Выбор

— Пусть будут! Только бы приворот порвался, на нем не осталось ничего черного… не осталось ведь?

— Не осталось, все ты разрушила, вижу я след — давний он, въелся уж накрепко. Нет, не как у Ильи твоего — там аркану не больше года было, да и кровь в вас другая, старая. На вас такое не накинешь…

— Так ведь Боря… от государя Сокола он!

— А волхвы у него в роду были? То-то и оно, человек он, самый обычный, без нашей крови в жилочках, его и оборотать легче, и вылечить тяжелее, в вас-то сила течет, другую силу как родную принимает, а с ним покамест разберешься еще. Сильный, умный, упрямый, а все ж только человек. Что Илья с себя стряхнул, ровно водичку, то государю отзовется еще.

— А… мог он потому и детей не иметь?

— Еще как мог, Устяша! Умничка ты! Вот что там еще-то было! Бесплодие! Сколько ж лет я такого не видела? И не упомнить сейчас!

— Сколько?

Борис все слышал отлично, только говорить трудно было. Но в себя он пришел, как отпаивать его начали, и теперь лежал, слушал разговор меж двух волхвиц, гневом лютым наливался.

Удавка?

Бесплодие?

Ох, доберется он до колдуна, на другом месте ему ту удавку затянет… для начала! Не любил Боря людей мучить, да некоторых… не казнь это! Это землю чище сделать!

— Уж лет пятьдесят, как бы не больше, и не припомню сейчас такого, думала, вовсе это умение утрачено. Пришел ты в себя, государь? Ну так и не тревожь девушку, глаза открывай.

И открыл, и сверкнул ими так, что страшно стало.

— Бесссплодие?

— В числе прочего. Давний уж аркан, а может, и два заклинания так меж собой переплелись, не ведаю. Чудом Устя с ним справилась, могла б и сама погибнуть, и тебя убить. Кто другой так и сорвался бы, да у Устиньи дар редкий.

— Да?

— Уж ты поверь. Дано Устинье, кровь в ней пробудилась. Я б такое и не порвала, поди. Может, за три дня, за пять дней. Давний то аркан, хорошо въелся, сжился ты с ним. На крови заклинание делали, старались, душу вкладывали.

— Вот даже как… а кто делал? Про то узнать нельзя?

— Как я тебе спустя столько времени узнаю, там, небось, уж и следы последние стерлись, расплылись! Мужчина то, женщина — неведомо мне. Может, лет пятнадцать тому накладывали, может, еще и пораньше, ты б еще про времена государя Сокола спросил.

— Пятнадцать… я только на трон взошел, только венец надел.

— Тогда тебя и окрутили, видать, а то и еще пораньше. Думай, кому такое выгодно было, да рядом врага ищи, такое издаля не сделать, кровь твоя нужна, волосы, а то и другое чего.

— Никак ты помочь не можешь? Хоть бы зацепку какую, хоть намек — кто?

— Не смогу я, государь, хоть голову снеси. Давняя волшба, слишком давняя. Тут и в воду не поглядишь, и не спросишь — следы уж стерлись. Время назвала, а дальше как — сам решай.

Дураком Борис отродясь не был, и в невежестве своем признаться не стыдился.

— Почему раньше никто такого не увидел? Ежели давно это во мне? На мне?

— А кто, государь? Сам подумай, чтобы такое приметить, почуять — волхва нужна или волхв. Часто ты с таким, как я разговариваешь? Мало нас… да и во дворец нам сейчас ходу нет, кто бы допустил меня — до тебя?

Воображение у Бориса всегда хорошим было. Представил он, как идет по палатам царским волхва, и как на пути ее встает Макарий… то-то визгу было бы! То-то шума!

А самому ему в рощу и мысли не возникало приехать. К чему?

Что он тут позабыл?

— То-то же, государь. Мало нас, может, и еще меньше останется. Колдуны такое не видят, не дано им, ущербный у них дар. Священники ваши? Для этого не просто верующим быть надо, тоже кровь нужна, способности кое-какие.

— Разве?

— А как ты хотел, государь? Таланты есть, бесспорно, но чаще кровь от крови ниточку тянет. Устя от своих предков что могла взяла, вот и полыхнуло в ней. Случится у какого-нибудь священника вашего волхв в роду — и в нем кровь полыхнет, только молиться он другому будет. А видеть — увидит, хотя и не поймет, что с ним происходит. Но ведь единицы таких-то! Или, когда от Бога вашего такое приходит… то истинный святой быть должен. Видывал ты таких?

— Нет.

— То-то и оно, государь. Это ж не порча, когда ты сохнуть начинаешь, не болезнь какая, это с тебя по чуть-чуть потягивают… тем аркан и страшен, что заметить его нельзя, считай. А вовремя не распознаешь — и не помогут потом даже святые ваши. Аркан же, потому так и назван. И силу по нему потянуть можно, и затянуть его в любой момент, удавкой сделать, с шипами на горле — видел, небось, такую? И не выжил бы. И снять его в миг единый не получится — это уж Устинья талант, и то — сколько ей еще заплатить за такую вольность придется?

— Заплатить?

— Рука двигается?

Устя пальцами пошевелила. Те еще белые были, и кровь под ногтями запеклась, такое снегом не ототрешь, водой отмывать надобно. Но двигались исправно, хотя и чувствовалась покамест плохо. О том Устя и сказала.

— Двигается.

Добряна еще раз руку посмотрела, головой покачала, подумала.

— Может, судороги еще будут дней десять, может, чуть больше потерпеть придется, но потом восстановится. А больше такого не делай без подготовки, поняла?

— Обошлось же. И рука восстановится.

— А у кого другого и отсохнуть могла. Легко. Может, сила твоя тебя оберегла, сама знаешь, непростая она у тебя. Да только больше не рискуй так.

Тут уж и Борис поежился.

— Страшно.

Устя кивнула. Сила, да.

Может, потому ей с рук и сошло, что умирала она уже? Окончательно умирала, с жизнью простилась. Вот и аркан ей поддался? А кому другому мог и не отозваться, и сорвать бы его не удалось. А все равно, она бы и еще раз так поступила! И сорок раз!

Ее любимого удавкой душить?

Дайте только до врага добраться, горло перегрызет! Руки отсохнут — так зубами обойдется!

— Умному человеку всегда страшно бывает, только дурак ничего не боится.

Страшно Борису было не просто так.

— Про беду вы сказали. А вот дальше как? Могут меня еще раз так оборотать?

— Могут, — не порадовала его Добряна. — И про то, что сброшено заклятье, знает уже ведьма или колдун… кто уж накладывал. Силы-то он теперь с тебя, государь, не получит.