Высшая мера

бананы и две рюмки.

— Однако, здесь не тепло, — говорит Мишель, — но мы зажжем газовую печь.

Он поворачивает рукоятку, подносит спичку, и синие у основания и белые вверху огоньки, струятся и

мигают в решетке камина. Затем Мишель уходит в туалетную комнату, слышно, как шумит вода, шипит

пульверизатор, Мишель возвращается в черной с зелеными разводами пижаме, от него пахнет горькими и

острыми духами. Ниеса сидит на ковре. Она сняла туфли и чулки и ее коричнево смуглые ноги упираются в

цветы и листья ковра, так как если бы это был горячий песок пустыни или твердая, обожженная глина — земля

Африки. Ниеса распускает волосы, наматывает тяжелые пряди на руку и оттягивает их назад. Мишель смотрит

на эту, вдруг ставшую плоской голову, и на стянутое черным шелком сильное, подтягивающееся к огню тело и

опять не понимает, почему эта женщина одновременно желанна и отвратительна. Она подползает к теплу и

плоская голова вдруг напоминает ему удава.

— Я не люблю цветных, — говорит Мишель и наливает две рюмки, — но ты другое дело. Ты — другое

дело.

— Когда он придет? — спрашивает Ниеса.

— Через пять лет, не раньше, — отвечает Мишель. Он медленно переливает зеленую жидкость из рюмки

в рот и смеется. Губы его раздирает смех. Ниеса наклоняет голову, обхватывает руками колени и черные зрачки,

не мигая, глядят в подернутые стеклом и влагой глазки Мишеля.

— Ты меня обманул. Он сказал, что придет.

Она качает голову из стороны в сторону, узел волос распадается и черные пряди падают на грудь и плечи.

— Я знаю людей, — говорит она звенящим, металлическим голосом, — я знаю людей, как знает собака

или лошадь. Он хороший человек. Человек, который привез меня сюда тоже хороший, но он много кашлял,

потерял кровь и умер.

Мишель бросает две диванные подушки на пол. Он берет с собой бутылку и две рюмки, долго выбирает

место и садится на ковер рядом с женщиной. Он наливает рюмку себе и женщине, следит за тем, как она пьет

маленькими глотками и вдруг ударом локтя выбивает у нее из рук рюмку, хватает ее за волосы и притягивает к

себе. В эту же секунду он падает на подушки, опрокинутый сильным ударом в живот.

— Животное, — задыхаясь шепчет Мишель, — ты сумасшедшая!

Она лежит на ковре, опираясь на руки и втянув голову в плечи.

— Животное, — говорит Мишель упавшим голосом, — проклятый удав… Я думал, что ты обыкновенная

“poule”, ты сумасшедшая. Стоило бы тебя за такие штуки выгнать назад, в колонии. Ты еще смеешься? — он

морщится и растирает живот, — ты смеешься? Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда тебя поведут в

полицию. И я поговорю с тобой не как Мишель, а как господин старший инспектор Мишель Пти. Глупая тварь.

Он все еще тяжело дышит и гладит живот. Затем медленно поднимается с пола и идет согнувшись к

дивану.

— Можешь убираться. У меня нет охоты возиться с тобой.

— Я буду ждать его, — говорит Ниеса, придвигается к огню и смотрит в белые и синие огненные

ручейки.

— Дура. Жди, если хочешь. Тебе придется долго ждать. Не менее пяти лет во всяком случае.

— Почему ты сказал пять лет? Скажи, где он.

Она подползает к дивану и ловит его руку, пухлую руку с бриллиантом и сапфиром на безымянном

пальце.

— Животное, — успокаиваясь говорит Мишель, — если хочешь знать, он — в тюрьме.

Он видит черные остановившиеся, непроницаемые как антрацит, зрачки и пробует улыбнуться:

— Пять лет он получил за дезертирство. Затем он приехал из России — это тоже чего-нибудь да стоит. Ты

этого не понимаешь, глупый зверь.

— Пять лет, пять лет, — повторяет Ниеса, — я не могу ждать пять лет. Мне девятнадцать лет. Через пять

лет я уже не буду здесь…

— Ты будешь в Бресте или в Шербурге. Или в Марселе, в Старом порту, в доме за пять франков.

Короткие пальцы Мишеля цепляются за ее платье. В узких щелках слабым, зеленоватым отблеском

вспыхивают глазки, но сразу потухают.

— Надо ждать утра… Как жарко. — Мишель протягивает руку, ощупью находит рукоятку газовой печи.

Белые и синие ручейки огня гаснут, как срезанные бритвой. Ниеса лежит на полу и глядит вверх в стеклянную

бахрому люстры.

— Кто же это сделал, — говорит она задумчиво и протяжно, — кто?

Мишель лежит на спине и тоже глядит в потолок. От тепла и густого и крепкого ликера его разбирает сон.

Зачем он привез эту женщину?

— Кто же это сделал?

— Кто-нибудь да сделал. Он дезертир.

— Это сделал ты, — покачиваясь говорит Ниеса. — Ты сам сказал, что служишь в полиции. Это сделал

ты.

— Он сам виноват, — невнятно бормочет Мишель. — Со мной промахнулся, уверяю тебя. Я понимаю,

что такое долг! Наши койки были рядом на “Руане”. Но долг прежде всего. Я не тот, за кого он меня принял.

Тоже ложный прицел. Он промахнулся.

Колокольчик каминных часов ударил три раза. Мишель лежал с закрытыми глазами. Ниеса смотрела в его

красное влажное лицо. Он засыпал, сложив руки на животе. Он засыпал своим привычным мертвым сном.

Ниеса встала. Она нашла свои чулки и туфли. Она надела их медленно, не торопясь, сильно натягивая чулки.

Затем положила руки на бедра и подошла к Мишелю. Он спал, всхрапывая и брезгливо оттопыривая губы.

Несколько мгновений она смотрела на него, медленно покачиваясь из стороны в сторону. И в эту минуту она

походила на удава, удава, свернувшегося кольцом и медленно раскачивающего тяжелую, плоскую голову. Затем

Ниеса прошлась по комнате. Слабо тикали часы. В туалетной комнате тоненькой струйкой бежала вода. Она

подняла с ковра свое пальто и подошла к окну. Железные ставни с прорезами были плотно закрыты. Она

задернула драпировки. От остывающей газовой печи в нише камина шла последняя теплота. Ниеса подошла к