Языки современной поэзии

У Кибирова трагедия представлена как более серьезная: корнета зарежет дружок соблазнительницы, вернувшийся из острога. Чужому, какими бы благими ни были его намерения, нет места в замкнутой системе крестьянского уклада жизни. Сначала повторив слово некрасовского текста подбоченясь,далее ту же позу Кибиров называет иначе: не на крестьянском, а на дворянском языке: Что ты фертом стоишь, наблюдая…Через строку появляется слово, прямо указывающее на внеположенность наблюдателя: этнография.А наблюдает корнет пляску, свист, каблуков перестук— как Лермонтов: И в праздник, вечером росистым, / Смотреть до полночи готов / На пляску с топаньем и свистом / Под говор пьяных мужичков(«Родина» [379] ). Это стихотворение Лермонтова начинается строкой Люблю отчизну я, но странною любовью.Кибировский акцент на том, что наблюдатель праздника — человек на нем посторонний, побуждает видеть в слове странноюэтимологическое значение ‘со стороны’. Кстати, Лермонтов был корнетом лейб-гусарского полка.

379

Лермонтов, 1989: 68.

Адресат предостережений Кибирова наделяется свойствами, противоположными адресату Некрасова: в стихотворении «Тройка» девушка бежит торопливо, а в «Историческом романсе» корнет стоит фертом (у Некрасова проезжий корнет мчался на тройке). Некрасов говорит девушке: Сквозь румянец щеки твоей смуглой / Пробивается тонкий пушок,а Кибиров корнету: …пригубивши безусой губой.

Слова перемещаются от Некрасова к Кибирову, проявляя свои словообразовательные, фразеологические, омонимические возможности.

При изменении ситуации, обозначенной первыми строфами двух текстов, меняется смысловое наполнение слова жадно:у Некрасова это слово изображает мечту, а у Кибирова похоть. У Некрасова жадно —традиционно-поэтическая метафора, а у Кибирова — общеязыковая и порицающая.

Кибиров, сначала воспроизводя некрасовское деепричастие подбоченясь,потом говорит: как бы боком не вышла такая / этнография, милый барчук.

Слово чара,обозначающее у Некрасова соблазн (Взгляд один чернобровой дикарки, / Полный чар, зажигающих кровь),переходит в текст Кибирова косвенно, к тому же омонимом (как ‘чарка’) [380] : оно порождает такие детали ситуации: самогонку под всхлипы тальянки; приворотное мутное зелье; Эта водка сожжет тебе глотку, Где Моэта шипучий бокал? [381] В данном случае существенно, что ряд спиртных напитков начинается с отсылки к Есенину, у которого чары‘волшебство’ названы в одной строфе с тальянкой, причем этими чарами можно метафорически напоить: Заглуши в душе тоску тальянки, / Напои дыханьем свежих чар, / Чтобы я о дальней северянке / Не вздыхал, не думал, не скучал(«Никогда я не был на Босфоре…» [382] ).

380

В «Историческом романсе» Кибирова нет слова парка,но есть целый ряд образов, производных от этого слова. Ср. переход от чары-соблазна к чарочке в таком тексте Кибирова о России: Мелет Емелька да Стенька дурит, / Мара да хмара на нарах храпит) / Чаравизжит-верещит. // Чарочка— чок, да дубинушка — хрясь! / Днесь поминали, что пили вчерась, / что учудили надысь. / Ась, да Авось, да Окстись(«Блоку жена…» — Кибиров, 2009-а: 486).

381

Ср. строки Пушкина: Вдовы Клико или Моэта / Благословенное вино / В бутылке мерзлой для поэта / На стол тотчас принесено./ <…> Оно сверкает Ипокреной; / Оно своей игрой и пеной / (Подобием того-сего) / Меня пленяло: за него / Последний бедный лепт, бывало, / Давал я. Помните ль, друзья?/ Его волшебная струя / Рождала глупостей не мало, / А сколько шуток и стихов, / И споров, и веселых снов!(«Евгений Онегин» — Пушкин, 1978-а: 82).

382

Есенин, 1977: 281.

Что бы корнет ни пил (по влечению к народу или по совету Кибирова), в чары не наливали: чара, чарка— это стилевые, условно-поэтические слова, типичные для романсов, как и метафора напоить чарами— ‘очаровать’. Именно условность поэтического словоупотребления позволяет объединить в сознании волшебство с посудой.

Мамзели, цыганки, белянка веселая(ср.: вдалеке от веселых подруг), актерки— это воплощения той другой,к которой мчится корнет молодойв стихотворении Некрасова. Постоянный эпитет молодой,ничего не выражающий, кроме верности традиции (корнеты были только молодыми), из последней строфы Некрасова переходит в первую строфу Кибирова — в клише, с той же инверсией существительного и прилагательного.

Корнет не знает Есенина, Ахматову [383] , Блока, Галича, Окуджаву.

