Январский гром
Шрифт:
Сказано было все предельно четко и ясно, хотя и обтекаемыми фразами. При том, какие могут быть недоговоренности — он понял, что хотел втолковать ему Жданов, но Андрей Александрович усмехнулся и перевел тему будущего на настоящее, в котором главное место занимала война…
Именно поставки американского ленд-лиза привели к появлению в годы войны в СССР современных грузовиков с полным приводом. И сразу после войны решили производить на переработанной базе того же «студебеккера», хорошей машины даже сейчас, отечественные автомобили большой грузоподъемности и проходимости — «клонирование» в советском автопроме обычное дело, от «фордов» к легендарной «полуторке» был главный задел. И появился
Глава 46
— Товарищ старший батальонный комиссар, там наши парашютисты — еле-еле их отбили. Немчура злая совсем пошла, теперь даже на пулеметы прут, все прорваться хотят. А раненых солдат своих как финны добивать начали, чтобы их в дороге не стесняли.
— Пошли, посмотреть надо, а то чаще мертвецов одних видели. Но дерутся как черти, если бы не их упорство, немцы бы давно навстречу к своим пробились. Тоже упертые, друг друга стоят.
Комиссар 2-го егерского полка Милоиван решительно двинулся вперед, сбросив лыжи — на них идти по толком не замерзшему болоту было бы опасно. Валенки проваливались снег, ступать приходилось очень осторожно и медленно — подвернуть ногу запросто, у бойцов и переломы ног частенько случались. Ведь снег выпадает, ветер ровным «покрывалом» его разносит, а под ним сплошные кочки, ямки, бугры. И стоит ноге попасть туда, и провалится, а человеку при этом потерять равновесие и упасть, то травма, а то и перелом гарантированы. И еще вода хлюпает, болотная жижа — валенки за секунды промокают, если не принять заблаговременно меры. Достаточно простые — самому намочить войлок и выставить на мороз, тогда обувь покрывается ледяным панцирем, и уже не промокнет. Правда, в жилье лучше не входить, и отставлять ноги подальше от костра, когда спишь. Впрочем, костры в привычном понимании разжигали в здешних лесах редко — даже от «невидимых» ночью шел дым, а легкий ветерок далеко разносил его, а «нюх» многие немцы имели отменный, что их знаменитые овчарки, ничем не хуже. Так что сейчас здесь пошла настоящая кутерьма, егеря перемешались с немцами на этих трижды проклятых болотах, и бои шли беспрерывно, и днем, и ночью, не прерываясь ни на час. Но огонь немцев потихоньку ослабел, это было очевидно всем, просто у врага заканчивались боеприпасы, ведь на себе много не унесешь в заболоченном лесу, а обозы с артиллерией противник бросил на закупоренных дорогах.
Вот только сдаваться в плен немцы пока не собирались, валили вперед всей массой, прикрывшись позади сильными арьергардами. И навстречу им «коридор» прошибали, весь 19-й стрелковый корпус вместо прорыва к Гдову увяз в жестоких боях с деблокирующей дивизией. И вот тогда вовремя подоспели егеря, переброшенные от Любани и Грузино, где они добивали остатки рассеянных по лесам немцев, что также упрямо шли на юг. Даже испанцы не сдавались, впрочем, их никто в плен не брал — вся отправленная на восток Франко дивизия была чуть ли не поголовно уничтожена, причем не только русским оружием, многое для этого сделали морозы, от которых теплолюбивые жители Пиренейского полуострова мерли, как мухи. И там на болотах тела и побросали, никто не стал озадачиваться фалангистами, возится с их погребением — с весной то, что останется от незадачливых пришельцев, после того как обглодает зверье, уйдет под торф…
— Крепко вам досталось, живые хоть?
Милоиван кивнул в сторону семи лежащих на лапнике тел, на которые было наброшено всякое тряпье, включая германские шинели, судя по дыркам и следам крови на них, снятые с убитых солдат вермахта. Еще раз пересчитал — вроде семь, но ног тринадцать, подумал что обсчитался, и посмотрел на сидящего перед ним младшего лейтенанта, с красными воспаленными
глазами, с недельной щетиной на щеках, грязного, в порванном ватнике, на котором зияли прорехи, и характерные пятна ночевок у костра.— Четверо умерло, эти пока живые. Вот набросали на них что есть, костер разводить опасно — они нас два дня минами закидывают. Совсем ведь близко от нас встали. Сотня метров — но топь разделяет, ее никак не пройти. Вы только смогли обойти, а вот немцы не стали, они на прорыв идут.
