Южный узел

Они возвращались в Петербург очень несчастными. Оба знали: всё, что происходит между ними сейчас, — последние всплески. Постепенно и те сойдут на нет. Государь ругал себя последними словами за то, что снова разбудил в жене задремавшее было желание. Шарлотта ненавидела себя за то, что не потребовала от него большего. Прямо там, на балках, над разверстой ямой подвала. Пусть бы даже потом они свернули себе шеи!

* * *

Утром 20-го Александр Христофорович приехал на доклад. Хмурый и неразговорчивый, он ни о чём не мог думать, кроме внезапно обретённого сына. Почему тот до сих пор не объявился? А когда объявится, что делать? Придётся напрячь кое-какие связи. Найти содержание. Как объяснить Лизавете Андревне исчезновение из семейного бюджета солидных, отнюдь не бросовых сумм? Старшие девочки — невесты, теперь каждый рубль на счету. Ну да что-нибудь придумает. Лишь бы Жорж… опять как-нибудь не затерялся!

Все терзания разом обрубило перед дверью кабинета императора. Не принимает. Что такое? Адская мигрень. С ночи. Уже часа три пластом. Сидел, работал и вдруг. Нашли утром, головой на столе, еле языком ворочал.

Генерал побелел как полотно. Удар? Он говорил, он просил спать побольше. Три часа — мало. Где-то Никс вычитал, будто достаточно. У древних авторов. У поганца Аристотеля. Золотой шар Александра Великого завести не пробовал? Нет, часов достаточно. Пробили — пошёл к столу. Некоторые в сходном положении рубят дрова. Наш перелопачивал кипы бумаг — крайне нездоровое занятие.

Из-за двери стайкой протиснулись лейб-медики. Они не могли сказать ничего вразумительного. Де устал. Перетрудился. Послали за знаменитым на весь свет хирургом артиллерийского госпиталя Николаем Арендтом — золотой ланцет. Если уж он не поймёт, что случилось, пиши пропало. Пока эскулап пустил кровь и выгнал дармоедов из кабинета. И то хлеб. Минут через пять Арендт вышел сам с тазом в руках. Кровь густая, аж чёрная.

Бенкендорф заглянул сквозь створки и сразу увидел государя. Непривычно, на диване, не за столом. Лежит весь белый, как покойник, и для пущего сходства на голове холодное полотенце, которое время от времени меняет жена. Глаза собачьи. Страдающие. По знаку руки Никса друг вошёл и, стараясь ступать негромко, приблизился. Встал возле дивана на колени — не преклонил, а как бы присел, чтобы лучше слышать.

Император взял его руку и крепко сжал, показывая, сколько в нём ещё силы. При этом вид у Никса был жалок: он старался как можно дальше отодвинуться от жены, да спинка дивана не пускала.

— Поди спроси медиков, в чём дело? Они виляют, — слабым голосом потребовал государь.

Александр Христофорович немедленно вышел. Дурачьё его не интересовало. Только Арендт. Он почему-то доверял полевым хирургам: столько народу перепотрошили, по крайней мере, знают, что у человека внутри. Врач уже избавился от таза и шёл обратно, деловито вытирая руки накрахмаленным полотенцем. Он был одних лет с Бенкендорфом, низенький, плотный, в душистых седых кудрях вокруг широченного лба. Когда генерал заступил ему дорогу, озадаченно воззрился на него, но тут же всё понял и вежливо взял под руку.

— Пойдёмте. Кто-то должен знать. Эти, — врач кивнул в сторону остальных лейб-медиков, — просто не поймут.

— Я в медицине…

— Это не медицина, дружок.

Арендт ко всем так обращался. Если вы ещё не были его пациентом, так будете.

— Сможете разогнать стервятников? — Имелась в виду целая свора любопытных у дверей кабинета. Министры, придворные, даже лакеи.

Ещё бы.

Бенкендорф встал посреди приёмной и нарочито громко заявил:

— Его величество до глубины души тронут проявлением вашего сочувствия, но просит удалиться на время. Дайте ему покой.

Приёмная начала пустеть. Врач с одобрением глянул на шефа жандармов: умеет.

— Теперь мы одни. Каковы причины? — хмурясь, спросил тот.

Арендт замялся.

— Всё очевидно. Сильное переутомление…

Александр Христофорович дёрнул головой.

— Это было всегда.

— Есть внутренние показания, — заторопился собеседник. — Неправильная циркуляция крови: его величество слишком высокого роста.

Снова неправда.

— Сие от рождения. А в обморок он упал впервые.

Арендт понизил голос:

— Дело не в обмороке. Его величество не лишался чувств. Его обездвижила сильнейшая головная боль…

Что странно. Погода не менялась.

— Погода ни при чём, — поняв ход мыслей генерала, отозвался врач. — Для мигрени есть особые причины. Поймите меня верно. — Арендт сделал такую деликатную физиономию, что собеседник всё понял ещё до того, как врач снова открыл рот. — Я наблюдал подобное у многих своих пациенток, чьи мужья посчитали себя свободными от исполнения долга.

«Сколько народу видел, кому жены отказывали, все живы-здоровы, не тужат».

— Мужчины страдают меньше, поскольку находят способы, не одобряемые, но и не порицаемые светом, — пояснил врач. — Но его величество посчитал подобное для себя невозможным. А он здоров и молод. Вот причина мигрени. Сосуды мозга как-то откликаются…

Врач замолчал, понимая, что и так сказал многовато.

— Что вы прописываете вашим пациенткам?

Арендт пожал плечами.

— Да, пожалуй, ничего. Нюхательные соли, прогулки на воздухе. Те, что уезжают в деревню, поправляются быстрее. Перемена впечатлений, новые люди благотворно влияют…

— Скоро у его величества будет очень много новых впечатлений. Он не отложит начало похода даже из-за собственной хвори.

Арендт вздохнул:

— Это таинственная болезнь. Неизвестно откуда приходит и куда исчезает. Через час государь может быть снова на ногах и выглядеть здоровым. Но вы должны знать, что в его положении соли — не лекарство. Надобны радикальные средства.

Бенкендорф кивнул, но из вредности уточнил:

— Какие?

Арендт снова замялся.

— То, что убивает его величество, сейчас сидит рядом с ним. Это и яд, и спасение. Или… любое другое.

Генерал снова вошёл в кабинет.

— Мадам, — обратился он к Александре Фёдоровне, деловито менявшей ледяные компрессы на голове мужа. — Вам сейчас не надо быть здесь. — «Ему только хуже». — Врач проследит. Кризис миновал. Через полчаса, не далее, его величество снова будет на ногах.

Шарлотта беспомощно оглянулась. Ей совсем не хотелось оставлять Никса, но и не нравилось, как он весь сжимался от её прикосновений.

— Ступай, дорогая, — ласково проговорил император. — Я действительно уже в порядке. Скоро зайду к тебе.

* * *

К вечеру того же дня государь поправился и перевернул сутки вверх дном. То есть вызвал к себе всех, кто не успел доложиться утром. В том числе и Александра Христофоровича.

«Скоро ночью работать начнём!» — ворчал тот. Он собирался на концерт с женой и тремя старшими дочерями. Аню пора было вывозить и показывать — не на балы, конечно, десять лет девчонке, — но в театр.

Шурка утешил себя одной мыслью: чем раньше, тем лучше. Он взял с собой заветную коробку и намеревался обратить дело в шутку, если его величество не поймёт.