Язычница

Ветта чувствует себя ужасно неловко, потому что вполне способна думать и неплохо представляет, сколько взглядов сейчас приковано к ней. Она прекрасно знает, как сильно испорчена репутация Киндеирна Астарна в этом плане — у него четыре жены, и по слухам, он был не прочь жениться в пятый раз, у него было около трёх десятков любовниц, у него было множество наложниц… Воздуха катастрофически не хватает, в голове колоколом бьётся мысль, что даже стоять рядом с алым генералом молодой девушке или женщине нельзя, если она не хочет, чтобы её честь не была замарана. И Ветта задумалась бы, обязательно задумалась бы над тем, не стоит ли ей отвесить генералу пощёчину и с оскорблённым видом пожаловаться Нарциссу, Сибилле или кому-нибудь ещё из старшего поколения Изидор, если бы только на горизонте не маячил Актеон, улыбающийся и почти что счастливый, прижимавшийся к своей тётушке неприлично близко, так, что даже слепой бы заметил, почувствовал… И из-за той обиды, которая терзает её душу, она готова совершить что-нибудь куда более безумное, нежели обычный танец с Киндеирном. Вот если она пойдёт и попробует подраться со своим мужем — разве это будет менее непростительным поступком? Девушка чувствует необходимость что-нибудь совершить. Даже если за это её потом будут ругать — в конце концов, разве можно случиться что-то плохое на свадьбе? В конце концов, это совсем не история для девушки вроде Ветты Певн. Такое могло скорее случиться с какой-нибудь девушкой из герцогского рода Итиноссов или из княжеского рода Ахортон. А Ветта… Глупо даже думать, что на этом торжестве могло произойти что-то непредвиденное, если только не брать в расчёт возможное поведение Сибиллы Изидор и Киндеирна Астарна. Певнская княжна не из тех, с кем случаются сказки или кошмары. Наверное, она из тех, с кем вообще не должно ничего случаться. Из тех, кому следует жить, надеясь только на собственные силы, на собственную фантазию, из тех, кто может не слишком бояться неожиданных последствий, потому что примерно может их просчитать. Поэтому ей не стоит оглядываться по сторонам и нервничать из-за каждого пустяка.

Ветта уверена, сейчас она просто должна станцевать с Киндеирном. В конце концов, он не кажется ей таким уж чудовищем, как про него говорят. А обида — жаркая и болезненная, на всех на свете — лишь подстёгивает её. Толкает её прямо в руки самого алого солнца Ибере. И лишает всякого стыда за подобный поступок — который, однако ещё не совершён, хотя Ветта и уверена, что всё-таки сделает это. Она просто обязана совершить это, иначе никогда не простит себе этой упущенной возможности.

Однако несмотря на всю свою решимость, Ветта чувствует, что ноги её становятся словно ватными. Она едва может сделать несколько шагов. Настолько происходящее кажется ей странным, удивительным и… Невозможным. Происходящее кажется девушке совершенно невозможным. Молодая княгиня едва может смотреть на что-то, кроме узоров на мраморном полу. Ей хочется закрыть своё лицо руками и сбежать, исчезнуть. Тогда, во всяком случае, не придётся никого видеть. Тогда не придётся бояться, что будут какие-нибудь последствия её поступка, тогда не придётся волноваться, насколько глупо она смотрелась на собственной свадьбе. Тогда не придётся стыдиться собственной неловкости, собственной несуразности. Тогда не придётся нервничать из-за того, что говорят за её спиной. Ветте хочется спрятаться, пропасть, только чтобы не чувствовать себя настолько ущербной. Сибилла улыбается, и девушке кажется, что она прямо смеётся над ней, над обычной глупенькой девочкой, которую практически продали княжескому роду Изидор, как продают редких зверей или мешок картошки. И Ветта слишком сильно злится, чтобы мыслить здраво — ей очень хочется как-нибудь отомстить этой самовлюблённой княжне, которая была уверена в том, что имеет все права распоряжаться чужими жизнями. И ей кажется, что Киндеирн — самый лучший способ как-то напакостить Сибилле. Они никогда не ладили, а если война всё-таки разгорится с новой силой, и вовсе окажутся с разных сторон.

