Ядовитый воздух свободы
Шрифт:
Ник вяло обернулся, но встать не смог. Грин вскочил раньше.
— Зайка, ну я же вижу, что ты готова как следует оторваться, пошли. После бутылки вина ты как раз в отличном состоянии, чтобы расслабиться. А я помогу. Посмотри, я готов!
Ник наконец сфокусировал взгляд на очередной неприятной сцене, которая разворачивалась в паре шагов от них. Хрупкая девушка с красивыми рыжими волосами сидела за столиком, напротив нее какой-то бугай, явно пьяный. Девушка испуганно обхватила себя руками, а бугай тянул к ней лапы.
— Я не хочу, — повторила она. Наверное, хотела сказать это жестко, но вместо жесткости получились лишь отчаяние и страх. — Пожалуйста, иди домой, Том. Что ты ко мне пристал?
— Ты думаешь, я не знаю, что Анри тебя бросил? Весь город знает, что ты теперь одна. Тебе сколько
— Оставь ее в покое.
А это уже Грин. Ник, сосредоточенный на ссорящейся паре, не заметил, когда детектив успел соскочить со стула и подойти к ним. Он стоял к криминалисту вполоборота, но тот увидел, как напряглось тело детектива, он сжался, как пружина, готовый сорваться в любую минуту. Туттон посмотрел на него другими глазами. Почему-то он не ожидал от Акселя подобного поступка. Ему казалось, что тревербергская звезда проявит нейтралитет, не станет вмешиваться в мелкие разборки и уж точно не встанет перед невменяемым мужчиной килограмм на двадцать тяжелее его.
— А ты кто еще такой? — взревел мужик, но осекся, повернувшись и встретившись с холодным взглядом Грина.
— Боже, детектив Грин, — прошептала бледная девушка, и Ник наконец ее узнал. Это была Натали Роше собственной персоной. Свидетельница. Видимо, никто после взрыва не смог просто пойти домой и уснуть. Всем хотелось алкоголя и забвения. И никто не получил желаемого.
— Детектив… кто? — настороженно спросил мужик.
— Я думаю, вам стоит пойти домой и хорошенько выспаться, — проговорил Аксель, положив ладонь на внушительный бицепс мужика. — А то натворите дел, потом будете жалеть. Очень сильно жалеть.
Мужик руку Акселя стряхнул. Встал. Они оказались примерного одного роста, только Грин обладал атлетической фигурой, а Том, скорее, был качком.
— Указывать мне будешь?..
— Том, это детектив из Треверберга, — прикрикнула на него Натали. — Иди домой. Тебе ничего не светит. И не важно, отменил Анри свадьбу или нет.
— Ну и дура, — огрызнулся Том.
Аксель переместился и закрыл своим телом Натали, держа мужчину в поле видимости.
— Я прошу вас уйти, — негромко сказал он.
Все в пабе внезапно замолчали, как будто эта тихая фраза проникла в душу каждого посетителя. Десятки глаз остановились на детективе, но он будто этого не замечал. Ник увидел, что по щекам Натали катятся слезы. Как он ей завидовал! Она может плакать на людях. А он способен только на то, чтобы уничтожать алкоголь.
Бугай неожиданно сжался. Дуэль взглядов он проиграл.
— Поговорим завтра, — бросил он мисс Роше.
Та не заметила. Грин обернулся к Нику.
— Тебе тоже пора домой. Вызвать такси?
— Я сам.
Некоторое время спустя
До дома он добрался в бреду. Таксист высадил его у ворот и отправился восвояси, а Ник еще долго стоял и смотрел на окна, где горел приглушенный свет, и с трудом думал о том, как теперь жить. Как научиться жить в новом мире. Как научиться быть хорошим отцом. Сможет ли он стать хорошим мужем? А должен ли? В его душе образовалась черная дыра, и она засасывала в себя светлые чувства и любые начинания. Он прижался лбом к металлическим воротам и закрыл глаза. Шел дождь. По щекам текли слезы, которые он сдерживал весь день. Криминалист потерял счет времени, опустошенный, промокший. Он не мог зайти домой и не мог уйти.
Когда теплая рука жены прикоснулась к его плечу, Ник вздрогнул, упал на колени и обнял ее за ноги, уткнувшись мокрым лицом в мягкую ткань халата. Лиза попыталась его поднять, но не получилось.
— Ник, пошли домой, — проговорила она, стараясь перекричать шум дождя.
— Я не понимаю, — пробормотал Ник.
Опираясь на ее руку, он поднялся.
