Второе пришествие

Отец Вениамин молчал, только его рука на плече сына слегка подрагивала.

– Скажи, честно, что случилось, - спросил Отец Вениамин.

– Да, ты прав, папа, мне стало страшно за свою жизнь.

Отец Вениамин убрал руку и сел рядом с сыном.

– Господь дает нам страх, как испытание.

– От этого не легче.

– Ты же понимаешь, что сам должен принять решение. Ни я, ни епископ Антоний мы не можем это сделать за тебя.

– Хочешь сказать, что я напрасно приехал?

– Нет, я всегда рад тебя видеть. А ты, надеюсь, рад видеть меня.

– Разумеется, папа, вот только время для визитов сейчас не очень подходящее.

– У нас нет другого времени для жизни, поэтому надо использовать то, которое нам дано, - возразил Отец Вениамин.

– Многие говорили, что проводить учредительную конференцию в столь драматической ситуации нецелесообразно. А мы не стали их слушать - и провели. И правильно поступили. Так, Антоний?

– Еще как правильно. Это оказалось крайне своевременно. Обществу, как никогда, нужны свежие идеи, новые предложения. Старые же обветшали настолько, что начинают рассыпаться от любого соприкосновения.

– Это Армагеддон, сынок, понимаешь, Армагеддон, - вдруг тихо произнес Отец Вениамин.
– Либо мы спасемся, либо погибнем. Другого нам не дано.

– Что ты несешь?
– возмутился епископ Антоний.
– Какой Армагеддон? Таких армагеддонов в истории было тысячи. Кризис кончится - и все успокоится. Мы не должны впадать в преувеличение. В этом случае его видение сильно искажается.

– Нет, все гораздо серьезней. Столкнулись две непримиримые силы. Неужели ты не понимаешь, иначе Он бы не отправился туда! Он знал, что все это случится, поэтому и пришел.

Этот аргумент заставил епископа задуматься.

– Не факт, Веня, - проговорил он.
– Он просто потерял терпение, Ему стало жутко и противно смотреть на все это. Он понял, что не имеет право уклоняться. Это и его битва. А Армагеддон или не Армагеддон, я давно это воспринимаю лишь как красивую метафору. Не стоит ее сейчас запускать. Положение и без того грустное. Меня всегда поражала глубина человеческой мерзости. Особенно печально, когда ею поражена власть. Этому нет оправдания. Ведь власть - это как бы наместник Бога на земле. И если он такой, какой мы имеем сейчас, это ужасно. Вот Иисус не выдержал.

Введенский встал.

– Спасибо вам обоим. Поеду обратно.

– Сынок, а обед?
– воскликнул Отец Вениамин.

– Как-нибудь в другой раз, папа.

73.

Они не встречались несколько дней, и Чаров был неприятно удивлен видом патриарха. Казалось, за этот короткий срок он постарел на несколько лет. Еще совсем недавно гладкое не по возрасту лицо покрылось густой сетью морщин, лоб прорезали борозды нескольких новых складок. Но больше всего протоирея поразили глаза: они были какими-то усталыми и тусклыми. В них не чувствовалась ни мысли, ни сильной воля, как это было всегда, зато ощущалось безучастие. Как будто бы мир потерял для этого человека всю свою привлекательность.

Эта метаморфоза сильно обеспокоила Чарова, она предвещала нечто неожиданно плохое. Но самое тревожное заключалось в том, что невозможно было предвидеть, к каким последствиям все эти перемены способны привести. Понятно, что встреча с апостолами далась патриарху нелегко, тут бы любой на его месте пришел в унынии. Рушатся основы веры, все оказывается не совсем так или скорее совсем не так, как он думал столько лет, как настойчиво убеждал в этом других. Но с другой стороны, так ли это уж страшно, пронеслась мысль в голове Чарова, он, например, давно был уверен, что многое на самом деле выглядит по-другому. Так было всегда, так есть и так будет. И даже странно, что патриарха это так ранит; неужели с его умом он не понимал этого до сих пор. Все земное лишь слабое и искаженное отражение небесного, он, Чаров, это осознал рано. И если сначала это понимание его отчасти обескуражило, то с течением времени он с этим смирился. И воспринимал это как данность. Ко всему следует относиться скептически, даже к собственным воззрениям. Не превращать их в абсолют, всегда иметь некий зазор между тем, что считаешь истиной, и самой истиной. Полностью эти два понятия никогда не совпадают. И с этим надо смириться, не превращать это расхождение в трагедию.

Какое-то время Чаров раздумывал, не донести ли свои размышления до патриарха, но затем решил, что не стоит этого делать. Зачем рисковать, кто знает, какой будет его реакция, особенно, учитывая его нынешнее умонастроение. Зная решительный характер Его Святешейства, можно ждать чего угодно, вплоть до увольнения. Такоео уже случалось, правда, с другими, и он, Чаров, помня об этом, до сих пор вел себя с ним осмотрительно. Что приносило свои плоды. Так следует поступать и впредь, несмотря на сложную и малопонятную ситуацию.

– Что скажите, Валериан Всеволодович?
– услышал Чаров вопрос патриарха. У него и голос изменился, мысленно отметил протоирей, стал более глухим.

– Есть хорошая новость, - ответил Чаров и посмотрел на патриарха. Тот без всякого выражения смотрел на него.

– Что за новость?
– после довольно продолжительной паузы без всякого интереса в голосе спросил патриарх.

– Вы знаете, прошел учредительный съезд "Обновление христианского духа" епископа Антония. Нам удалось расколоть эту секту, наши люди увели часть делегатов за собой и образовали свою организацию. Но это не более чем камуфляж, мы целиком ее контролируем. То, что мы с вами обсуждали, то сумели сделать. Кстати, до сих пор епископ не отлучен от церкви. Вы собирались принять такое решение?

– Пока не решил.

– Как не решили?!
– не сдержал изумление Чаров.

– Есть другие более важные дела.

– Да, но это тоже очень важное, - нерешительно произнес протоирей. Он не знал, с какого бока следует заходить к этому вопросу.

– Вам известно, что происходит в стране?
– спросил патриарх.

– В стране многое чего происходит, - неуверенно произнес Чаров.

Патриарх бросил на него не самый благожелательный взгляд.

– Вы не следите за новостями, Валериан Всеволодович?

– Слежу...

– Тогда вы не можете не знать, что в городе начались беспорядки. Происходит противостояние части общества и власти. И оно с каждым часом усиливается. Уже есть раненые; если так дело пойдет, появятся и убитые.

– Да, возможно, - пробормотал Чаров.
– Но что мы можем поделать. Нас это не должно касаться.

От возмущения патриарх даже вскинул вверх голову, и Чаров понял, что ляпнул что-то не то, что следовало.

– Такие вещи не могут не касаться церкви. Она не может проходить мимо гибели людей. Мы должны признать свою вину за то, что происходит.

Черт бы его побрал, подумал Чаров, у него, кажется. начался приступ пробуждения совести. Очень несвоевременно.

– Я понимаю, - протянул Чаров.

– Мир расколот, ужасно расколот. Миссия церкви - преодолеть этот раскол. А мы с ней не справились.

– Не только мир расколот, как вы убедились, раскол существует и там...
– Чаров поднял глаза к потолку.

– Вы правы. И в этом тоже есть наша вина.

– Но в чем, Ваше Святешейство?
– даже привстал от изумления с кресла Чаров.