Время – словно капля янтаря

Мандрыкина не ответила, закусила губу. Да я и так понял, по каким «младенчикам» она специализировалась. «Ляля»… И за эту шалаву я статью получил?

— Я вот одного не пойму. Зачем ты это сделала? Отомстить хотела? Но за что? Я же тебя, вроде, ничем не обидел. Или бабло отрабатывала? Тебе заплатили за тот концерт? Много?

Она закусила губу сильнее, до крови. Потом перекатилась на левый бок, поджала коленки. Свернулась калачиком.

— Он меня заставил. Сергей Олегович… майор Мазур.

Майор Мазур? Фамилия показалась знакомой, но вспомнить, кто это, я не мог. Перебрал в памяти имена следователей, которые вели моё дело, и дело о наезде, оперативников. Я помнил всех их отлично, всем мечтал когда-нибудь отплатить. Но майор Мазур в моём списке не значился.

— И как же он тебя заставлял? — поинтересовался.

Мандрыкина не поднимала на меня глаза, смотрела куда-то под кровать. Или гораздо дальше? В тот проклятый декабрь две тысячи первого?

— Сергей Олегович всех девочек в городе знает. Он — крыша. А я… тогда уже этим зарабатывать начала. Одеться нормально хотелось! И косметика… Я же красивая — почему должна как кикимора ходить? — наконец-то, она не выдержала, всхлипнула. Тихо, скорее даже носом шмыгнула. — Мама только на еду зарабатывала. Отец вообще куда-то сбежал, когда мне пять лет было. Ни алиментов, ничего… Я только заработать хотела, чтобы выглядеть нормально!.. А он узнал… Сергей Олегович. Поймал меня с клиентом, привёз к себе. И сказал, чтобы я с вами это сделала. Я не думала, что вас посадят, правда! Не знала, что за такое сажают. Он сказал — вас только из школы выгонят, условную судимость дадут. Сказал — «напугать нужно, чтобы не рыпался». А если не сделаю — мама узнает, чем я занимаюсь. И на работе у неё, и соседи, и в школе. Все узнают, что я… проститутка.

— И ты согласилась.

— Он меня прямо у себя в кабинете изнасиловал! Пригрозил — если не соглашусь, хуже будет. А потом повёз в школу. Он знал, что вы допоздна у себя в кабинете сидите. Сказал туда идти. Смеялся, — «пятнадцать минут вам на это дело хватить должно». После этого он позвонит в учительскую и попросит вас к телефону. Чтобы свидетели независимые были…

Вон оно как всё происходило! Тот, кто в учительскую звонил, не представился, но баба Вера всё равно за мной побежала. А когда в тренерской возню подозрительную услышала, испугалась, позвала завучку. Две свидетельницы — ещё лучше получилось! И откуда медэкспертиза ссадины у девки на причинном месте нашла — а синяки на груди я и сам видел, — теперь понятно. Не подлог, профессионалы работали, без дураков. Девку и правда изнасиловали. Только посадили не того. Меня посадили!

В сердце вновь кольнула злость. Верно, у меня лицо переменилось, и Мандрыкина заметила это краем глаза. Опять зажмурилась. Но выдержки и дальше покорно ждать смерти ей не хватило. Прижала кулачки ко рту и захлюпала. Тоненько, что твой комар пищит, заскулила:

— Геннадий Викторович, не убивайте меня, пожалуйста…

Этот жест её — кулачки, прижатые ко рту, — так отчётливо напомнил мне Ирину, что злость сама собой отступила. Я присел рядом на корточки.

— Не скули. Не убил же пока. Хотя следовало. За тот спектакль, что ты тогда разыграла. «Вы мне так нравитесь! Я всё для вас сделаю! Я хочу!» Чего добивалась-то? Неужто соблазнить надеялась?

Мандрыкина открыла глаза.

— Да. Я думала, если вы меня… хоть немного… Это не так подло будет. Я ведь нравилась вам, я же замечала, как вы смотрите.

Мне даже жалко её стало. Так и не поняла она разницы между «нравиться» и «опрокинуть на диванчик». И не поймёт, наверное.

— Ишь ты, благородная выискалась. Ещё скажи, переживала, когда меня посадили?

Она опять заскулила, глядя под диван.

— Я… я отравиться хотела! Таблетки насобирала… а мама нашла… кричала на меня, плакала. И я не смогла.

Не знаю, почему так, но я верил этой шалашовке. И тогда верил, и сейчас. Презирал, брезгливость перебороть не мог, но верил на слово.

— И что потом было? Вижу, ты всерьёз этим «бизнесом» занялась? Выходит, зря меня подставила, не понадобилась «секретность»?