Ветта понимает, что ей вряд ли удастся исчезнуть. С её ростом трудно потеряться, трудно ускользнуть — слишком уж приметная, так что кто-нибудь да обратит на неё внимание. Ветта понимает, что не заметить её трудно. И прекрасно представляет, как осуждать её будут родственники её мужа. Что же… Молодой княгине и не нужно, чтобы её любили. Уважать её здесь никто не собирается. А любовь без уважения куда больше напоминает жалость, чем, собственно, саму любовь. Быть может, Ветте и хотелось бы любви, если бы она ещё надеялась заслужить уважение. Только вот… Изидор не нужны были её навыки наездницы, лучницы, для них было бы пустым звуком, если бы девушка сказала, что неплохо обращается с мечом — длинный меч, которым пользовался в бою её отец, правда, был для неё тяжеловат, приходилось довольствоваться бастардом. Изидор нужна была просто здоровая девица, которая сможет родить наследному князю много сыновей. Изидор была нужна просто послушная марионетка в их бесконечных играх — всему Ибере известно, как много в княжеском роду междоусобиц. И Ветту безумно злит, что никто не хочет считаться именно с ней — не с её родом, не с её здоровьем, — а с ней самой. С ней как девушкой, с ней как с воином, с ней как с просто демоном, которому хочется всего того же, что и остальным — славы, любви и благополучия.

Она протягивает руку алому генералу, но едва ли может сдержать дрожь. Происходящее на свадебном пиру слишком волнительно для молодой девушки, чтобы она оставалась совершенно спокойной. Её пальцы дрожат, а ноги едва ли могут сделать хотя бы шаг навстречу своему будущему. Ветта чувствует, как к горлу липким комком подступает непонятный страх. И она никак не может отделаться от ощущения, что она делает что-то неправильное, что-то, за что потом будет мучительно расплачиваться. На душе слишком тревожно, чтобы чувствовать себя достаточно уверенной в происходящем. И что-то шепчет Ветте, что ей стоит одуматься и прекратить всё это. А с другой стороны она едва ли в силах справиться с искушением.

— Будьте смелее, княгиня! — смеётся над ней Киндеирн. — Ну не съем же я вас — посмотрите сколько вокруг народа, вас просто вырвут из моих грязных лап, если я забудусь и сделаю что-то дурное!

В его смехе Ветта при всём желании не смогла бы услышать подвоха, но какое-то странное ощущение преследует её всё венчание. Девушка не успевает даже охнуть, когда он хватает её за руку и почти силком выталкивает в центр зала. Впрочем, Ветта и не смеет особенно сопротивляться. Всё происходит так быстро, что у девушки буквально кружится голова. Ей страшно, слишком волнительно и радостно одновременно. Ветта никак не может сдержать смеха. Она видит удивлённый взгляд Нарцисса, что танцует с одной из нертузских графинь, юной девочкой, которой вряд ли больше пятидесяти. Нарцисс — в пурпурном бархатном костюме — кажется не слишком-то довольным происходящим, но лишь качает головой и ничего не говорит. Ни Сибилла, ни Актеон не смотрят на неё, они увлечены совсем другим. А на остальных… На остальных Ветте было совершенно плевать. Как будто бы они были заинтересованы в том, чтобы у неё всё сложилось хорошо или плохо — им тоже было совершенно всё равно, как будет себя чувствовать певнская княжна, как сложится её жизнь в Изидорском дворце… Так зачем же ей смотреть на них — на тех, кто не желает ей даже зла — и портить себе настроение, что немного поднялось из-за её выходки?

Ветте нравится стоять посреди зала и чувствовать, что все взгляды сейчас обращены лишь на неё — даже если это всего на несколько минут, пока Киндеирну не надоест — и она может забыть о том, что она обыкновенная девчонка с Леафарнара, на которую даже смотреть лишний раз не хочется. Забыть о том, что она никогда не будет такой эффектной и красивой, как Сибилла. Забыть о том, что она вряд ли когда-нибудь сможет быть счастлива на Альджамале.

Ветта не слишком хорошо танцует. Правильнее даже сказать, что она танцует из рук вон как плохо — она вечно путает фигуры, вечно путает шаги, и обыкновенно девушка боится даже одного этого слова — «танцы», — но в этот раз ей даже весело. В этот раз она даже почти не боится ошибиться, почти не боится сбиться со счёта. Она просто идёт так, как её ведут, стараясь не слишком много думать о том, что происходит и какая жизнь её ждёт у Изидор. Она просто веселится, потому что так проще. Потому что именно этого она и хотела, когда соглашалась — веселья.

— И да, милая княгиня, если тебе предоставится выбор, выбирай либо славу, либо любовь — благополучие не оставит даже воспоминаний, если исчезнет! — смеётся Киндеирн, не давая ей упасть, когда она вновь оступается.

