Вслед за тенью. Книга вторая
Шрифт:
«Потому что ты — трусиха!» — заявляет она.
Я на нее не обижаюсь. И не спорю, хоть и не трушу лететь самолетом. Просто, когда мы с дедушкой недавно летели к ним в гости, я всё время искала маму в облаках. Искала, но так и не нашла. Значит, Полина сказала неправду о том, что мама переехала туда жить. А понимать, что Полина соврала, мне неприятно. Поэтому и вспоминать о полете — неприятно. Вернее, неприятно вспоминать о разочаровании… Но об этом я сейчас не хочу с ними говорить. И объяснять никому ничего не хочу. Поэтому спрашиваю о другом:
«А как ты узнаешь,
«Конечно нельзя! — отвечает мне Кудряшка. И я отчетливо слышу ее усмешку. — Мишки ведь не разговаривают. Они только рычат!»
«Да. Михайло Потапыч сначала рычал по-доброму. Когда медвежат лизал. А потом: сердито. Когда нас заметил. Вот если ему шарики показать и послушать, как он порычит…» — размышляю я.
«Глупая! Он сначала порычит, а потом тебя съест!»
«Зачем?»
«Он же хищник! Забыла, что дед Арт сказал, когда мы его встретили?»
«Помню… А как ты на него шарики повесишь, чтоб он взлетел и порадовался?»
«Никак! Вешать буду не я. Это другие люди сделают. Как их дед Арт назвал? Дрезировчики! А я буду просто смотреть», — заявляет Кудряшка.
«Браво, девочки! В своем разговоре вы использовали логику!» — хвалит нас учительница.
«Правда? Значит логика — легко», — с облегчением выдыхаю я. Не люблю, когда чего-то не понимаю. Потому что тогда Кудряшка называет меня глупой. А я умная. Так дедушка говорит, а я ему верю.
«Не всегда легко, поэтому мы ещё будем над этим работать», — слышу строгий голос.
«Как работать?» — допытываюсь я у той, с кем говорю.
Всматриваюсь в нее. Туман вдруг начинает рассеиваться и проявляется фигура учительницы. Высокая, стройная, с большими выразительными зеленоватыми глазами, она стоит прямо напротив меня, за спиной той, кто недавно хихикал. За спиной той, чье лицо я все ещё никак не могу разглядеть. Я вижу лишь ее кудряшки, крупными пружинками падающие на лоб, полностью закрывающие уши и шею. А лицо моей пересмешницы — все ещё как в тумане. А вот ту, кто стоит за «кудряшкой», с каждым мгновением я вижу все четче и четче. Будто облако ненадолго отступило, и яркие лучи солнца хлынули сверху, рассеяв туман и осветив ее лицо. И я наконец узнаю эти глаза и эти волосы. Я узнаю это лицо! Улыбаюсь довольная и счастливая, но вздрагиваю от громкого: «Что?» — возмущенного и удивленного одновременно. Это «что» махом выдергивает меня из воспоминания. Выдергивает как репку из грядки.
— Что? — переспрашиваю я и жмурюсь, прогоняя зыбкий флер своего очередного видения.
— Ты сказала «работать», — громко сообщила мне Марья. Она теперь стояла рядом и смотрела на меня, как на пирамиду Хеопса, внезапно материализовавшуюся в нашей с ней комнате. Смотрела озадаченно и очень обеспокоенно. — Так над чем ты собралась работать на ночь глядя?
— Я вспомнила! — воскликнула я.
— Что вспомнила? — как по команде спросили они обе.
— «Бывает, человек не может в логику», — сказала она. А я спросила: «Почему!» А она ответила: «Не дано».
— Кого ты спросила? Кто ответил, Кать? — сочувственно уточнила Марья. И приложила ладошку к моему лбу.
