Второй Беличий Песок

В остальном же, неслушая на крайне хлипкий вид, паролодка своё дело знала. Если поначалу Ситрик и Макузю было боязно даже пройти по палубе к сортиру, до того она казалась ненадёжной, то скоро они привыкли и перемещались по судну даже просто для того, чтобы поглазеть в другую сторону. Главное слушать, чтобы пух не скопился у одного борта - а то купание обеспечено. К тому же выяснилось приятное обстоятельство - почти все пуши из пассажиров плыли в район Шишмора, поэтому паролодке было проще высадить оставшихся, а всех везти именно туда без пересадок. Правда, речник сразу предуцокнул, что для этого придётся лично набить дров. Пуши согласились лично набить дров, так что и отчалили.

Макузь раньше не особенно представлял себе, сколько всего плавает по реке, а теперь услышал и опушнел - возле цокалища вообще на воде сидели десятки разнокалиберных судов, от паролодок до большущих грузовиков. То и дело сквозь свежий речной ветер доносился запах угольного дыма из очередной трубы, а ухо ловило посвистывания.

– Слушайте, а такое погрызище не повредит речке?
– забеспокоилась какая-то белка, крутя ушами, которая слышимо тоже первый раз того.

– Пока не замечено, - компетентно цокнула Ситрик, - К тому же если собрать эти корабли в одно место, они займут не очень большой участок, а река огромна. Просто на водной глади их издали видно, и кажется что много.

– Точно?

– Да, со вполне уверенной степенью точности.

– Тогда ладно.

– Откуда ты это знаешь?
– уточнил Макузь.

– Из цоцо, - пожала плечами Ситрик, - Когда йа первый раз услышала причалы, возникла вся та же мысль. У отца друг речник, вот он нам всё доходчиво показал, почём перья. Чисто цокнул, да.

– В пух, в пух, - согласились грызи и умеренно потрясли хвостами - умеренно, чтобы опять-таки не раскачивать лодку.

Лодка же тащилась вверх по Жад-Лапе, шлёпая по воде гребными колёсами; скорость была так себе, но куда лучше чем своим ходом или на паровике по просеке - ушей не соберёшь, пока сосчитаешь все ухабы. К тому же сдесь, как и на любом речном пароходе, был практически безграничный чай, потому как воду брали из реки, а кипятила её топка паровой машины, которая всё равно горела постоянно. Ситрик знала об этом заранее, а потому взяла с собой излишек этого самого чая, дабы дуть оный, не задумываясь о количестве. Испитие чаища перемежалосиха цоканьем, так что достаточно скоро все имевшиеся белки знали друг о друге достаточно. Известия о том, что Макузь и Ситрик направляются в Шишмор за таром, вызвало некоторый подъём хохолов.

– Только смотрите, - цокнул серый грызь, погонявшийся Зишем, - Там пух дикий, не то что в цокалище. Всмысле если надумаете дорогу прокладывать или что такое, надо это осторожно, чтобы всё было чисто понятно.

– Скворки?
– уточнил Макузь.

– Да нет, этим-то как раз попуху. Вот такие же, - Зиш показал ухи с кистями, - Во всём околотке дерева просто так не спилишь, имейте это вслуху.

– Вот ты ляпнул!
– фыркнула Ситрик, - А в цокалище как, спилишь?

– Да честно цокнуть, не пробовал, - засмеялся тот, - Хвост дороже.

Это было точно так, спилить дерево в цокалище было проблематично, потому как дров и строительной древесины и так хватало почти выше ушей, а лесок грызи слишком любили, чтобы выдёргивать оттуда даже одну веточку - потому как где одна, там и сто одна. И уж никакейшему грызю не пришло бы под уши пилить живое дерево на доски - всмысле, специально, потому что неспециально это регулярно случалось при прокладке пожарных просек, они же дороги.

Через три дня плавания, после того как Ситрик и Макузь поучавствовали в набрасывании поленьев в пароходик, чтобы уплыл дальше, они смогли собственными ушами выслушать такую просеку в свежем виде. Это была не просто дорога, а полоса шириной полсотни шагов, на которой начисто убирались деревья - спиливались, а пни корчевались и шли на уголь. Возле посёлков полосу занимали огороды, но по большей части длины её распахивали и засеивали деревьями сорта "пихта жёлтая". Она действительно была жёлтая, и имела отличительную особенность в том, что даже не будучи сухой, вспыхивала от огня как свечка...

