Заклинатели войны

Тогда, наверное, удалось бы забыть, как стиснула предсмертно её руку отцовская рука. Потом трудно было разжать отцовские пальцы. И не хотелось их разжимать. Хотелось сидеть рядом – до своей смерти.

Нельзя. Дети дороги не держатся за жизнь, но и не торопят смерть – так учил отец. Рано или поздно закончится любая дорога, но пока она есть – надо по ней идти. Даже если идти приходится в одиночку... впервые в жизни! И даже если в ушах стоит последний отцовский стон. На каждом шагу мерещится...

Стоп. Ничего ей не мерещится.

Вот этот стон донёсся справа, из зарослей черноягодника!

Айри остановилась. Сняла с пояса плотный холщовый мешочек и с привычной ловкостью накинула Плясунье на голову.

Страусиха испуганно задёргала шеей. Она каждый раз, словно впервые, удивлялась тому, что мир вокруг исчез.

Может быть, ещё позавчера Айри проехала бы мимо. Мало ли с кем беда? Ей-то что за дело?

Нет. Ещё позавчера ей не дал бы проехать мимо отец. Бейтер Шарго остановил бы повозку и под ворчание дочери полез в заросли. Уж такой был человек.

Сейчас Айри одна. Но... до сих пор – словно отец рядом. И девушка не может спокойно следовать своим путём...

Бродячая циркачка прошипела сквозь зубы ругательство, оставила на дороге тележку и Плясунью (куда они денутся?) и нырнула в пахучие заросли.

Девушка не боялась попасть в ловушку. Да, слышала она и про разбойников, и про недобитые банды шаутис, которые ещё ведут в лесах безнадёжную войну. Ведут себе и ведут, а зачем Айри стоном в кусты заманивать? Дорога пустая. Любой лиходей может выйти из зарослей и сгрести циркачку за шиворот. А драться ей – что на дороге, что в лесу...

Разводя руками пряно пахнущие ветви черноягодника, девушка едва не наступила на человека. Одного взгляда хватило, чтобы понять: это не ловушка.

Немолодой мужчина был обнажён. Ран на теле Айри не увидела, только свежие царапины и ссадины. Бедняга полз напролом сквозь кусты: вон за ним виден след – по мху, по смятой траве, по придавленным, сломанным ветвям.

Он поднял на девушку мутные глаза – никакого удивления, только страдание. И выдавил из себя странное слово, похожее на мычание.

– Что? – переспросила Айри.

Мужчина снова замычал. На этот раз Айри поняла: «Помоги!» Слово прозвучало странно, искажённо, но это было именно оно. Да и о чём ещё мог просить незнакомец?

Вспыхнуло воспоминание, обожгло сердце девушки. Последние слова отца: «Завтра, ещё Номо не успеет подняться к полудню, ты встретишь человека, которому настой будет нужнее, чем мне...»

Отец порой действительно провидел будущее.

Айри склонилась над незнакомцем:

– Лежи тут. Никуда не ползи. Сейчас помогу.

Она побежала к дороге, ловко отводя от лица ветви черноягодника, норовившие её хлестнуть.

Да, придётся извести на этого найдёныша настой. Дотащить его до повозки не хватит сил. А бросить его в лесу... после того как в глаза посмотрела... Нет, это уже не получится.

Дура Айри, дура, дура! Такая же дура, как Плясунья с её крохотным мозгом! Вон она, Плясунья-то: уселась прямо в упряжке, вертит головой, пытается понять, где находится. А её хозяйка связалась с незнакомцем, который вот-вот помрёт!

Подхватив флягу с жидкостью, за которую вчера были отданы все семейные накопления, Айри ринулась назад.

При виде девушки человек попытался подняться на руках. Не получилось, рухнул лицом в мох. С трудом поднял голову. В глазах сквозь боль горела надежда.

Айри села рядом на мох:

– Вот, пей! Это даст тебе силу.

Человек и со второй попытки не смог приподняться. Девушке пришлось положить его голову к себе на колени и влить настой в приоткрытый рот. А потом сидеть и ждать, не снимая найдёныша с колен и гадая: что за чудо ей попалось?

Мужчине уже за сорок. Явно вайти: волосы русые, прямые. Глаза тоже не чёрные, а серые. Но главное – нет утолщённых век, из-за которых шаутис дразнят «жабоглазыми». Самой-то Айри даже нравились эти валики из кожи, в которых пряталось прозрачное «третье веко». Они придавали шаутис вид мудрый, немного усталый. Девочке когда-то тоже хотелось иметь такую прозрачную плёнку, которая прикрывает глаза, когда ныряешь.

И ещё цвет кожи. Такую светлую Айри до сих пор видела только у некоторых алонкеев. Найдёныш бледен, как дохлая рыбка-утрянка. И ухоженный он какой-то, пузцо круглое – явно не из нищей шатии.

Может, его ограбили до нитки и бросили в лесу?..

Ой, не похоже! Бедняга еле жив. Били его? А где следы побоев, покажите-ка! Вот эти царапины и порезы, да? Ха-ха!..

Ждать пришлось недолго. Снадобье и впрямь стоило заплаченных за него денег, до последнего «малька».

Мужчина открыл глаза. Глубоко вздохнул, явно прислушиваясь к своим ощущениям. Осторожно сел. Бросил быстрый взгляд на Айри – и поменял позу, уселся чуть отвернувшись. Надо полагать, чтоб девушка не видела его причиндалы. Да во имя всех богов! Можно подумать, там у него что-то редкостное, чего у прочих мужиков не имеется!

И заговорил...

Вот тут ему удалось удивить Айри!

Медленно, но очень точно, с интонациями Айри, он повторил:

– Лежи тут. Никуда не ползи. Сейчас помогу. Вот, пей. Это даст тебе силу.

Замолчал, вслушиваясь в звучание этих слов, будто припоминая что-то. А затем повернул шею, как только смог, чтобы смотреть Айри в лицо, не меняя позы. И спросил:

– Рис? Фетти? Аркон? Тайрен?

Ни про какой Рис Айри сроду не слыхала. Про Тайрен знала, не дурочка из глухомани! По Аркону они с отцом даже постранствовали.

Да, вопрос был странным. Неужели человек не помнит, на каком он острове?

Но дети дороги привыкли скрывать удивление. Циркачке встречались и не такие чудные люди. С невозмутимым видом она ответила:

– Фетти.

Мужчина глянул на неё серыми глазами, из которых исчезло страдание:

– Как твоё имя, девочка?

Этой фразой он сказал о себе очень много. Кем бы он ни был, он не бродяга. У детей дороги за этот вопрос можно и в морду схлопотать. Хуже этого – только начать расспрашивать встречного путника о его прошлом. Спросить надо учтиво: «Как велишь тебя звать?» И пусть собеседник сам назовёт любое имя или кличку, что придёт ему в голову.