Все оттенки боли

– Хотел почувствовать, – прошептал он, и лишние мысли из головы улетучились в тот же момент, – как ты сделаешь этот шаг, как потеряешь равновесие.

– Любишь, чтобы от тебя зависели?

– Ты даже не представляешь насколько, Жаклин.

Он наклонился и вдохнул эту фразу ей в ухо, одновременно привлекая девушку к себе. И тут, несмотря на прохладу, ее бросило в жар. От него приятно пахло, объятия были крепкими, хотя сердце билось странно, неистово, а собственный сердечный ритм Жаклин сбивал с толку. Ей нравилось ощущение его рук на своих плечах, нравилось, как он смотрел на нее, как он пытался ее дразнить.

Это все – живые эмоции, даже если они не были позитивны. Мгновение назад она размышляла о мужской инфантильности, заставляющей представителей сильного пола добиваться внимания женщины самым жестоким образом, а теперь ловила себя на мысли, что ей такое нравится. Ей нравится, когда он так себя ведет. И даже уже затихающая боль в носу не мешала насладиться этими стихийными объятиями.

– Я не понимаю только одного. – Он потянул ее за собой и двинулся сквозь тьму туда, где слышался плеск воды. – Почему я не позволял себе раньше…

Он не договорил, и Жаклин, которой пришлось пойти быстрее, чтобы не отставать, спросила:

– Не позволял себе что?

– Мечтать. Хотеть. Брать то, что хочется, без оглядки на общество.

Ответ как будто оказался заготовлен. Ее кольнуло неприятное чувство – так происходит, когда кто-то выдает шаблоны и клише, не подключая сердце и мозг. Но думать об этом не хотелось. Вряд ли Ален сейчас неискренен. Было бы странно, ведь они уехали черт-те куда, чтобы побыть вдвоем, и теперь он ведет ее сквозь старый лес, где приходится перепрыгивать с каменного валуна на валун, выбирать тропинку, чтобы не переломать ноги в потемках.

Какая-то невеселая картина. Девушка решила держаться настороже.

Ален между тем уверенно увлекал ее дальше. Вода становилась все ближе, темный дом остался за спиной. Здесь была полная разруха, но в тени деревьев оказалось на удивление уютно и сухо. Жаклин потихоньку расслабилась.

И застыла, когда Ален остановился у воды. Озеро было небольшим, но даже при таком освещении казалось красивым. Не застывшим и мрачным, а потрясающе недвижимым. А еще здесь был каскад водопадов.

Прямо на берегу подобно скамейкам лежали стволы упавших деревьев. Перед ними кострище.

Когда Ален обернулся, выпустив ее руку из своей, его глаза весело блестели.

– Я никогда никого сюда не приводил, – неожиданно окрепшим голосом сообщил он. – Ты первая. Понимаешь это? Ценишь это?

– Я в восторге, – ровно сообщила Жаклин, впитывая каждый миллиметр раскинувшегося перед ней пейзажа.

– Ты и должна быть в восторге. Это место мой дом, моя тюрьма, мой ад и рай. И я хочу разделить его с тобой.

IV

За период управления империей Бальмонов Кристиан видел десятки домов для престарелых. Многие из них были похожи на санатории и предоставляли лучшие условия тем, кто уже отдал этому миру и обществу все, что только мог. Другие пугали подобно психиатрическим лечебницам, потому что сам воздух в них был пропитан чужим страданием и беспросветностью.

Люди приходили туда, чтобы умереть. А многих привозили, чтобы избавиться навсегда. Старики мешали молодым жить, и молодые использовали дома престарелых в качестве альтернативного способа убийства, прикрываясь шелухой слов, что человеку нужен социум и уход. Нужен. Но не тогда, когда ты не имеешь права в любой момент встать и уйти. Или вовсе не можешь ходить. Череда ревизий привела к тому, что семья Бальмонов взяла под управление многие заведения, то и дело помещая туда агентов с целью выяснения реальной картины происходящего. После таких ревизий летели головы, открывались уголовные дела, перестраивались команды. Самым сложным было удержать информацию внутри контура империи – интерес СМИ к деятельности был лишним. Как минимум потому что привлекать внимание черных риелторов и прочих мошенников лишний раз опасно даже для сильных мира сего.

Такая разная старость Кристиана пугала. Ему казалось, что, проверяя этичность работы домов престарелых, он формирует безопасное будущее для себя самого. Хотя на самом деле выполнял волю тогдашнего главы семьи.

В те бесконечные минуты, когда его автомобиль несся по шоссе в направлении, которое указал ему Доминик, о страхе помнить было некогда. Равно как и о правилах дорожного движения. Кристиан напряженно думал.

Он уже не надеялся, что ситуация разрешится сама собой. Жаклин никогда не возвращалась домой поздно. И никогда так долго не позволяла себе игнорировать звонки. Бальмон жалел только об одном: что Грин не позвонил раньше. Желательно тогда, когда дочь еще была дома. Он бы никуда ее не отпустил. Он бы прислушался к словам человека, который об опасности, увы, знает значительно больше его самого.

Но волнение не затмевало разум, руки не опускались. Его мозг предпринимателя и ученого работал на максимальных оборотах, просчитывая варианты. Возможно, в другой жизни он мог бы стать неплохим следователем.

Жаклин ушла из кафе с парнем, чьего имени Бальмон не знал. Парень якобы учился в Сорбонне, но это не точно. Уехали они на автомобиле, зарегистрированном на неизвестную престарелую женщину, добрались почти до Версаля, но исчезли с камер, видимо, повернув на юг. Но это не точно. Результатов опознания фото пока не было, поэтому и реального имени тоже.

Нужно копать дальше.

Кристиан даже мысли не допускал, чтобы вернуться домой и делегировать поиски полиции. К счастью, Доминик не посчитал необходимым запретить Бальмону принимать участие в поисках, хотя какое тот имел право опрашивать возможных свидетелей? В крайнем случае заплатит штраф.

Он припарковался возле небольшого, но не лишенного изящества здания, которое когда-то было одной из многочисленных резиденций забытого историей и людьми графа, после пресечения рода которого государственный аппарат получил право на распоряжение имуществом. Во дворцах открыли музеи и отели, в загородных домах – приюты, стардома и лечебницы. Часть этого богатства перепала Бальмонам, но конкретно этот дом престарелых – нет.

Впрочем, Кристиана знали. Он показал удостоверение охране и спокойно прошел внутрь, несмотря на поздний час. И уже через мгновение к нему подлетел дежурный врач, помятая женщина средних лет.

– Месье Бальмон, – с мерзким придыханием заговорила она, – чем обязаны?

– Добрый вечер. Я хочу поговорить с Матильдой Жиром.

Кристиан говорил привычно вежливо, хотя внутри все сжималась и сжималась струна. Скорость помогала избавиться от лишней нервозности, вождение Бальмон давно использовал в качестве терапии, но сейчас полученной дозы не хватило.

Он отчаянно хотел получить ответы на все вопросы и как можно скорее вернуться к дочери, вернее, вернуть дочь домой.

– Она, наверное, уже спит. А по какому вопросу?

– Проверьте, пожалуйста. К сожалению, не могу посвятить вас в детали. Но обещаю: как только снимется гриф «секретно», комиссар полиции Доминик Клоне обязательно поставит вас в известность. Лично.

Имя Доминика произвело благоприятное впечатление – в Париже и окрестностях его знали, и врач благосклонно кивнула с заговорщическим видом. Видимо, работать в доме престарелых не так интересно, как общаться с полицией и представителем одной из крупнейших медицинских империй Европы.