Ветте смешно. Она едва не поскальзывается на мраморном полу, но сильные руки герцога удерживают её от падения. И она даже не кажется такой уж дурочкой — во всяком случае, самой себе, а это уже не так мало. Ветте нравится даже музыка, которую в этот момент играет оркестр. Она улыбается. Впервые за последнюю неделю — с того самого дня, как её привезли в Альджамал — Ветта чувствует радость. Ей так хорошо, что она готова кинуться на шею Киндеирну, Нарциссу и даже Актеону. Готова смеяться и смеяться — до тех пор, пока не устанет. Готова танцевать и кружиться — до тех пор, пока ноги не будут болеть от усталости, а перед глазами не будет плыть. Будь она младше и легкомысленнее — она бы бегала по залу и делала бы множество странных глупых мелочей, на которые взрослые бы недовольно фыркали, пытались схватить её за руку и заставить угомониться, а Ветта ускользала бы от них и продолжала бы веселиться. Будь она старше и опытнее — перетанцевала бы со всеми в этом зале, заставила бы их смотреть только на неё. Но ей приходится довольствоваться тем, что возможно сейчас.

Стоило признать — сам генерал танцевал отменно. И он был таким галантным, что Ветте было жаль, что ей не пришлось выйти замуж за него. Пусть даже пришлось бы быть только пятой женой. Конечно, Киндеирн был хуже Нарцисса, но… Но это было куда лучше, чем быть женой Актеона. Этого самоуверенного нахального мальчишки, такого же упрямого, как и Ветта.

Впрочем, слова Киндеирна кажутся ей весьма правильными. Что-то в них такое есть… Что-то, что кажется девушке очень интересным. Наверное, к ним стоило прислушаться. В то же время молодая княгиня чувствует, как ей становится ещё веселее. Она понимает, что ей не стоит делать на свадебном пиру ничего из того, что ей так хочется сделать. Она понимает, что ей не следует задавать лишние вопросы. Но всё равно девушке хочется посмеяться, сделать что-то из тех глупостей, которые кажутся такими приятными.

— Генерал, — шепчет девушка, не оставляя попыток всё-таки вырваться из его рук, — а что выбрали вы?

Ветта и сама не знает, почему ей так хочется смеяться над ним. И, должно быть, это было ужасно глупо. Отвратительно глупо. Но молодая княгиня ничего не может с собой поделать. Она улыбается и пытается как-нибудь выскользнуть из цепких рук Киндеирна, что ей не слишком хорошо удаётся. Всё происходящее кажется девушке игрой — увлекательной, очаровательной игрой, в которую, должно быть, она уже давно заигралась. Однако Ветте подобное настолько сильно нравится, что она не готова заканчивать. Ей хочется продолжения, хочется, чтобы сам Ибере искрил, как от фейерверков господина Хевелла, чтобы сам Ибере светился от её безумных идей. Только пока безумия в идеях нет. Лишь обычное озорство.

Ей жутко хочется отделаться от алого генерала и герцога Киндеирна Астарна. Отделаться, чтобы не было никаких последствий этого танца, чтобы он не держал её под руки, словно имеет на это полное право. Хочется оттолкнуть его от себя и убежать. Убежать куда-нибудь подальше — например, в женскую половину Дарара, куда изидорские мужчины стараются не заходить. Только вот Киндеирн не Изидор. И если ему будет это нужно, он зайдёт куда угодно. И ему будет совершенно плевать на все правила и законы Ибере. Он сделает, что угодно, будет поступать так, как ему заблагорассудится. И добьётся своего, даже если будет казаться, что удача не на его стороне. Впрочем, возможно его жизненная позиция была не такой уж отвратительной, как матушка пыталась это представить.

Ей жутко хочется, чтобы он сейчас остался… Девушка совсем не хочет оставаться одна-одинёшенька в этой золотой тюрьме. Не хочется осознавать, что никто не сможет — да и не захочет — ей помочь, если что-то случится. Отныне она считается представительницей княжеского рода Изидор. И если начнётся война, никто не станет разбираться, кем является она в этом конфликте.

— Зовите меня Арго, хорошо? — улыбается мужчина. — Я выбрал себя, моя дорогая.

Он сам смеётся своим словам. И Ветта может понять, почему именно. Ей нравится, ужасно нравится, что всё складывается именно так. И она готова сделать всё, что угодно, чтобы жизнь у Изидор для неё была именно такой — необыкновенной, весёлой, быстрой… Главное, чтобы быстрой — чтобы ничего не казалось ей слишком скучным или обыденным. Возможно, Ветте даже стоит отнестись к Альджамалу с большим доверием, с большей терпимостью… Возможно, тогда уровень сам отнесётся к ней с большей терпимостью и перестанет терзать.