Всадник Ветра

«Нужно взять Серп!» — мелькнула у Аркадия мысль. И тут же другая: «А смысл? Фокича не оживишь, у детей-волшебников нет лечебной магии…»

Он схватил в объятия Алешку, который, кажется, понял еще меньше, чем Аркадий, и только удивленно моргал.

Вот мама упала на место водителя, бесцеремонно оттолкнув безвольное тело, и машина…

…подпрыгнула в воздух, одновременно переворачиваясь.

Все закрутилось у Аркадия перед глазами, он больно ударился головой, локтем, коленом. Алёшка завыл и заревел, и все, что Аркадий мог, это крепко держать брата, чтобы и тот не стукнулся головой. А потом машина замерла.

— Мама? Мама! Ма-амочка!

Это выл Алёшка. У Аркадия звенело в голове, но этот вопль он, тем не менее, расслышал. Кое-как Аркадий выбрался из щели между потолком и спинкой сиденья, куда завалился. Голова раскалывалась от боли, перед глазами плыло. Тем не менее он ясно разобрал мамино лицо. Мама лежала поверх Фоки Фокича, который лежал на оказавшемся снизу окне — машина встала на бок. Половина лица Майи Весёловой была залита кровью, вместо одного глаза — что-то очень непонятное, кровавое. Ее белые-белые губы, неожиданно бесцветные на таком же белом лице, что-то шептали. А потом перестали шептать, лицо остановилось, сделалось пустым. Мертвым.

Аркадий с ужасом понял, что это только что умерла его мама. Рядом безутешно воет его младший братишка. И все потому, что он вовремя не взял в руки Серп!

В следующий момент Аркадий уже держал предмет-компаньон за узорчатую рукоять. А еще через секунду знал, что серп на самом деле зовут Смеющийся Жнец, что он может управлять воздухом, что он готов подарить Аркадию вечную юность, боевую мощь и десяток заклятий — если Аркадий, конечно, согласится!

И Аркадий согласился.

Боль ушла сразу, как выключили. Перед глазами прояснилось. Все стало просто и ясно. Алёшка продолжал выть.

— Тихо! — сказал ему Аркадий. — Мама ранена, видишь? Нельзя шуметь!

— Мама уме-е-ерла-а! — застонал Алёшка. — Не ври-и!

Ну да, мелюзга-то он мелюзга, но не совсем уж. Не четыре года, все-таки шесть с половиной, почти семь. Осенью в школу. Что такое смерть, он уже знал: зимой умерла их любимая кошка Муська.

Аркадий сжал зубы.

— Так будь мужчиной! Маму убили. Мы должны за нее отомстить. И за Фокича тоже.

Это внезапно подействовало. Алёшка замолчал и уставился на Аркадия, сглатывая.

— Смотри, — Аркадий показал ему Смеющегося Жнеца, теперь видимого всем. — Я только что стал мальчиком-волшебником. Это мой предмет-компаньон. Мне нужно, чтобы ты сидел тихо и не привлекал внимания. Сейчас я выберусь и посмотрю, кто на нас напал.

— И всех убьешь? — спросил Алёшка, командорский сын.

— И всех убью, — кивнул Аркадий, его старший брат.

В два движения Аркадий высадил ботинком стекло, оказавшееся сверху. Выбрался сам. Оглядел автомобиль. Колеса не крутились, двигатель заглох. Повреждения не такие уж серьезные, не взорвется, не в кино. Алёшка здесь в относительной безопасности, если не полезет наружу.

Аркадий обернулся к шоссе. Огромный, сияющий черным лаком автомобиль посла стоял у обочины, дверцы широко распахнутыми. У заднего колеса кулем валялся мужчина в костюме — декарх Ларионов. Двое мужчин в неприметной одежде вытаскивали с заднего сиденья мальчишку, тот брыкался — это Мишка. Рядом еще один держал, заломив ей руку, женщину в пышном бежевом платье, вроде маминого, с мешком на голове — тетя Аня. Платье то самое, что она вчера забрала от портнихи, Аркадий его мельком видел, когда прибегал к ним вечером.

Похищение семьи посла, ясно. В их машину выстрелили, просто чтобы заставить водителя и охрану Бастрыкиных остановиться. Маму и Фоку Фокича убили ради этого.

Аркадий метнулся вперед.

Кажется, по нему стреляли, он не отследил. Зато знал точно: они не успели, а он успел. Он теперь всегда собирался… Успевать.

Смеющийся Жнец отлично подходил для того, чтобы перерезать людям глотки. Кто бы мог подумать!

Глава 12

Чтобы успеть в Лиманион к следующему утру, у меня было два варианта: либо сесть на поезд в ночь, либо попросить Лошадок подкинуть меня утром, переночевав в нашем замке.

Естественно, когда девчонки выбрали второе.

— Давно хотела слетать в Лиманион! — воскликнула Ксения. — Ни разу пока не была.

— А я там выросла, — с ностальгической улыбкой сказала Рина. — В смысле, мы там жили с моих четырех лет, я раньше себя не помню. С удовольствием снова погуляю!

— Я тоже, — кивнула Левкиппа. — Так-то я уже во все мировые столицы слетала, но одно дело одна, а другое дело с друзьями!

Ну да, Лёвка ведь, насколько я понял, дольше всего из нас была волшебницей и успела выполнить «культурную программу» большинства активных узников Проклятья. Которая, как правило, состояла во всевозможных путешествиях и развлечениях, просмотре сериалов допоздна и тому подобном.

Меланиппа и Ксантиппа тоже высказались за. Ксантиппа в Лиманионе бывала несколько лет назад, с родителями, а Лана не бывала вовсе. Она стала девочкой-волшебницей всего год назад и до встречи с Лошадками чувствовала себя слишком неуверенно, чтобы летать с визитами в большие города, больше по Убежищам сидела.

Вечер после тренировки в Замке провели дружно: играли в домино, в карты и травили анекдоты. После недавнего вечера откровений, когда девчонки рассказывали о себе, больше как-то о серьезных вещах трепаться не хотелось. Расходились спать все тоже в хорошем настроении, поэтому, когда я среди ночи рывком проснулся от того, что услышал всхлипы, то очень удивился.

Плакали… Плакали снаружи, за каменной стеной башни! Точнее, прямо за заколоченным прессованной фанерой окном.

Бормоча и поругиваясь про себя, я вышел из своей отгороженной деревянной переборкой спальни в будущую «штабную комнату». Здесь мы еще ничего не успели сделать, только сколотили на скорую руку стол, поскольку я заявил, что он нам нужен. Даже не стол скорее, а верстак. Стены тоже не красили, занятые водопроводом.

Зато девчонки еще до меня восстановили старинную дверь, ведущую со второго яруса прямо на стену. Правильно мыслили: запасной выход может потребоваться в самых разных ситуациях!

Сейчас он мне потребовался, чтобы проверить, кто там горько плачет прямо у меня над ухом, спать не дает.

Ночью стена старинной крепости выглядела очаровательно: белые шапки сугробов, блестящие под луной, превосходный вид на узкую долину Ихоса… Ясное от мороза небо сверкало множеством звезд — самая романтичная обстановка! Но я быстро понял, что у девочки, сидящей на парапете башни, вовсе не романтика на уме. Плакала она… Не романтично совсем. Сдавленно, со всхлипами глотая воздух. В таком плаче чувствуется отчаяние.