Зачем?

– Не надо, деточки, не беспокойтесь, - убеждала медиков бабушка.
– Мы с внученькой сами... Тут близко. Я сама хирург. Мы справимся!

Стражи порядка, усердно протоколировавшие происшествие, на минуту выпустили квохчущую бабушку с внученькой из виду. Один молоденький курсант подбежал было, но ему тут же сообщили, что закутанная в плед женщина просто случайно подсела в роковой автомобиль. Просила, так сказать, подбросить до соседней улицы. А водитель, понимаете, вот что учудил. Разбился, горемыка. Возможно, был пьян. (Мария вспомнила, сколько водки выпил завхоз накануне. Наверняка амбре ещё несёт. Да и всё остальное, включая мокрые штаны пострадавшего, могло подтвердить следствию его состояние.) А любимая бабушка - вот - мимо шла. К счастью.

Женщины засеменили в ближайшую подворотню. Бабуля вела себя так уверенно, словно всю жизнь спасала людей от преследования. Оторвались.

Когда опасность диалога с властями и спасателями осталась позади, Мария выпрямилась, вернула старушке плед и выдохнула:

– Спасибо! Но как вы здесь оказались? До вашего дома отсюда ого-го. И этот плед... Как это?

– А вы, милочка, там, весной, на моём бульваре - как оказались?

Бабуля выдержала вполне театральную паузу и сама же ответила:

– А вот так!

Мария молчала, восхищённо глядя на собеседницу. Судьба! Вот что такое судьба! "Не трогай моих волчат, Иван-царевич, я тебе пригожусь..." - в памяти вспорхнула стайка сказочных птиц.

– Я могу что-нибудь сделать для вас?
– спросила она.
– Я перед вами в слишком большом долгу.

– Деточка, я часто смотрю телевизор. У меня пока, слава Богу, очень хорошая память. Умею сопоставлять факты. Я давно всё поняла про тебя. Спаси тебя Господь...

– Но всё-таки как вы именно здесь да с пледом?..
– Мария была очень взволнована.

– Сама не знаю, честное слово. Позвонил какой-то пожилой мужчина, чуть картавил, и сказал: "Бери плед и поезжай!" Адрес назвал. А голос такой убедительный, такой, главное, знакомый, что я почему-то встала и поехала. На метро! А у меня ноги больные, позвоночник... я в метро лет пять не была.

– Вы не узнали голос? Совсем?

– Похож очень, - бабушка крепко задумалась, - на... на... Ой.

– Ленин, - одновременно сказали Мария и бабушка.

Отец и сын Ужовы быстро исчезли за низкими хмурыми облаками.

– Карлсоны полетели!
– радостно кричал во дворе какой-то не к месту просвещённый мальчик и махал рукой.

Сыщики загробно молчали. Когда прошло первое впечатление от позора, старший по группе вынул телефон и набрал номер Зубастого курильщика. Не получив, естественно, ответа, он позвонил руководству и в полшёпота доложил обстановку. Ему в полшёпота обрисовали его светлое будущее; офицер потемнел.

Группа, отбросив сети, побежала в соседний дом к Зубастому. Звонили-звонили - тишина. Открыли дверь специнструментами, тщательно осмотрели квартиру, обнаружили пустой выключенный холодильник, доложили по инстанции.

Возвратившись в штаб, узнали о катастрофе венского самолёта. С места падения сообщили, как из кучи обломков, из огня и дыма, выпрыгнула бойкая верхняя челюсть и поскакала искать нижнюю. И нашла. И челюсти, встретившись, понеслись искать бронегалстук - и нашли. Нечаянных свидетелей, видевших эту встречу, уже везли, в изменённом состоянии сознания, на другую встречу - с медициной.

Ужовы сначала старались не смотреть вниз, но в облаках это прошло, и появилось любопытство. Крупинки мокрого холода облепили отца и сына со всех сторон, но было приятно, даже чуть щекотно. Туча попалась крупная, тяжёлая, надёжная. Иван Иванович решил притормозить, отдохнуть, но Васька всё тянул его прочь от Москвы, скорее, скорее!