А между тем в «Исторический романс» попали многие образы, детали, слова из произведений этих авторов, особенно в большом количестве — из стихотворения Блока «Россия» [384] :

Блок Пускай заманит и обманет, — Не пропадешь, не сгинешь ты, И лишь забота затуманит Твои прекрасные черты… Когда звенит тоской острожной Мне избы серые твои Да плат узорный до бровей Когда блеснет в дали дорожной Мгновенный взор из-под платка Кибиров Все равно ж не полюбит, обманет, насмеется она над тобой, затуманит, завьюжит, заманит, обернется погибелью злой! Из острога вернется дружок. Что ты в этой избе потерял? плат узорный, подсолнухов жменя Ярым жаром блеснет сапожок

383

Ср.: Искривился мучительно рот

(Ахматова, 1977: 28) — Искривятся усмешечкой губы(не очень ясно, чьи из этого любовного треугольника). Единичная перекличка с Ахматовой весьма содержательна: в этом параллелизме важна антитеза мучительно — усмешечкой, выразительно говорящая о перемене тональности знака, в данном случае жеста.

384

Блок, 1960–б: 254–255.

Совпадений немало, хотя многие из этих образов и соответствующих слов — топосы, общие места: дорога, ямщик, избы, тоска, блеск.Но ведь именно с топосами и Блок и Кибиров имеют дело. Блок — как символист, Кибиров — как поэт, который пишет в постмодернистское время и принимает во внимание теорию топосов-симулякров. Стихотворение Блока, конечно, соотнесено со знаменитой метафорой Гоголя «Русь — птица-тройка». В «Тройке» Некрасова строки Не нагнать тебе бешеной тройки / Кони крепки и сыты и бойкитоже отчетливо перекликаются со словами из поэмы «Мертвые души»: Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься?И Кибиров объединяет в «Историческом романсе» стихотворения «Тройка» Некрасова и «Россия» Блока, оборачиваясь на Гоголя, у которого «птица-тройка» Русь несется неведомо куда, пугая народы.

Противореча Некрасову, Кибиров возражает и Блоку. Блок говорит не сгинешь,а Кибиров — обернется погибелью злой,да и потом эту погибель от острожного соперника показывает весьма выразительно, убеждая Пушкиным, Лермонтовым [385] , Есениным [386] , Блоком [387] , Хлебниковым [388] . Параллель с Хлебниковым существенна еще и потому, что его стихотворение начинается словами Ах вы сони! Что по-барски…,а у Кибирова в «Историческом романсе» есть строка ой вы сени, кленовые сени— ср. в песне: Ах вы сени мои, сени, сени новые мои, сени новые, кленовые, решетчатые!

385

Настанет год, / России черный год, / Когда царей корона упадет<…> / В тот день явится мощный человек, / И ты его узнаешь — и поймешь, / Зачем в руке его булатный нож(Лермонтов, 1989: 131 — «Предсказание»).

386

Пойду по белым кудрям дня / Искать убогое жилище. / И друг любимый на меня / Наточит нож за голенище(«Устал я жить в родном краю…» — Есенин, 1977: 164).

387

Где буйно заметает вьюга / До крыши — утлое жилье, / И девушка на злого друга / Под снегом точит лезвее(«Ты и во сне необычайная…» /«Русь»/ — Блок, 1960-а: 106).

388

Ах вы, сони! Что по-барски / Вы храпите целый день? / Иль мила вам жизни царской / Умирающая тень?<…> Граждане города, / В конском дымящемся кале / Вас кричат ножи, / Вас ножи искали! / Порешили ножи, / Хотят лезвием / Баловаться с барьем, / По горлу скользя. / Целоваться с барьем, / Миловаться с барьем, / Лезвием секача / Горло бар щекоча, / Лезвием скользя, — / <…> Чем блеснув за голенищем, / Хлынем! Хлынем! / Вынем! Вынем! / Жарко ждут ножи — они зеркало воли(«Настоящее» — Хлебников, 1987: 112).

Возможно, что в финале стихотворения Кибирова есть отсылка к Достоевскому и Некрасову: в строке Что топорщится за голенищем?читается слово топор [389] .

Заключительные строки «Исторического романса» Он зовет себя Третьим Петром. / Твой тулупчик расползся на нем,ясно указывая на «Капитанскую дочку» Пушкина, говорят о бессмысленности смягчения нравов благотворительностью со стороны чужака (тулупчик не по размеру).

389

За голенищем может быть, конечно, нож, а не топор, но в ряду убийц из разных текстов русской литературы Раскольников особенно выразителен, а в поэзии фонетика может заслонять точность деталей. Ср. также: Да наши топоры / Лежали — до поры(Некрасов, 1967-б: 157).

Отождествление острожного дружка с Пугачевым направляет повествование вспять, в глубь истории, что можно понимать как высказывание: ‘так было и раньше, значит, будет и потом’.

Загадка про сопли, которую Кибиров загадывает корнету, — это загадка и для читателя. Корнету автор сразу, но не до конца сообщает ответ, а читатель может сам догадаться, что это за сопли. Для этого надо обратить внимание на то, что в других текстах Кибирова слова слюна, соплиозначают проявление чувствительности:

А вдали звенят струною легионы нежных тех, КСП своей слюною начертавших на щите! Впрочем, только ли слюною? Розенбаум в Афган слетал, с кровью красною чужою соплисладкие смешал. («Л. С. Рубинштейну» [390] ); И, видимо, мира основы держались еще кое-как на честном бессмысленном слове и на простодушных соплях. («Даешь деконструкцию! Дали…» [391] )

390

Кибиров, 1998-а: 14.

391

Кибиров, 2009-а: 342.