— Нет им прорыва, наши егеря «горловину» перехватили, хотя несколько тысяч все же выскочило. Но оставшихся здесь потихоньку добьем или переловим. Некуда им из болот деваться, и к Гдову не пройти — город плотно удерживаем, туда вроде по льду озера целая конная дивизия подошла со стрелковым полком от Нарвы.
— Хорошо, тогда хоть не напрасно здесь наша рота полегла. Я ее последний командир, взводным был до выброски. Полтора десятка бойцов всего осталось — все пораненные, но половина лежит плашмя, а мы еще драться можем. Поделитесь патронами, товарищ старший батальонный комиссар, а то у нас только одна лента к «дегтярю» осталась, и та «початая», да две гранаты — но те для бойцов приберегли, если немцы все же до нас доберутся.
Лейтенант говорил спокойно, кивнув на раненых — понятно, что их отдавать врагу не собирались. Какой на хрен плен на болотах, где сами немцы на «птичьих правах». Добили бы просто, да еще с мучениями. Так что подрываться тут во благо будет им самим, иначе расправятся. А иного выбора и не было — десантники в плен не сдавались, впрочем, их и не брали.
— Закончилось для вас сражение, лейтенант, свое дело вы сделали — сам видел какие заторы на дороге. Так что дам егерей и волокуши, до деревни восемь километров, там уже раненых в госпиталь, а вас всех в баню и спать ляжете, а то ведь за шесть дней глаза, поди, не сомкнули.
— За семь, товарищ комиссар — нашу роту в первом эшелоне выбрасывали. Мы в первую ночь пошли… А утром бой приняли — автомобили шли. Из пулеметов всех покрошили, у нас три ленточных «дегтяря» было, да два ПТР — восемь машин пожгли, несколько завалов устроили, мины поставить успели — вот тут они и полезли. А дальше все дни в один сплелись, только сегодня стихло, а вчера ваши пулеметы как услышали, поняли, что подмога близка. Если бы не «модули» и новые ДПМ, вряд ли бы удержались, всех бы побили. А так вроде выстояли…
Вооружены парашютисты прилично — новые модернизированные «дегтяри», как и модули для лент делались в Ленинграде, и у егерей их было достаточно — направлялись с завода в первую очередь. А вот ППС-41 со складным прикладом у егерей маловато, зато у десантников через одного. Потому и продержались столь долго, хотя от роты едва десятая часть осталась. Но дело свое парни совершили — не прошли немцы, вернее, их большая часть в здешних болотах и лесах останется.
— Ничего, зато немцы целого корпуса лишились — две дивизии ведь на прорыв пошли. А те, что вышли из окружения, обозов и транспорта не имеют, артиллерию бросили, да потери огромные.
Комиссар достал из кармана полушубка пачку папирос, вытащил одну и отдал коробку лейтенанту, кивнув на бойцов — «пусть покурят». Тот молча поблагодарил, взял себе одну папиросу, а коробку отдал подошедшему на жест бойцу. Прикурили от трофейной зажигалки, чуть в стороне задымили и десантники, даже одному из лежащих раненых дали прикуренную папиросу. Было видно, что с табаком у них плохо, хотя из разорванного мешка вывалились несколько банок с трофейными консервами и еще лежали германские галеты в характерных упаковках.
— А ты отвоевался, лейтенант — приказано всех десантников из боя выводить и на отдых направлять. Я тебя фляжку спирта дам, после баньки выпить нужно. Поди, разводить будете?
— Зачем портить, «чистым» примем…
Отличавшиеся большой грузоподъемностью самолеты ТБ-3 имели один очень существенный недостаток, таковым для бомбардировщика не являющийся, но выброске десанта сильно мешающий. Приходилось выбираться наверх, через люки и держаться на крыле, уцепившись руками за специально натянутый трос. А там по знаку «выпускающего» прыгали вниз один за другим — это и являлось «акробатикой»…