За СССР. Старик на ринге

— Джексон, не бойся ударить посильнее! Советские ветераны привыкли падать!

Зал замер. Это была явная провокация, переходящая все границы приличия. Переводчик не стал переводить эти слова, но смысл был понятен по интонации. Коробов побледнел, готовясь к дипломатическому скандалу.

Воронин медленно повернулся к журналисту, но не успел ничего сказать. Джексон неожиданно шагнул вперёд и заговорил, чётко и громко:

— Я не знаю, кто вы и какое издание представляете, — сказал он по-английски, — но вы позорите американскую прессу и мою страну. Господин Воронин — ветеран войны, чемпион и уважаемый человек. Если у вас нет уважения к старшим, покиньте зал.

Это заявление вызвало овацию. Советские зрители аплодировали американскому боксёру, явно не ожидав от него такого благородства. Коробов с облегчением выдохнул.

Но напряжение только нарастало. Рыжий журналист, вместо того чтобы извиниться, крикнул что-то ещё более оскорбительное — теперь уже в адрес обоих боксёров. Воронин, услышав это, резко двинулся в сторону журналиста, но Джексон оказался быстрее.

Американский чемпион в два шага оказался рядом с журналистом, схватил его за лацканы пиджака и приподнял над полом.

— Ещё одно слово, и ты вылетишь отсюда вместе со своей аккредитацией, — процедил он сквозь зубы. — Понял?

Журналист побледнел и судорожно кивнул. Джексон отпустил его и повернулся, чтобы вернуться на помост, но в этот момент рыжий, видимо, решив восстановить репутацию, крикнул ему в спину:

— Смотрю, ты уже перешёл на сторону коммунистов!

Это была последняя капля. Джексон развернулся, готовый действительно применить силу, но тут Воронин неожиданно оказался между ними. С удивительной для своего возраста скоростью он нанёс короткий, почти незаметный удар в солнечное сплетение журналиста. Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух.

— Извини, молодой человек, — спокойно сказал Воронин. — Старческий рефлекс. На войне такие выкрики часто предшествовали атаке противника.

Зал взорвался — кто аплодисментами, кто возмущёнными криками. Джексон посмотрел на Воронина с удивлением, затем медленно улыбнулся и протянул руку. Старый боксёр пожал её, и в этот момент оба почувствовали, что между ними возникла связь, выходящая за рамки спортивного соперничества.

Охрана бросилась разнимать боксёров, хотя они вовсе не собирались драться друг с другом. Коробов и американские официальные лица пытались успокоить публику. Журналисты снимали всё происходящее, понимая, что получили сенсационный материал.

— Джентльмены, пожалуйста! — взывал представитель Международной федерации бокса. — Давайте сохраним спортивный дух!

Наконец, порядок был восстановлен. Рыжего журналиста вывели из зала и лишили аккредитации. Воронин и Джексон вернулись на помост для заключительных фотографий. Теперь их взгляды были другими — они смотрели друг на друга с новым пониманием, как союзники, которым предстоит стать противниками на ринге.

— Жду встречи, мистер Воронин, — сказал Джексон, пожимая руку советскому боксёру перед уходом. — Это будет честный бой.

— Не сомневаюсь, молодой человек, — ответил Воронин. — Удачи тебе. Она понадобится нам обоим.

Когда церемония закончилась, и публика начала расходиться, Коробов подошёл к Воронину.

— Михаил Петрович, вы понимаете, что устроили? — спросил он, пытаясь выглядеть строгим, но не скрывая улыбки. — Это же международный скандал!

— Бросьте, — отмахнулся Воронин. — Мы с американцем просто поставили на место зарвавшегося писаку. Никакой политики.

— Это вы так видите, — вздохнул Коробов. — А газеты завтра напишут... впрочем, ладно. Теперь уже ничего не изменишь. Готовьтесь к бою, Михаил Петрович. Впереди главное испытание.

— Не впереди, — тихо ответил Воронин. — Главное испытание было под Сталинградом. А это... это просто бокс.

Глава 9

Перед самым боем, решено было заехать к Клавдии всей семьёй,когда ещё удастся.

Семейное кладбище встретило их тишиной и покоем. Осеннее солнце мягко освещало ряды памятников, играло бликами на мраморных плитах, золотило опавшие листья. Воронин шёл медленно, опираясь на руку Алексея. За ними следовали Наталья с Юрием, Елена и маленькая Маша.

Могила Клавдии Ворониной располагалась в тихом уголке, под старой липой. Простой, но изящный памятник из серого гранита, фотография улыбающейся женщины, даты жизни и смерти, короткая надпись: «Любимой жене, матери и бабушке».

Воронин остановился перед могилой, бережно положил букет осенних астр. Семья расступилась, давая ему время побыть наедине с женой.

— Здравствуй, Клавдия, зачистил я к тебе — тихо сказал он, проводя рукой по холодному камню. — Вот, пришёл проведать тебя перед важным делом. Знаю, ты бы не одобрила. Сказала бы: «Миша, тебе ли в твоём возрасте на ринг лезть?» И была бы права, конечно. — Он улыбнулся. — Но ты ведь всегда знала, какой я упрямый. Это у нас Алёшка весь в меня, такой же непробиваемый.

Он помолчал, глядя на фотографию жены. Клавдия смотрела на него всё с той же мягкой улыбкой, с которой поддерживала во всех испытаниях их долгой совместной жизни.

— Ты бы видела, что на взвешивании было, — продолжил Воронин, словно рассказывая ей последние новости. — Такой скандал! Этот американский журналист начал оскорблять меня, а потом и их боксёра. Ну, я не выдержал и врезал ему. Легонько, конечно, чисто символически. — Он усмехнулся. — Представляешь, американец за меня заступился! Оказался приличным парнем. Вот такие дела, Клавдушка.

Наталья подошла и встала рядом с отцом, положив руку ему на плечо.

— Мама очень гордилась бы тобой, — сказала она. — Жаль, что она не увидит, как ты ему врезал. Она всегда говорила, что у тебя лучший правый боковой в Советском Союзе.

— Да, — подхватил Алексей. — Бабушка любила рассказывать, как ты в 53-м нокаутировал того румына на первой минуте.

— Поляка, — поправил Воронин. — Румын был в 55-м. — Он улыбнулся воспоминаниям. — Клавдия никогда не смотрела мои бои вживую. Говорила, что сердце не выдержит. Но потом всегда расспрашивала обо всех деталях.

— Я помню, как она сидела у радио во время твоего последнего чемпионата, — сказала Елена, присоединяясь к ним. — Бледная, сжимает кулачки, а сама глаз не открывает от страха. А когда объявили, что ты победил, закричала так, что соседи прибежали.

Они стояли вокруг могилы — три поколения семьи Ворониных — и делились воспоминаниями об Клавдии, словно она была среди них. Маленькая Маша слушала, широко раскрыв глаза, впитывая семейную историю.

— Дед Миша, — наконец сказала она, — а ты правда не боишься завтрашнего боя?