– Посиди-ка, - обычно задавал вопрос грызунёнок, которому это цокали первый раз, - Это противопожарная полоса, и на ней - огнеопасные пихты?

Соль состояла в том, что густая жёлтая хвоя на пихтах горела очень быстро и не успевала поджечь соседние деревья - потому как поджечь дерево вообще-то не так просто, даже если оно сухое. Верхний слой коры обугливался и уже очень трудно подвергался возгоранию - поэтому когда пожар подходил к полосе, она вспыхивала, выгорала и создавала весьма надёжную стену, через которую огню трудно перебраться. Конечно, таки основательные полосы шли только там, где требовалосиха разделить особо крупные массивы леса - в остальных местах их делили реки или обычные просеки шириной в два с половиной шага, по которым можно быстро притащить пожарный инвентарь для ликвидации огня.

Что до Макузя и Ситрик, то они всё-таки не миновали тряски, потому как едва вышли на нужную дорогу - уткнулись в попутный паровик, возле которого суетились грызи. Паровик представлял из себя этакий паровоз на шести колёсах, к которому цеплялась телега с собственно грузом. Ну, что представляли из себя грызи, понятно. Макузь слегка подзакатил глаза, и не зря - в ходе первых же цоков выяснилосёнок, что основная проблема состоит в том, что из двух грызей управлять паровиком годно умеет никто, поэтому они постоянно сажали его в ямы и утыкали в деревья, а потом по килоцоку не могли включить задний ход, чтобы выбраться.

– И как случилосиха такое распухяйство?
– осведомился Макузь.

– Да нет никого, а везти надо, - развёл лапами грызь, - По полю проехались - вроде годно, а как в лес залезли - мать моя белочка! Да хоть не грызи!

– Цок, тогда будьте бобры набрать дров, - хмыкнул Макузь.

– Ты и с таким чудовищем обращаться умеешь?
– удивилась Ситрик.

– Да что тут уметь!
– пнул колесо грызь, - Они же все по одной схеме сделаны, никакой разницы, что лодка, что телега. Кстати, сейчас покажу.

– Цявк!
– вспушилась серенькая.

Растопив топку как следует, Макузь проверил годность механизмов, подправил кое-что, и тронул машину по дороге. Удивляться тому, что с непривычки грызи не сумели с ней справиться, не приходилось: вращать рулевое колесо следовало с большой натуги, и при этом весьма точно - машина тут же заносила зад куда пух пошлёт и цепляла за деревья. Однако в учгнезде по крайней мере краткий курс эт-самого проходили все, так что Макузь быстро припомнил, приноровился и более не задел ни одной ёлки - всмысле, за ствол, а ветки-то скребли по бортам постоянно, так что в открытую кабину сыпалась хвоя.

– Как трясёт, терпимо?
– осведомился Макузь, оборачиваясь к сидевшей на мешках в телеге Ситрик.

– А то ты не слышишь, - цокнула она.

– Нет, не слышу, у меня лапы заняты!

– Трясёт терпимо, но сильно, - призналась белка.

Из этого Макузь сделал заключение, что трясёт сильно, но терпимо. Собственно тут особых наблюдений не требуется - телегу раскачивало из стороны в сторону, когда колёса скользили по краям глубокой колеи, а вдобавок подбрасывало при наезде на корни и коряги, попавшие на дорогу. Воизбежание чего-нибудь не в пух грызь для начала проехал только пару килоцоков и объявил привал, хотя это и означало перерасход дров для поддержания температуры котла.

– Вообще, достал он, - цокнул грызь, кивнув на паровик, - Такое погрызище!

– Лучше чем ничего, - возразил другой.

– Вприципе, известно что можно сжигать жидкое топливо прямо в цилиндрах, - просветил Макузь, - Но в нулевых где взять столько жидкого топлива, и во первых, пока что сталь не дотягивает по прочности, ломается.

Если цокнуть покороче, то с пухом пополам, но до шишморского цокалища паровик таки добрался, причём Макузь по дороге вбивал соль в головы, чтобы не отдуваться в одну пушу, и стоило надеяться что обратно грызи уедут сами. В цокалище ещё издали было слышно цявканье, потому как вернувшаяся на лето Лайса приноровилась цявкать, а остальные смеху ради повторяли. Собственно Макузь и Ситрик нулевым делом пошли в центральную избу, трепать ответственные уши; уши были рады их слышать и отцокались о том, что всё в пух, применительно к возне с таром. На этот процесс ушло цоков десять, после чего грызи, помятуя о совести, уши освободили.