За последним вздохом

Тассариан доложился какому-то офицеру, а потом стал расспрашивать местных. Обращался исключительно к военнослужащим — к тем, кто обязан был считаться с его офицерским званием. Они обрисовывали ситуацию в очень сдержанных и корректных выражениях — ну какой еще неурожай, когда видно, что поля вообще не засевались?! — и Кольтира ни упыря не понимал, пока один из рядовых не брякнул:

— Жрать нечего, работать некому, гноллы обнаглели, кругом ворье.

— А работать почему некому? — не понял Тассариан.

— Дык воевали же. Кто калекой стал, кто того… упырем.

Кольтира ожидал претензий к мертвякам, бывшим солдатам Плети, война с которой привела эти места к разрухе, но их не последовало. Тассариан писал, что живые относятся к нему настороженно и не желают общаться, но сейчас Кольтира наблюдал совсем иную картину. Нормально их воспринимали: косились, шептались, но не плевались и не спешили убраться подальше.

На разговорчивого солдата зашикало начальство, и тот, пожав плечами, отошел. Похоже, разговоры о причинах разрухи не поощрялись, но и не преследовались. Впрочем, Кольтире было достаточно сведений, чтобы сложить приблизительную картину.

Люди — что с них взять! Что лордеронцы, что штормградцы. Тассариан должен был по истории собственной семьи помнить, как люди обращаются с теми, кто им верно служил, но сам стал нуждаться в защите. Когда-то Лордерон отказался платить семье героя Киллорена пенсию, и тут, похоже, было то же самое. Дружина Западного Края в войну в Нордсколе была известной и мощной боевой единицей. Ордынцы старались избегать стычек с ними, и хотя Кольтире не доводилось сражаться ни против них, ни плечом к плечу, он был наслышан об их храбрости и эффективности. Но отблагодарил их Альянс только на словах.

Поля не засевались, потому что нечем. В прошлом году не только большая часть работников была на войне, но и в казну в виде налогов ушла огромная часть урожая. Из этого места король выжал все соки, а потом выплюнул остатки в виде ненужных инвалидов. Многие покинули эти земли и подались в Штормград за лучшей долей, но, не найдя там работы, вернулись бродяжничать.

Тем, кто все еще был на государственной службе, сейчас мало-мальски платили и выдавали паек — неудивительно, что бродяги со злостью и завистью косились на стены заставы. Тассариан бросил встревоженный взгляд на юго-запад. Без слов было ясно, что он беспокоится о сестре: и о ее выживании в период голода, и о ее безопасности среди озлобленных бродяг.

Тассариан рассказывал, что купил дом у пожилой женщины, матери погибшего в Нордсколе солдата. Хитро дамочка его облапошила: явно знала, насколько отвратительно тут будет в следующем году. А теперь Тассариан не продаст дом в этой дыре даже за треть суммы, и, значит, переехать в более удобное для жизни место, тоже не сможет. Даже купить одну только землю и строительные материалы ему не хватит золота. За войну против Плети платили неплохо, но теперь жалование у него было обычным, и копить ему придется лет десять, не меньше.

— Кхм, — кашлянула у них за спиной какая-то женщина. — Здравствуй, Тассариан. На побывку? Возьми для сестрички ткани, у нее же в Луноречье нет нормальных лавок.

Тассариан изумленно и непонимающе уставился на торговку, но последовал за ней к выгоревшей на солнце палатке и оглядел ткани. Женщина подсовывала все новые и новые мотки. В основном — обычное полотно из выбеленного льна. Зачем оно Лериссе? Понятно, что в хозяйстве сгодится, на занавески какие-нибудь, но это же она сама должна рассмотреть.

Тассариан, казалось, выбрал наобум, лишь бы от него отвязались. Цену с него запросили умеренную, но с учетом ситуации в регионе, когда новая ткань вряд ли кому-то была нужна, торговка неплохо обогатилась. Едва они отошли от палатки, к Тассариану бросились другие продавцы, наперебой предлагая свои товары. Какую-то выпечку, которая была свежей до Третьей войны, грубо вылепленную глиняную посуду, садовые лопатки.

Люди, отталкивая друг друга, старались оказаться перед самым носом рыцаря смерти. И даже Кольтире, источающему зимнюю стужу незнакомцу в капюшоне, тоже нашлись смельчаки попытаться что-то всучить.

Кольтира покосился в сторону, ощутив не чутьем, а скорее давней следопытской интуицией, что за ним пристально наблюдают. Наткнувшись на светящийся ледяным огнем взгляд, какой-то бродяга поспешно отвернулся и сделал вид, что поправляет свой заплечный мешок. Стало понятнее, с чего вдруг Тассариану такое внимание. Он купил дом, был в столице, служил офицером, а еще не тратился на еду — значит, при деньгах. От него любым способом хотят получить золото: в обмен хоть на товар, хоть на его нежизнь. Неужели тут найдутся идиоты, которые рискнут напасть на рыцарей смерти?

Тассариан поспешил отделаться от назойливых голодранцев и повел Сумрака к западным воротам. Один из военных подсказал ему короткую дорогу к Луноречью, предупредив об опасности наткнуться на гноллов.

— Совсем обнаглели в этом году, сволочи, — посетовал он.

Тассариан крепче сжал в кулаке поводья Сумрака. В опасное место он привез сестру. Вот тебе и тихий благоденствующий край, где снимают два урожая в год, а зимой ходят без шапки!

Луноречье оказалось еще более унылым местом, чем Сторожевой холм. На краю деревни стоял пост стражей — остатки Дружины Западного края. Тассариан заметно расслабился, увидев, что стражи на месте. По крайней мере, беспорядки Луноречью не грозили. Как оказалось, вывод был преждевременным, бандитов хватало, но дом Тассариана и Лериссы находился неподалеку от поста, и там было спокойно.

Наверное, раньше Луноречье было весьма живописным: широкие улицы, много деревьев, на центральной площади большой круглый фонтан, ныне неработающий. Теперь все выглядело и заброшенным, и оживленным одновременно. В домах селились бродяги, а они к зданиям относились донельзя неаккуратно. Уборкой и ремонтом себя никто не утруждал, многие дома обветшали. Впрочем, встречались и вполне приличные строения.

Небольшой, но добротный дом, второй на правой стороне главной улицы, выглядел вполне уютным и обжитым. Он был обнесен низким, по колено, заборчиком, на заднем дворе виднелись аккуратные ухоженные грядки, а дорожка к дому была выложена гладкими камнями, тщательно подогнанными друг к другу. Туда Тассариан и направился, рявкнув на всю округу:

— Лерисса!

Если кто-то из бродяг не обратил внимание на появление двух всадников, то теперь все в деревне, кто не помер на месте от разрыва сердца, знали, что тут рыцарь смерти. Кольтира хмыкнул. Защитник, упырь его задери.

Из дома выскочила молодая женщина. Темноволосая, одетая в толстый шерстяной жилет с высоким горлом и коричневые штаны. Она с радостным воплем повисла у Тассариана на шее, и Кольтира смог разглядеть ее только через пару минут. Среднего роста и комплекции, не красавица, но довольно миловидная — словом, обычная.