Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Языки современной поэзии
Шрифт:

Архетипические представления о мире проявляются как в общей тональности многих текстов Пригова, изображающих примитивное сознание и примитивный язык, так и в конкретных чертах поэтики, предлагающей объединять живое с неживым, человека с другими существами и с предметами:

Вот самолет как светлая душа По воздуху ступаетне спеша Он легкою ногойступает И в земные споры не вступает Но вверх глядит и видит жуткий танец: Метафизический американец Как бес с нейтронной бомбою кружит И небеса вокруг себя крушит И бедный босоногийсамолет Бежит, бежит, прикрыв рукою рот Чтоб, не дай Бог, оборотиться — Не то сгоришь как белый голубь-птица. («Вот
самолет как светлая душа…» [318] )

318

Пригов, 1998-б: 126.

Конечно, оживление предметов характерно для сказок, разнообразных художественных фантазий, кинематографической анимации. Но здесь имеется не только общекультурная, но и специально концептуалистская обусловленность странных образов: ситуацией, когда эти слова употреблялись в отрыве от реальности.

Так, сочетание босоногий самолетможно объяснить нерасчлененными представлениями о босоногом детстве, о том, как дети бегут, глядя на пролетающие самолеты. Эпитет в фигуральном выражении босоногое детствочаще всего употребляется как слово, утратившее прямой смысл, поэтому оказывается, что вообще безразлично, к чему его присоединить, хотя бы и к самолету. Прилагательное бедныйв строке И бедный босоногий самолетпроявляет два своих значения: ‘несчастный’ и ‘живущий в бедности’, а глаголом бежитназвано не только быстрое движение (при обозначении которого бежатьи лететь —синонимы), но и бегство. Самолет у Пригова движется прикрыв рукою рот,возможно, потому, что праздных наблюдателей называют зеваками (это метафора: любопытствуя, люди на самом деле не зевают в современном смысле этого слова), а когда зевают, полагается прикрывать рукой рот.

По существу, строчками И бедный босоногий самолет / Бежит, бежит, прикрыв рукою ротПригов изображает небольшой фрагмент языковой системы с ее приобретениями (метафорической образностью) и потерями (обессмысливанием слов).

Первая строчка Вот самолет как светлая душаи последняя Не то сгоришь, как белый голубь-птицаобъединяют традиционный символ птица-душаи возникшее в XX веке уподобление самолета птице. При этом метафорическая птица конкретизируется, но конкретности оборачиваются серией очередных концептов: это сгорающая птица-феникс, и голубь мира, и бумажный голубь, который действительно может гореть.

Обратим внимание на структуру фразеологизма птица-феникс: лексической единицей является парное сочетание, объединяющее родовое и видовое название, что Пригов и пародирует конструкцией голубь-птица.Инверсия подчеркивает избыточность родового наименования, так как именно второй элемент словосочетания является уточняющим.

Возможно, в последней строфе смешиваются два эпизода из известных текстов культуры: библейский сюжет о жене Лота, которая была наказана за то, что обернулась на горящий Содом, и рассказ о мести Ольги древлянам из «Повести временных лет»: чтобы сжечь древлян, княгиня Ольга собрала с каждой избы по голубю и воробью, подожгла птиц и отпустила лететь обратно.

Одушевление предметов, восходящее к мифологическому сознанию, имеет разную мотивацию в разных художественных системах. В постмодернистском тексте Пригова это конструкт, составленный из концептов, образованных в результате метафорического функционирования слов, теряющих прямой смысл и поэтому способных вступать в новые соединения.

Конечно, у Пригова есть огромное количество текстов, демонстрирующих превращение в концепт слова из цитаты. Некоторые примеры уже приводились. Теперь обратим внимание на поведение заимствованной метафоры в тексте Пригова:

Как я пакостный могуч — Тараканов стаи туч Я гоняю неустанно Что дивятся тараканы Неустанству моему: Не противно ль самому? — Конечно, противно А что поделаешь. («Как я пакостный могуч…» [319] )

Здесь очевидна пародийная трансформация строк Ветер, ветер! Ты могуч, / Ты гоняешь стаи тучиз «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях» Пушкина [320] . Но если в источнике множество было обозначено только словом стаи,то у Пригова количественным показателем становится сочетание стаи туч.В языке слово тучаи само по себе может обозначать множество. При этом пушкинская метафора ‘тучи как птицы’ совсем обессмысливается, так как тараканы по небу не летают.