Мандрыкина всхлипнула ещё разок и затихла. Прошептала едва слышно:

— Выходит, зря… Я после школы в училище поступила, на медсестру. Но Сергей Олегович меня снова нашёл. Сказал, что я на него работать буду, как другие девочки. А не соглашусь — он дело так повернёт, что это я вас посадила, за деньги. И рассказал, что с людьми в тюрьме делают, у кого такая статья, как у вас. И что вы со мной сделаете, когда выйдите. Что старости я могу не бояться — не доживу.

Я хмыкнул. Ушлый парень этот майор. Всех поимел, а сам чистенький остался. Вспомнить бы, кто таков. В одном майор ошибся — не сделали со мной в зоне того, на что он рассчитывал, не смогли. И вернулся я, для себя — через семь лет, но для него — значительно раньше!

— А ты сама как считаешь, надо тебя убить за то, что сделала?

Девчонка вздрогнула, сжалась сильнее.

— Надо…

И зарыдала. Во весь голос теперь, со слезами. Корчась, царапая чёрными ногтями палас.

— Геннадий Викторович, не убивайте меня, пожалуйста… Я дура, дура… но я не хотела так… Пожалуйста… я никому не скажу, что вы здесь.

Я не удержался, захохотал. Смешно стало. И от обещания её «не рассказывать», и оттого, что до сих пор верит искренне, что убить её собираюсь.

— Ты и правда дура! Валерия, вот скажи, если бы я тебя убить думал, стал бы разговоры разговаривать? За кого ты меня принимаешь? Хотеть — хочу, спорить не буду. Так и свернул бы тебе шею, как курёнку, заслуживаешь. Но разве я бог, чтобы чужими жизнями распоряжаться? Это ты себя богом возомнила. И майор твой.

Рёв прекратился. Мандрыкина даже посмотреть на меня отважилась.

— Так вы меня не будите убивать?

— Сказал же — не буду.

Она поспешно села, затем на ноги поднялась. Одёрнула блузку, попыталась бочком протиснуться мимо меня в коридор. Спешила, пока не передумал?

— Ты куда?

— Я… пойду.

— На вызов?

— Домой.

Да уж, куда в таком виде «нянчить». Я тоже выпрямился.

— Куда ты пойдёшь с такой рожей? В ванну иди, умойся. И пуговицы пришить надо, а то лахудра-лахудрой.

Мандрыкина закивала благодарно. Шагнула к ванной и снова оглянулась.

— Геннадий Викторович, если хотите, я для вас бесплатно сделаю, что скажите. Я хорошо умею, я…

— Что?! — Она осеклась на полуслове, будто язык прикусила. — Брысь в ванну! Лучше расскажешь мне об этом твоём майоре. Всё, что знаешь.

Глава 11 Осень 2004 года

На следующий день я нашёл дом, где жил Сергей Олегович Мазур. Дом добротный, двухэтажный. Не крепость-дворец, как строят «новые русские», — или как их там звать начали, пока я «в коме» был? — без излишеств, но добротный. Красным кирпичом обложенный, крыша под черепицей. Во дворе — гараж, тоже добротный. Правда, сам дворик невелик, пяти соток не будет. Ну да не картошку на нём выращивают! Я заглянул, полюбопытствовал — клумбы цветочные, кустики декоративные. Понятно, что в конце октября любоваться особо нечем, а вот весной и летом наверняка там всё цветёт и благоухает. Чтобы гражданину майору приятно отдыхалось после охоты на бандюганов.

Мазур человеком оказался семейным. Жена и сын, пацанчик лет пяти-шести. Пацана я мельком видел, а жену рассмотрел. Высокая, подтянутая, но плоская, что твоя шпала. И лицо фигуре под стать. Лошица, одним словом. Думаю, в её возрасте даже Ирина симпатичней была, а со Светланой вообще не ровняю. Забавный вкус у гражданина майора. Хотя… что ему до жены? Ему любая из его девочек бесплатно даёт, по первому требованию.

До вечера изучил я все подходы к дому Мазуров, вдоль и поперёк. Подходов нашлось два: по улице, тихой, спокойной, но асфальтированной — это в частном секторе редкость; и с противоположной стороны, с тыла, так сказать. Там шли дворы, выходящие на другую, параллельную улицу, узенькую, грунтовую, заросшую пожухлыми бурьянами. Участок, соседствующий с майорским, нежилым оказался. «Продаётся», — сообщала жирная меловая надпись на заборе. И плотно закрытые ставни на окнах это подтверждали, и заброшенный огород. Видно, жила старушка, да померла, или дети к себе забрали. А домишко не нужен, вот и продают. Очень удачно для меня.