Яромира. Украденная княжна

Ярослав оглядел поле битвы, над которым серой дымкой опускались ранние осенние сумерки. Закат давно отгорел, и всюду вспыхивало пламя первых костров. Слышались крики раненых; воздух дрожал от тяжких стонов. Звучали имена: люди пытались отыскать родных и друзей. Лекарям, как и всегда, не хватало рук.

— Князь!

Он круто развернулся на месте, когда услышал вдали голос Стемида. Воевода медленно правил верхом на лошади, перед ним в седле болтался из стороны в сторону лишившийся сознания Крутояр.

Казалось, разделявшее их расстояние Ярослав преодолел за несколько шагов. Он снял сына с седла и прижал к груди, и с облегчением услышал его протяжный стон. Половину лица Крутояра скрывала наложенная впопыхах, но умелая повязка.

Князь требовательно глянул на спрыгнувшего на землю Стемида, и тот поспешил ответить.

— Глаза целы. Рассекло щеку и нос.

Губы у Ярослава дрогнули, словно у плаксивой теремной девки. Он сделал глубокий вдох и усмехнулся. У него тоже на щеке был шрам. Сын не ушел далеко от отца.

— Нас затоптали, князь, — торопливо договорил Стемид, направившись следом за Ярославом, который не спускал Крутояра с рук. — Я потерял княжича в давке. Прости, не уследил…

Воевода и сам был весь посечен. Из плеча торчал обломок стрелы, который он, казалось, даже не замечал. И шел, прихрамывая не левую ногу. Он неудачно зацепился ею за стремя, и, когда испуганная лошадь встала на дыбы, не смог из-за этого соскочить из седла, и она протащила его по земле следом за собой…

Недалеко от места, где он оставил Чеславу, запалили особенно большой костер. К нему на щите принесли воеводу Буривоя, к нему подошел Вячко, укрывший отца остатками плаща. Возле него же Ярослав положил и Крутояра. Сын распахнул единственный глаз, который был виден из-под повязки, и шевельнул сухими, искусанными губами, увидев над собой склонившегося отца. Он попросил пить, и Ярослав поднес ему бурдюк с остатками воды.

По уму, ему бы отправиться в детинец да переговорить с боярами нынче, а не по утру. К рассвету они уже придумают, как вывернуть все себе на благо, в этом ладожский князь не сомневался. Обвинят во всем проклятого Рюрика. Мол, захватил, принудил, заставил, угрожал и убивал…

Но Ярослав решил, что встретится с ними со всеми завтра. С боярами да простым людом, который нынче попрятался по избам да теремам, и не смел казать носа наружу. А многие загодя покинули родные стены, оставив позади пустые дома.

Дружины его родича князя Желана хватит, чтобы удержать всех в узде на одну ночь. А утром он отправится в детинец. И возьмет с Нового Града богатую виру. И обложит их данью…

Вскоре вокруг огня выросли навесы и зажглись еще костры. Лекари велели приносить сюда раненых. Кто-то принялся кашеварить, из детинца натаскали бочонков с хмельным медом, свежего хлеба, мяса, всякого добра.

Всем обустройством заправляла Чеслава — единственная из его воевод, еще державшаяся на ногах. Ей все было некогда показать лекарю руку, которую она продолжала прижимать к груди, и под конец Ярославу пришлось на нее прикрикнуть. И приказом заставить сесть и передохнуть.

— Твой отец был добрым воином, — сказал он Вячко, у которого заместо лица осталась лишь тень с потухшими глазами.

Тринадцать долгих зим он полагался на Будимира. Оставлял его наместником, отправлял в самые дальние земли, доверял свой терем и свою семью. И ни разу в нем не усомнился. До того единственного мига, когда его старший сын увел Яромиру ночью в лес…

Ярослав не успел переговорить с воеводой после того, как дочь нашлась. Не успел сказать, что гнев его давно поутих, что он его ни в чем не винит.

И уже не успеет.

— Он принял меня в род, — тихо отозвался Вячко. — Перед самой смертью.

Горло ему стягивало от слез, которым он так и не позволил пролиться.

— Будь его достоин, — сказал князь.

Вскоре к их яркому костру пришел и конунг Харальд. Он смыл с лица и волос кровь, и его голову огибала широкая, плотная повязка. Вячко подвинулся, уступив ему место подле князя. Воины, которые его сопровождали, уселись чуть в стороне.

— Как твой сын? — спросил Харальд, бросив быстрый взгляд на княжича, забывшегося рядом с отцом беспокойным сном.

— Останется со шрамом.

Северный конунг усмехнулся. У кого из воинов их не было?..

— Говорят, Рёрик вывез добрую часть сокровищницы Хольмграда, — чуть погодя сказал Харальд.

Ему, как и всем прочим возле костра, поднесли чарку с теплым питьем, и теперь он катал ее меж ладоней.

— Ты знаешь, куда он направился?

— Да. На Севере не так много мест, где он мог бы укрыться.

Они помолчали, буравя друг друга тяжелыми, неуступчивыми взглядами.

— Я вернусь за ней. Я найду ее где-угодно, — мрачно посулил Харальд.

Ярослав сдержал дюжину ругательств, что так и рвались с языка. Он видел, что к их разговору прислушивались. Чувствовал затылком внимательные взгляды своих и чужих людей.

— Моей дочери должно быть спокойно на Севере. Что ты станешь делать, когда убьешь Рюрика?

Харальд сузил глаза. Он догадывался, о чем толковал с ним конунг из Альдейгьюборге.

— Рюрик звал себя вождем всех вождей, — вновь заговорил Ярослав, не дожидавшись ответа. Но он видел, что северный конунг внимательно его слушал. — Я бы мог отдать дочку за вождя всех вождей.

Недобрая усмешка скользнула по губам Харальда.

— Поклянись, — потребовал он.

Немало ран получил нынче Ярослав. Но, достав из голенища сапога нож, он нанес еще один порез — сам себе, проведя острым лезвием по ладони. Сжав кулак, пока на землю не закапала кровь, он просто сказал.

— Я клянусь.

Харальд мрачно кивнул. Он уже понял, что поспешил сегодня, когда велел передать Ярлфрид, что вернется по весне. С тем, что потребовал от него конунг из Альдейгьюборге, ему не управится и к лету…

— Я оставлю с тобой двух своих людей. Они скажут Ярлфрид, чтобы она дождалась меня.

— Я сам скажу ей.

Северный конунг ожег его острым взглядом и стиснул челюсть. Но ничего не проронил в ответ. Как никак, говорил он с отцом своей невесты, будущей жены. Они станут родней…

На том они и порешили.

Утром, еще до того, как встало солнце, Харальд покинул Новый Град на нескольких драккарах, оставив на берегу старого кормщика Олафа с одним из своих воинов.

Люди Ярослава искали павших и врачевали раненых, пока князь отправился в детинец. Потолковать с боярами и пленными. Да рассудить, как им всем жить дальше.