— Она. Женщина. Которая
раньше гладила меня по голове. Прикладывала ладонь к моему лбу, как ты сейчас. И заплетала косу. Не важно! Важно, что я ее вспомнила!— Прости, но ты несешь какую-то дребедень! — Марья склонилась надо мной и задумчиво проговорила: — Температуры вроде нет…
— А еще она сказала о железной логике, и что мы будем над ней работать!
— Кто эта «она», Кать? И кто эти «мы»?
— Не знаю, Маш… А мы — это я и… не помню…
— Ну, не пугай ты меня, Катюш! Ну, что с тобой? Вот к чему ты это сейчас, а? Я же не просила тебя вспоминать!
— Не просила… Но Вика сказала «железная логика» и…
— Ну и что что сказала, Катюш… — принялась успокаивать меня Маша. Успокаивала, гладя по голове. Как ребенка. — Ты меня озадачиваешь… Очень, — говорила она, прикладывая теперь ладошки попеременно то к моему лбу, то к щекам.
— Подожди! — остановила я Машины манипуляции и попыталась поймать ускользающее воспоминание за хвост. И мне удалось! Перед глазами снова предстал размытый образ маминой близкой подруги. Они всегда были — не разлей вода.
— Вика, — осторожно начала я, — ты дочь Аллы Михайловны, да? — спросила и замерла в ожидании ответа.
— Я — дочь Леи, — стало мне ответом. И этот ответ махом сбил меня с толку.
— Леи? — растерянно прошептала я, чуть ли не физически ощущая боль от того, как разрывается логическая цепочка схваченного за хвост воспоминания.
— Да, — твердо ответила гостья. И добавила, пристально глядя на меня: — Так ее называли.
— Называли?.. Значит, больше не называют?
— Нет.
— Почему?
— Нет необходимости.
— Почему?
— Потому что — потому, что кончается на «у», Кать! — вклинилась в мой спонтанный допрос Маша, — Что ты к человеку-то пристала! Зачем тебе эта инфа? Не хочет говорить — пусть не говорит!
— Не дави на нее, — негромко прервала наша гостья Марьину тираду, зачем-то вступившись за меня. И добавила не менее странное: — Она не может иначе.
— Что значит не может иначе, Вик? Почему? — нагрянула Машкина очередь удивиться.
— Ее ведет кровь…
— Чегооо?! Приплыли! Какая ещё кровь?! — возмутилась Марья.
— Кровь — не вода, — медленно моргнув, монотонно ответила Виктория.
— Маразм какой-то… Ну, к чему ты это, Вик? — спросила Маша со смесью удивления и опаски. — Что вообще тут происходит?!
В комнате снова повисла гнетущая тишина.
— Таак! Всё! Закрыли тему! — через какое-то время нервно воскликнула Маша, потерев виски, и глотнула остывшего чая из своей чашки.
Я впервые увидела подругу такой… дезориентированный, что ли. Она перевела растерянный взгляд с меня на Вику и залипла, глядя на нее, видимо, тоже заметив расширившиеся зрачки нашей гостьи. Впрочем, эта аномалия проявлялась совсем недолго — не дольше нескольких мгновений. А после — зрачки гостьи вернулись к норме, а сама она тоже отпила чаю из своей чашки и спросила:
— Вернёмся к теме моего визита. Как вы планируете добраться на вечеринку?
— Вечеринку… — поморщилась я. С некоторых пор я терпеть не могла это слово. «Кадры» воспоминания прошлого лета начали всплывать перед глазами: мы с Алисой, весело щебеча и предвкушая веселье, идем по улице к дому Эрика — нашего одноклассника. «Логово», как он любил его называть, уже показалось вдали. Отчетливо слышна музыка — значит, вечеринка уже стартанула, как Лиска и предполагала. Мы опаздываем, и я вижу недовольство на ее лице. В нашем опоздании на тусу виновата я. Всё дело в дяде Коле — нашем сбшнике: усыпить его бдительность оказалось очень непросто…