– Зачем спешить теперь?
– прямо в ухо сыну сказал Иван Иванович.

– Надо. Пока коридор свободен.

– А что случилось? Какой коридор?

– Воздушный. В Америке авария, электричество вырубилось. Это дня на три. Самолётов меньше. Летим, пока не затянуло в какое-нибудь сопло.

– В сопло не затянет. А что это с Америкой? Ты откуда знаешь?

– Как обычно, от верблюда. Пап! Я устал напоминать тебе!

– А, да. А почему в Америке авария?

– У них с 50-х годов электросети не обновлялись, поскольку находятся в частных капиталистических руках. Наши, российские, пока что в государственных. Если мы сделаем по-американски - всё, нам тоже кранты. Электроны должны быть государственные!

– Понятно. Куда летим? В Европу?
– деловито спросил отец.

– Ну её. Летим к Дуне.

– К Дуне, в Европу...
– задумался Иван Иванович, подтягивая сына поближе.

– Папа! Дуня дома. С Федей. Всё трясётся с самой зимы. Летим - успокоим женщину. Я знаю - куда.

– Мама твоя говорила, что отправила Дуню в медвежий угол.

– Вот-вот, - кивнул Васька, - и нам туда же.
– Он потянул верёвку на себя и развернул экипаж градусов на девяносто.

Иван Иванович молча покорился. Он устал, перенервничал, он никогда не бывал в облаках в этом смысле слова. Жена и сын, конечно, подтрунивали вечно, что он витает в облаках, но вот пришла болезнь - и образное выражение материализовалось. Собственно, как и у всех остальных инфицированных. И теперь не время и уж тем более не место спорить с сыном. Говорит, надо лететь к Дуне в медвежий угол - значит, летим к Дуне. В медвежий угол. Ужов чуть не заплакал. От слёз его удержало абсолютно уникальное соображение: ведь он летит сквозь грозовую тучу! А вдруг от лишней капли влаги - то есть от его нештатных, частных слёз - туча переполнится и выльется на Москву? А там и так вчера был потоп.

Он вытянул руку и пощупал тучу. Почудилось, будто и туча пощупала его руку. "Рукопожатие", - подумал он. А потом: "Тучепожатие". И стало языковеду весело и хорошо. Где ещё додумаешься до такого? Только в облаках. Витая с сыном на руках. Ух!

Васька перелистал свои внутренние видеоканалы, разыскал Дуню с Федькой и направился в Костромскую губернию. Иван Иванович, наблюдая за своим уверенным лоцманом, радовался жизни и отдавал себе отчёт, чему именно и отчего радуется. Палитра причин была невелика, но она была! Иными словами, в его жизни опять появился смысл, отчётливый, как Отче наш.

Сравнение с молитвой, пришедшее само собой, вряд ли посетило бы Ивана Ивановича в прежние времена. Всё-таки он был учёный, весь в науке, а тем, кто по жизни крепко в науке, величие и простота истины обычно открываются в предсмертные годы. Если открываются вообще.

Но в эту невероятную минуту, когда Ужов с привязанным к нему ясновидящим сыном летел сквозь грозу на Кострому навстречу абсолютной неизвестности, то есть к Дуне в медвежий угол, - он перестал думать. Некогда счастливый муж, ныне оставленный любимой женой ради её борьбы за возвращение человечеству смерти, - в эту минуту он почувствовал, что думать больше не о чем. В душе, накрепко вцепившейся в его тело, - он физически чувствовал, как съёжилась его душа, лишь бы не выбросили по дороге!
– в очистившейся от полипов научного мировоззрения душе звучала только молитва, и это казалось ему совершенным и естественным делом.

Мария с бабулей шли по Москве и помалкивали. Действительно, что тут скажешь?

– Я вас провожу до дому, - наконец решила Мария, - а там подумаем.

– Проводи, пожалуйста, я очень ослабла, - согласилась бабуля.

– Нам лучше не садиться в метро, да?
– сказала Мария.

– Не знаю. Но мне кажется, тебе, детка, вообще лучше не бывать в замкнутых пространствах.

Мария машинально проговорила - почему?
– но тут же поняла бабулину мысль и поразилась её фантазии.