— Ты чудовищно выглядишь, — сообщила ему жена.
— Я чудовище.
Лиза протянула руку и коснулась его щеки.
— Пошли. Не хочу, чтобы ты заболел.
Глава десятая
Констанция Берне
Весна 1964 года
Спутник-7
Автомобиль остановился у центрального здания, которое поражало своей архитектурой. Водитель открыл дверцу и помог Констанции выйти, но она не смогла сделать и шага, очарованная величием места. Высотка пленила ее, вытолкнув из головы все мысли о том, что не стоило сюда ехать. Не стоило говорить Мишелю, что она собирается рассмотреть новое предложение о работе, не стоило убеждать его еще немного потерпеть. Не стоило лгать самой себе, что работа не так важна, как муж и ребенок. Нужно было встать перед зеркалом и честно сказать: да, я хочу все изменить. Потому что я хочу другой жизни. Потому что я могу рассчитывать на другую жизнь. Потому что у меня впереди самые лучшие годы. Да, я люблю сына и люблю мужа — потому что нельзя не любить отца своего ребенка, который всего себя дарит тебе и семье. Но я хочу другого. Я хочу жить по-другому.
Когда-то именно эта установка позволила ей все изменить. Убежать от ужасов прошлого, от преследования, от человека, который пугал ее больше всего на свете. Когда-то она уже сделала это. Что мешает сейчас?
А сейчас Констанция не нашла в себе этой отчаянной смелости, которая свойственна исключительно самым сильным из женщин.
Ее духу хватило только на полусмыслы и полутона, полуответы и полувопросы — на половину жизни, на половину попытки. Возможно, именно поэтому, оказавшись в самом засекреченном городе Европы, мадам Берне замерла, смотря на великолепное здание. Храм науки, храм ученых. Саркофаг и обелиск, символ жизни и смерти, развития и деградации.
Что они тут делают?
— Доктор Нахман велел проводить вас сразу к нему, — сказал ей водитель. — Я должен позвонить, и вас встретит его секретарша, Мира.
— Мира, — эхом повторила Констанция, с трудом отрывая взгляд от высотки. — Хорошо. Делайте, что вам велели.
Визитка Нахмана жгла ей сердце три месяца. Ровно столько понадобилось, чтобы Констанция окончательно сошла с ума, вышла на улицу, воспользовалась уличным телефонным аппаратом и позвонила. Она до сих пор помнила, как удушающе тяжело билось ее сердце. Вдруг он пошутил? Сам он ни словом, ни делом не напомнил о том разговоре, о чудесном танце, каждое мгновение которого Констанция снова и снова восстанавливала в памяти, даже в те минуты, когда заботливые и нежные руки мужа прикасались к ее коже, а его губы требовали внимания. Даже в те минуты, когда держала на руках Луи, укладывая его спать. После танца Арнольд поцеловал ей руку и ретировался, сославшись на важную встречу. Она до сих пор не понимала, была ли встреча или нет. Со скрупулезностью маньяка Констанция начала искать информацию об ученом. Следила за публикациями о нем в СМИ. Улыбалась, когда попадались хорошие фотографии. Интересовалась его исследованиями. Но не звонила. А потом что-то перемкнуло. Был тяжелый день на работе, она поссорилась с главврачом. Просто вышла из госпиталя, позвонила и умерла. А потом воскресла, ведь Нахман взял трубку. И даже обрадовался ее звонку. Она замялась. Осторожно напомнила про его предложение, спросила, в силе ли оно. Доктор подтвердил. Назначил время, проверив календарь. Дальше Констанция ни о чем не думала. Она жила ожиданием целую неделю. Боги, как жестоко было назначать дату через неделю! Действительно так занят? Или умело оттягивает встречу, чтобы сделать ее более насыщенной? Или она себе все придумала?
То, как Нахман подействовал на нее в этот короткий разговор, было сродни магическому воздействию. Между ними пробежала… нет, не искра. Это была волна безумия, которая внезапно сошла на нет, оборвав нарастающее возбуждение и готовность закрыть глаза на то, что Констанция несвободна. Ей было плевать даже на то, что, может быть, несвободен он.
Для Констанции подобный шквал чувств был странным. С раннего детства она приучала себя не доверять чувствам, скрывать их — они делали ее слабой и уязвимой, а ей нужно было выживать в аду. Но тут… Как будто доктор Нахман нажал на тайную кнопку, которая спустила сжатую до предела пружину. И вместе с освободившейся энергией пришли желания.