Зачем?

– Он счастлив. Абсолютно. Раньше он пил и очень боялся похмелья. Оно у него было тяжкое. Вдруг сердце там порвётся, или печень, или голова!.. Теперь он пьёт без страха и каждый день целует мне ноги, руки и что попало. И мне жить - просто рай. Прежде мы частенько с ним ругались, до драки доходило, дрянная жизнь была, даже вспоминать неохота! А теперь! Сказка. Я как Марионну повстречаю - расцелую!
– Дуня вся светилась восторгом бытия.

Ужовы еще раз переглянулись: до сих пор им не попадались радостные, беспроблемные бессмертные. Опять возникла тень бедной Ильзе.

– А как он, простите, нужду справляет?

– осторожно спросил Васька, отложив суповую ложку на салфетку.

– Как и я. Как все...
– невероятно удивилась Дуня.
– Идёт до ветру и справляет. Иногда не дойдёт, бывает, до нужника, так делает на клумбу. У нас была заброшенная клумба. В дальнем углу, ненужная. Так теперь на ней всё само растёт, да как растёт!
– Дуня сложила пухлые ладошки.
– Розы да орхидеи! А в июле - вы не поверите!
– недели две подснежники цвели! Хотите посмотреть?

Ужовы переглянулись и дружно отказались. Как-нибудь в другой раз. Вне рамок обеда.

Завершив трапезу и поблагодарив радушную хозяйку, Иван Иванович всё-таки вернулся к вопросу о Фёдоре и его суперосложнении: жидкость, извергаемая профессиональным пьянчужкой на заброшенную клумбу, вызывает рост прекрасных цветов, причём даже в таких неудобных условиях, как неухоженный огород в глухом лесу. Июльское буйство подснежников тоже умилило до невозможности.

– А сам-то как относится к цветам?
– спросил Ужов, не зная, как подойти к основному вопросу - о способе заражения Фёдора.

– О!
– всплеснула руками Дуня.
– Счастье! Просто счастье! Жизнь Федькина теперь идёт по особому графику. С утра - рассол, стопарик, овсянка-сэр...

– Что овсянка?
– поперхнулся Ужов, а Васька просто скатился на пол.

– Повторяю: рассол огуречный. Потом сто граммулечек для поддержания традиции. А потом каша из овса. Он где-то вычитал - он теперь много читает, - что в какой-то стране утром мужчинам дают овсянку-сэр, чтоб здоровые были, как кони. Поэтому он делает всё по уму. Поест - и читает энциклопедию. И - как конь...

– Ка-ак-кую энц... ик!.. ик... лопедию?
– повизгивая на полу, задыхаясь, просипел Васька.

– Про цветы и все остальные книги тоже. Он на днях читал "Войну с миром" одного графа.

– "Война и мир"? Толстого Льва Николаевича?
– уточнил Иван Иванович, придерживая лицо.

– Ну да. И пересчитал всех героев, ну сколько их в книге. Около четырёх тысяч! И он на каждого завёл карточку: на какой странице герой появляется, что делает и когда пропадает. Так вот, там очень многие пропадают!
– огорчённо сообщила Дуня доктору филологических наук Ужову.

Доктор с пониманием кивнул, не в силах говорить ни на одном языке.

– А у нас теперь цветы растут с именами! Федька что вычитает в цветочной энциклопедии - то и растёт у него на той клумбе. Розы с ОКС. Розы с ЗКС. Есть Дон-Жуан, есть Астрид Линдгрен, Румба, Моника, потом... эта... Казанова чайно-гибридная!

– Что за ОКС?
– пискнул Васька, вытирая слёзы.

– Открытая корневая система, - пожала плечами Дуня.
– Само собой.

Иван Иванович вдохнул побольше воздуха и решился открыть рот:

– То есть он что вычитает в энциклопедии, то и получает на клумбе, просто полив грунт своей... ой... мама...
– И Иван Иванович захохотал так, как никогда в обеих жизнях.
– Вот так осложнение!

Васька рыдал на полу, размазывая слёзы, держался за живот - и не мог остановиться. Смех Ужовых стал громовым, краем ума они боялись разбудить спящего в соседней горнице Федьку, но остановиться не могли.

Всё прошедшее, весь бред этих месяцев, вся горечь утрат и досада обретений, - всё вспыхнуло, взорвалось этим неукротимым смехом, вычистило душу - и отпустило.

Дуня, баба мудрая, переждала стихию, памятуя, что сама в своё время тоже вдоволь навеселилась над новыми Федькиными особенностями. Она пошла к комоду в углу и достала большие свежие носовые платки для Ужовых.

...Через некоторое время, когда собеседники обрели возможность говорить сидя, Дуня рассказала, как они с супругом дошли до жизни такой.

Когда Мария отослала Дуню из Москвы, попросив не посвящать Федьку в подробности болезни, Дуня сначала послушалась, но тут пришли месяца, а Фёдора, как назло, посетил мужской порыв. И он его осуществил, не обращая внимания на вопли жены.

Наутро, проспавшись, Федька почувствовал редкое блаженство вместо обычного похмелья. Позвав жену, он спросил совета: как понимать и её вчерашнее, с ломаньем, и его сегодняшнее, с кайфом?

Дуня быстро сварганила версию, что вот-де у неё редкая особенность завелась - заражать людей счастьем. На работе угостили. Но она вчера потому, дескать, отбивалась от пьяного Федьки, что хотела угостить и его вечным счастьем, но по-трезвому и в санитарно-приятное время.

– А-а, Дуня, брось! И так всё отлично. Я что - теперь могу пить сколько влезет и голова не бо-бо?

– Да, - торжественно провозгласила Дуня, впервые в жизни смело импровизируя на столь тонкую тему, как ежедневное похмелье.

Федька тут же поставил эксперимент: опрокинул, не отдыхая, литровую бутыль самогона. Покачнулся - и расплылся лицом в неизмеряемом блаженстве. И ничего более. Никаких осложнений. Он с умилением посмотрел на горшок с цветущей геранью, подошёл к подоконнику, наклонился и поцеловал герань. Дуня окаменела. Федька, чуть не приплясывая, побежал во двор, но не дошёл до нужника и оправился на ту самую заброшенную клумбу. Стоял февраль.

На следующий день в точке отлива выросла первая роза...

Словом, чудеса вскоре стали привычной и приятной частью их семейной жизни, такой счастливой и восхитительной, что Федька даже ни разу не спросил у жены, каким именно способом на работе угостили её.

– То есть он и сейчас не знает, что он бессмертен?
– спросил Васька.

– Именно. Он пьёт сколько хочет и не умирает, вместо похмелья - бодрость и мужская сила, спит вволю, читает всё подряд, поливает клумбу, разводит цветы, продаёт их на соседней станции, а выручка громадная, потом покупает лучшие напитки - нам теперь самогон ни к чему - пьёт, спит, читает, поливает и так далее.