Все оттенки боли
Шрифт:
– Это так странно, – чуть слышно прошептал он, – но, кажется, я тебя люблю. И я понятия не имею, как тебя защитить. И не знаю, как жить, если с тобой что-нибудь случится.
Он выпрямился, осторожно лег на кровать позади Теодоры, расправил второе покрывало, избавился от халата и привлек женщину к себе, зарываясь носом в ее волосы. Она лишь прерывисто вздохнула, а он, вконец обессиленный, заснул, иррационально и глупо чувствуя себя в безопасности.
Глава пятнадцатая
Вода избавляет от грязи и грехов
I
Лет
Готье научил ее разговаривать, лучше понимать мужчин и саму себя. И теперь ей было проще выражать свои мысли, даже если психику клинило из-за незнакомых эмоций. А еще Готье должен был ее поцеловать по-настоящему, но не успел. Или не должен был? Ей хотелось верить, что все-таки должен, потому что иначе на чем строить фундамент представлений о взрослой жизни?
Ален моложе Готье лет на десять или чуть больше. Но и он кажется вполне нормальным вариантом, чтобы переступить наконец черту между девочкой и девушкой и доказать самой себе, что она уже взрослая. Жаклин не смогла бы ответить даже самой себе, если бы задалась вопросом, что чувствует к этому вдруг изменившемуся парню с медовыми глазами. Ее к нему тянуло с неимоверной силой, но эта тяга была иррациональна, ее невозможно описать или разложить на атомы, в то время как Жаклин, дочь своего отца, привыкла все контролировать, делать мир безопасным через его познание.
Познать Алена не получилось. Ну, сначала она думала, что все развивается согласно намеченному плану, но сегодня студент Сорбонны ее удивил. Его кошачья грация, его стремление что-то ей показать, взорвать шаблон и первая попытка сделать шаг навстречу смели остатки защит. Заинтригованная, Жаклин села к нему в машину. Красный старенький «Пежо», который совсем не подходил Алену. Парень улыбался. Он включил музыку и теперь постукивал подушечками пальцев по потертому рулю, пока машинка ползла в сторону Версальского парка, продираясь сквозь неожиданные для этого времени суток пробки.
– Куда мы едем?
Ален скосил на нее глаза и улыбнулся еще загадочнее.
– Ты же любишь нарушать правила?
Жаклин не помнила, чтобы они когда-то говорили про правила, но почему-то эта фраза запустила внутри настоящее цунами. Тело обдало жаром, а живот свело от волнения или предвкушения. Она нервно положила руки на колени и уставилась в окно, жалея, что не может опустить стекло – тогда ее состояние точно перестанет быть секретом для Алена.
– М? – нечленораздельно протянула она, как будто и соглашаясь, и приглашая его продолжить одновременно.
В любой непонятной ситуации нужно тянуть время, вытаскивать из собеседника всю информацию. Жаклин не раз видела, как мать именно таким вот непонятным «м» заставляла мужчин признаваться ей в любви. Она просто сидела, скрестив стройные ноги, слегка опершись на спинку кресла или стула, смотрела в глаза и мило улыбалась. О, все готовы были душу продать за эту улыбку.
Жаклин меньше всего на свете хотела быть похожей на мать. Но ее способности приковывать
к себе внимание всех вокруг завидовала черной завистью. Сама она, несмотря на броскую внешность, как будто сливалась с толпой.Или так казалось?
– Я думал о нашей последней встрече, – признался Ален неожиданно серьезно. – Знаешь, порой каждому надо оторваться от цивилизации и побыть наедине с собой. Из такого путешествия вернешься другим человеком, это невероятно. Наука ничего не знает о человеческой психике. Мы даже исследуем ее через внешние проявления, потому что это единственное, что можно наблюдать. Психика становится почти что метафорической, я бы сказал, легендарной субстанцией. Поэтому, когда ты вдруг остаешься один на один с самим собой, это поначалу обескураживает. А когда ты заглядываешь в глаза собственным демонам, приводит в восторг. Я не думал, что способен на подобные мысли, Жаки, но, как видишь, я везу тебя за город, хотя до этого не решался даже пальцем тронуть.
– Ты… не решался?
Еще один гипнотический взгляд, и ее буквально повело. Ален запустил пальцы в длинную челку, разделяя ее на пряди, отбросил волосы назад. Ускорился, хотя мелкая машинка и так выдавала все, на что была способна. Привыкшая к автомобилям отца, Жаклин не понимала, как это корыто вообще ездит. И не понимала, почему Ален не приобретет себе нормальный автомобиль. Одевался он хорошо, выглядел как парень из отличной семьи. Но вот машина… или это часть воспитания? Отец не купит тебе хорошую игрушку, пока ты не покажешь, что достоин?
Над своими детьми так издеваться она точно не будет. Все это долженствование и попытка соответствовать чужим стандартом иссушают психику.
– Я же человек, – после паузы задумчиво протянул Ален. – У меня есть чувства и желания. И теперь я понял, что имею право на их проявление, каким бы оно ни оказалось. Ты доверяешь мне, Жа?
Какой странный вопрос, конечно… Стоп.
Кто заговорил про доверие? Ей стало не по себе. Жаклин заерзала на пассажирском сиденье, не справившись с волнением, и чуть не подскочила, когда прохладная рука молодого человека легла на ее колено. Девушку парализовало, но посмотреть Алену в глаза она не решилась. Вместо этого таращилась на пальцы, которые сейчас сжимали острую коленку и смотрелись престранно. Непривычно. Что она чувствует? Это скорее страшно, чем приятно, или больше приятно, чем страшно? Мелкая дрожь поднялась по телу, а когда Ален сжал руку сильнее, Жаклин стиснула зубы. Впрочем, ладонь он быстро убрал и, кажется, смутился.
Когда Жаклин пришла в себя настолько, чтобы повернуть голову и посмотреть ему в лицо, Ален выглядел все так же безмятежно. Блуждающая улыбка, хитринка в глазах. Чего она испугалась, глупая? Разве не этого она хотела? Ей шестнадцать, почему она думает только о поцелуях? Можно же пойти дальше. Она вполне взрослая для этого. И тело вполне взрослое.
Или нет?
– Мы скоро приедем?
– Скоро.
Автомобиль резко свернул на неприметную дорогу. Они ехали не в Версаль.
II
– Шатийон, Кламар, проспект Европы – и все. Дальше идем вслепую.
Доминик расхаживал по парковке перед огромным торговым комплексом, который, как стало известно, красный «Пежо» миновал некоторое время назад. Полицейский курил. Кристиан нет. И не хотелось. Он думал. Думал, думал, думал – и с каждым мгновением все больше ненавидел себя. Он снова допустил мысль, что Грин прав и Жаклин грозит опасность значительно большая, чем лишиться девственности с малолетним мудаком.