Зачет по тварезнанию
Шрифт:
…В зиму. Я попал в зиму. Только она уже успела превратиться в весну.
Тревога не просто уколола меня в сердце. Она взорвалась там залпом огнеплюя.
Здесь был лютостужень Относительно недавно. Максимум пару недель назад. Может, даже меньше. Я выронил пирог… И косорыл с ним, с этим пирогом!
Я нащупал слабую нить маячка на Джелайне и ломанулся к ней.
40. Кей. В панике. На бегу.
Чем ближе я становился к маячку, тем тревожнее становилось на душе. Вот такой парадокс. Лес впереди начал светлеть, предвещая
Наверное, именно боевая практика заставила меня действовать так, как я действовал. Не раздумывать, теряя драгоценные мгновенья, а просто бить.
— Падай! — крикнул я Лайне, в паре метров от которой завис разевающий пасть лютостужень.
Он изрыгнул холод. Она упала. Я ударил огнем.
К сожалению именно в такой последовательности.
Я швырнул следующую порцию огня, метясь прямо в пасть. Расстояние между нами играло на меня. Дальность моих файерболов была значительно выше его ледяного дыхания. Не знаю, на сколько еще залпов плотной огневой завесы меня бы хватило. Вряд ли на много. Но ему хватило. Он словно подернулся дымкой и исчез.
Я подбежал к лежащей на животе Джелайне. Ее спина, как и все вокруг, была покрыта толстым слоем инея. Текущая внизу река насытила воздух влагой.
Я дернул Лайну на себя.
Ее лицо было почти таким же белым, как иней вокруг. А губы — синие, словно она наелась голубицы. Ее трясло. Всю. Она пыталась мне что-то сказать, но зубы ее стучали так сильно, что понять что-либо было невозможно.
Я прижал ее к груди и сбросил ее заледеневший жилет вместе с ветвистым инеем. Лайна прижалась ко мне, обжигая холодом. Я снял рюкзак, страшно жалея, что спальные одеяла остались в номерах. Стянул жилет с себя. Вытащил запасную рубашку из рюкзака (я не соврал, сменка у меня действительно была). Плюнул и стянул рубаху с себя. И натянул всё это на Джелайну.
Я не ждал, что это волшебным образом ее согреет.
Но надеялся.
Нет, ее по-прежнему трясло. Более того, резерв ее был близок к нулю. Не знаю, как это вышло, но вокруг нее не было щита. Каким-то образом лютостужень застал ее врасплох. Но несмотря на то, что она не тратилась на щит, она была пуста. Я накинул на голые плечи рюкзак, поднял ее на руки, прижал к себе и побежал.
Я мчался через густой лес, сматывая силовую нить до второго маячка. Когти острых ветвей оставляли на моем теле кровавые следы, но я практически не замечал их. Я прижимал к себе Лайну, а ее всё еще трясло.
Я бежал и молился Дайне, чтобы неизвестный маг-магистр оказался на месте. Я испугался. По-настоящему испугался, что не справлюсь с ситуацией.
Не представляю, как я выглядел, когда вбежал в деревню с Джелайной в руках. Но, похоже, страшно. Те, кому не посчастливилось встретить нас на пути, менялись в лице и разбегались. Молча.
Марика, одна из вчерашних девчонок, блондинка, развешивала на веревках стиранное постельное белье.
— Баню, быстро! — крикнул я.
— Это она тебя так в порыве страсти отделала? — лениво отреагировала девка.
У меня не было времени кому-то что-то объяснять. Да и желания тоже. Я просто снес ограду у таверны. Мне для этого даже не жеста не
потребовалось. Одним движением души.— Поняла. Баню, — протараторила Марика на одном дыхании и побежала к небольшому строению позади таверны.
— Дрова и несколько одеял, — велел я.
Девчонка посмотрела на меня, как на идиота.
— Она магически ранена, — коротко пояснил я.
— Умирает? — с надеждой полюбопытствовала блондинка, и я с трудом удержался от симметричного ответа.
— Она сильная магичка, — ответил я вместо этого. — Очень. Придет в себя, тебя в толстую жабу превратит, если не пошевелишься.
Сработало.
Внутри бани было прохладно. Я укутал Джелайну в три одеяла и быстро растопил печь. Постепенно жар наполнял помещение. Но на состоянии Лайны это не сказывалось. Ее всё так же трясло. Она всё так же стучала зубами. Ее губы всё так же были синими, лицо — бледным. А резерв — пустым.
Она что-то пыталась мне сказать. Я склонился над ее лицом.
— К-к-кожа к-к-к-кож-же, — наконец разобрал я.
Да, это так. Ничто не отогревает замерзшего человека так, как другой человек. Кожа к коже. И я полез к ней под одеяла.
41. Кей. Не знаю, где. Наверное, во сне.
Запоздало я подумал, что мне следовало смыть с себя пот и кровь, но теперь на это уже не было времени. Джелайна вцепилась в меня, как утопающий за обломок лодки, оплетая руками и ногами. Ее ледяные пятки морозили мне икры, а пальцы — мои подмышки. Ее щека прижималась к моей груди. Я обнял ее, пытаясь согреть руками ее
— К-к-кожа к-к-коже, — простучала она зубами, втискивая трясущиеся руки и пытаясь распустить шнуровки на своей капустовой одежде.
А потом на секунду оторвалась от моего тела, села и сдернула с себя всё.
…Расстегнула крючки корсета и, мелькнув горошинками съежившихся сосков, нырнула назад под одеяло теперь уже действительно совсем без ничего.
Сверху.
И прижалась.
Вся.
Я застонал. Да, я знаю, ей было плохо. Это была крайняя мера. Но какая к косорылам разница, когда я об этом столько мечтал?! Я вжал ее в себя, заставляя тереться об меня острыми грудками и умирая от восторга. И сорвался, прижавшись к ее шее и вдыхая ее аромат.
Я извинюсь, я обязательно извинюсь.
Потом.
И я провел носом по ее ледяной шее. Возле уха я не удержался и поцеловал. Чуть касаясь. Надеюсь, она не заметила.
Она обхватила меня за шею обеими ледяными ручками, отрывая от себя. Это было как раскаленным кинжалом под ребра. Я закрыл глаза, чтобы сохранить эту иллюзию близости. Насладиться тонким ароматом.
Потому не сразу понял, чего она хочет.
И не сразу ответил на ее поцелуй. Бесконечно ледяной, отчаянный и сладкий.
— Я люблю тебя, — выдохнул я, когда воздуха в легких стало не хватать, и наши губы разорвались.
Я посмотрел на нее. Ее глаза были закрыты и веки подрагивали.
Я коснулся губами одного и второго.
— Если бы ты только знала, как я тебя люблю, — признавался я еле слышно.
Надеюсь, она не слышит. Но я всё равно не могу молчать. Я развернул ее на спину и навис сверху на вытянутых руках. Она притянула меня к себе, и теперь я потерся об нее, сходя с ума от остроты ощущений.