Яромира. Украденная княжна

Чеслава прикусила губу, ее плечи дрогнули.

— Но тебе не подсобила… — упрямо повторила она.

Буривой нахмурился, и в его взгляде зажглась какая-то странная смесь укора и нежности.

— Дурная ты девка, Чеслава, — проговорил он с тяжелым вздохом, но в этих словах не было злобы. Он протянул руку и легко коснулся ее подбородка, вынуждая поднять голову. — Ужель и впрямь ты мыслишь, что я тебя виню?

— Не ведаю, воевода… может, и не винишь. Но я себя виню…

Буривой на миг закрыл глаза, борясь со злым весельем, гневом, раздражением и нежностью одновременно.

— А я мыслил, тебе глядеть на меня, без ноги, тошно.

Чеслава вскинулась на него так, словно он ее ударил. Словно обозвал самыми злыми и жестокими словами, какие только смог отыскать.

— Пошто ты меня обижаешь, воевода? Ты славный воин, и твое ранение… сражаться рядом с тобой было для меня великой честью, и любой кметь…

— А замуж за меня пойдешь?

Даринка пискнула, а Чеслава замерла. Воевода перебил ее на полуслове, и она не сразу сдюжила закрыть рот. Его слова вышибли из нее весь дух.

— Что? — наконец выдавила она, растерянная и ошеломленная.

Воевода, напрочь, выглядел совершенно спокойным.

— Замуж за меня пойдёшь, Чеслава? — повторил он, словно речь шла о чем-то самом обыденном.

Словно говорили они о том, пойдет ли завтра дождь, да что надобно прикупить на торгу.

Воительница резко втянула носом воздух и прикусила губу.

— Не смейся надо мной, господин.

— Я не привык бросать слова на ветер, Чеслава.

У нее закружилась голова.

— Так что скажешь?

Чеслава открыла рот, чтобы ответить, но слова все еще не шли. Ее руки дрожали, мысли путались.

— Я… — начала она и запнулась.

Буривой ласково усмехнулся.

— Ты подумай, коли нужно. А я к лету вернусь, сватов зашлю.

— К лету? — выдохнула она, не веря собственным ушам.

Буривой склонил голову набок, усмехнувшись еще шире, в его глазах мелькнули теплые искры.

— Ну, а чего тянуть? — ответил он рассудительно и спокойно. — Немало ты мне душу уже измотала, воительница. Дольше лета не дотерплю. Вон, сколько терпел. Лишь глядел тебе вслед да молча твои колкости сносил.

Чеслава ахнула, словно была глупой, молодой девчонкой, едва вскочившей в поневу.

— А если… если я пойду за тебя?

Буривой замер на мгновение, а затем ловко шагнул вперед. Его голос понизился до шепота

— То за все денечки моего тягостного ожидания я с тебя спрошу.

Чеслава почувствовала, как дрожь пробежала по телу. Она не могла понять, пугали ее его слова или… радовали.

Он вновь отступил на шаг и добавил с мягкой усмешкой.

— Жди меня к лету, воительница. Будешь мужней женой!

* * *

Прежде Чеслава даже не мыслила, что время может так… тянуться. Напрочь, казалось ей, что слишком мало времени отмерено от восхода солнца до заката. Всех дел, что у нее намечены, переделать она не успевала, приходилось откладывать на завтра и на послезавтра, и потом на другую уже седмицу. День бежал за днем, они сливались в месяц, а там уже, глазом не успеешь моргнуть, как закончилась весна и пришло лето. Еще мгновение — и вот уже макушки деревьев окрасились в багряные и золотые цвета.

Но той весной все было иначе.

И вроде бы дел у нее меньше не стало, а с Даринкой — так даже и больше, но почему-то казалось, что седмицы шли неимоверно долго. А месяцы так и вовсе никак не желали сменять один другой.

Как случается всегда, слухи о том, что черноводский воевода Буривой вернется на Ладогу свататься к Чеславе, разошлись по терему и дружине за несколько дней. Кто, как, откуда — неведомо. Но только немало минут провела воительница со смущенным румянцем, гоняя в хвост и гриву гоготавших кметей. Не одна седмица минула, прежде чем бесстыдники унялись. И то пришлось Стемиду вмешаться и припугнуть особо говорливых.

Князь Ярослав не говорил ничего, хотя о том, о чем болтали в дружине, не мог не знать. Верно, ждал возвращения воеводы Буривоя. Звенислава Вышатовна крепко обняла ее, словно все было уже решено и оговорено, и вздохнула.

— Вот ты и уедешь от нас. Я и представить себе не могу ладожский терем без тебя. Крепко буду по тебе тосковать.

Княгиня сказала, и Чеславу в тот миг словно обухом по голове ударило.

Как уедет?!

А ведь и впрямь выходило, что придется ей уехать. Вслед за мужем. В Черноводское княжество…

Девка уходит в другой род, в другую избу. Покидает родные места и начинает новую жизнь там, где укажет муж.

Прежде Чеслава об этом не мыслила. Она вообще не мыслила, что к ней когда-либо кто-то посватается!

Слова княгини Звениславы так ее поразили, что седмицу напролет воительница ходила, как в воду опущенная. Садилась на скамью в избе, которую ей князь Ярослав пожаловал, смотрела по сторонам, гладила теплый сруб, вздыхала и чуть не плакала. Потом шла в терем, бралась привычно за копье, меч али лук — и сызнова глаза на мокром месте были. Гоняли обоих княжичей по подворью, ездила с Яромирой верхом в лес, ходила на торг, смотрела, как Даринка играет в тереме с Гориславой — и обнаженная душа выворачивалась наизнанку.

Она не может уехать.

Не сдюжит.

Она пришла на Ладогу много-много зим назад. Потерянная, одинокая.

Несчастная.

Она не шибко надеялась, что князь дозволит ей остаться в дружине, возьмет ее в кмети. Но он дозволил и взял, хотя немало нашлось тех, кто возражал. Да что говорить? Его пестун, воевода Крут, пуще всех противился. Долго, очень долго бросал на Чеславу косые, непримиримые взгляды и кроме как «неразумной девкой» по-иному ее не величал.

А потом князь Ярослав привез в терем молодую княгиню Звениславу. И диво, но именно благодаря ей со временем воительница почувствовала себя в тереме как дома. А дома-то ведь у нее не было уже давно, и нигде прежде она надолго не задерживалась. А на Ладоге ей захотелось остаться. Пустить корни. Стать своей.

И она стала!

Ее приняли все. Даже те, кто прежде кривился и воротил нос, кто советовал князю прогнать девку из дружины. Мол, это к беде, это к несчастью.

Ярослав Мстиславич не мог назвать ее ни сотником, ни воеводой, но Чеславе этого было и не нужно. Хватало с избытком того, что он ставил ее рядом со Стемидом и Будимиром. Доверял ей и сыновей, и дочерей. И звал с собой в гридницу, когда говорил со старшей гридью.