319

Пригов, 1997-б: 38.

320

Пушкин, 1977-в: 355.

И сам Пушкин изображается Приговым как концепт, то есть как продукт мифологизированного массового сознания, сформированного не чтением произведений Пушкина, а идеологией, в которой все ценности заранее утверждены и приписываются культовому объекту вопреки реальности [321] :

Внимательно коль приглядеться сегодня Увидишь, что Пушкин, который певец Пожалуй скорее, что бог плодородья И стад охранитель, и народа отец Во всех деревнях, уголках бы ничтожных Я бюсты везде бы поставил его А вот бы стихи
я его уничтожил —
Ведь образ они принижают его.
(«Внимательно коль приглядеться сегодня…» [322] )

321

«Пушкин по-приговски — это чугунный памятник, который нельзя не заметить: о него постоянно ударяешься и постоянно отталкиваешься от него. При этом важно ощущение присутствия Пушкина как реального факта современнойжизни» (Кузьмина, 2004: 94).

322

Пригов, 1997-б: 90.

Поэтому, когда Пригов и сам себя, точнее созданный им образ Дмитрия Александровича Пригова, представляет гротесковым по-этом-пророком, концептом-симулякром, он провозглашает, что Пригов — это и Пушкин сегодня, и Лермонтов, и кто угодно из пантеона культурных и идеологических символов:

Я Пушкин Родину люблю И Лермонтов ее люблю А Пригов — я люблю их вместе Хоть Лермонтова-то не очень. («Большое лиро-эпическое описание в 97 строк» [323] )

323

Пригов, 1993-а: 22.

Пригов не просто провозглашает себя Пушкиным сегодня, но и вмешивается в его тексты (как и в тексты других поэтов): комментирует, пересказывает хрестоматийные стихи своими словами (следуя постулату о приоритете содержания над формой), меняет слова местами, сочиняет буриме на пушкинские рифмы [324] , внедряет в текст слова безумный, безумно, безумец, безумство:

Пора, мой друг, время уже. Сердце покоя просит. /Сердце — не камень, не растение же!/ И все уносятся уносятся Частицы бытия, Жизни, значит, частицы. И нету в жизни счастья, Боря! Но есть много-много разного другого — покой, воля… И давно завидная представляется мне вещь, Событие, что ли. Давно бы пора бежать куда-нибудь! Но не в Израиль же! («Пора, мой друг, пора!» [325] );

324

«Способность рифмы выступать в качестве цитаты, аккумулирующей энергию текста, связана с ее относительной автономностью по сравнению с другими художественными средствами» (Кузьмина, 2004: 166).

325

Пригов, 1996-а: 144.

Друзья мои, прекрасен, великолепен, неподражаем / это что-то неземное! / — наш союз, Он как душа — не в религиозном, а в этом, как его, смысле — нераз- делим и вечен, Неколебим, свободен / а это что-то незем- ное! / и беспечен, Срастался он — это тоже что-то незем- ное! — под сенью дружных муз. И куда бы нас отчизна ни послала, Мы с честью слово выполним ее, Все те же мы — простые ребята, нам целый мир чужбина, Отечество нам — Царское Село, под Ленинградом («Друзьям» [326] );

326

Там же: 148.

Кто он такой, что матом кроет Все чем мы жили и крутя Пустые словеса, завоет — Что улыбнется и дитя Фразеологьи обветшалой Антикоммунистической Когда ж народ весь зашумит То его возглас запоздалый Гвоздем последним застучит Гробовым Его же собственным («На рифмы пушкинского: Буря мглою небо кроет» [327] ); Блеснет безумен луч денницы Безумный заиграет день А я — безумныя гробницы Сойду в безумную же сень И вот безумного поэта Безумная поглотит Лета. Придешь безумная ли ты Безумна дева красоты Слезу безумную над урной Пролить, безумный, он любил Меня, безумный посвятил Рассвет безумный жизни бурной Безумный друг, безумный друг Приди безумный, я — супруг. («Евгений Онегин Пушкина» [328] )

327

Пригов, 1996-в: 10.

328

Пригов, 1998-в, глава 12. Книга без пагинации.

Поделиться с друзьями: