Залив Полумесяца

– Да. Пусть принесут еще вина

Миран-ага покосился на кувшин, покоящийся на столике рядом с кубком, и подумал, что его господин слишком уж быстро осушил его, но покорно склонил голову в тюрбане.

– Как прикажете. Будут еще какие-нибудь распоряжения?

– Подготовьте к ночи Десен-хатун, – велел шехзаде, явно опьяненный. Он откинулся на спинку тахты и с ленцой наблюдал за слугой. – Кстати, что-нибудь важное происходило во дворце во время моего отсутствия?

– Ничего, о чем вам следовало бы знать. Но у меня есть другие новости, которые вас заинтересуют.

Шехзаде Осман вопросительно вскинул брови, тем самым показав, чтобы он продолжал.

– Около месяца назад в Амасью вернулся Джордано Гримани. Заходил во дворец, интересовался, не вернулись ли вы еще из Стамбула. Я пообещал сеньору, что как только вы вернетесь, я сообщу ему об этом. Насколько мне известно, сеньор Гримани и сейчас пребывает в своем особняке.

– Джордано? – довольно ухмыльнулся шехзаде. – Мой старый друг… Не нужно ничего передавать ему. Я сам поеду завтра, навещу его. Он же любит всякого рода неожиданности.

– Как вам будет угодно.

– Но с пустыми руками я к нему ехать не могу. Сам знаешь. Присмотри что-нибудь в погребах. Вино какое-нибудь, да получше. Он в нем хорошо разбирается.

– Разумеется, – отозвался Миран-ага и, поколебавшись, все же решил спросить: – Стоит ли мне подобрать подарок и для его гостьи? Если вы позволите, я бы выбрал для нее что-нибудь в вашей сокровищнице.

– Гостьи? – переспросил шехзаде Осман в изумлении. Интерес тут же зажегся в его темных глазах подобно искре. – Известно, кто она? Его очередная любовница?

– Мне это неизвестно, господин. Я слышал лишь от людей на базаре, что она часто выходит куда-нибудь вместе с сеньором Гримани. Имени ее никто не знает, но все, кто ее видели, твердят, что красивее женщины они не видели.

– Любопытно… – протянул с тонкой усмешкой шехзаде. – Что же, завтра с ней и познакомлюсь. Потом скажу тебе, правда ли она так красива, как говорят. Эти торговцы на базаре красавиц-то в своей жизни не видали. Для них и Рахиль-калфа – прелестная гурия.

Миран-ага хмыкнул и подавил улыбку, потому как ирония его господина вышла весьма удачной. Рахиль-калфу явно не опишешь словом «прелестная». И как она вообще в гарем-то попала с такими… «достоинствами»? Остается загадкой…

Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Ассель Султан.

Когда она вошла в опочивальню своей госпожи, та уже в халате и с распущенными волосами, светлыми локонами лежащими на ее плечах, сидела на тахте и по обыкновению пила перед сном ромашковый чай. Его аромат витал в воздухе – ненавязчивый и успокаивающий.

– Султанша, – Фериде-хатун поклонилась и осторожно посмотрела на ту, не зная, как сказать о том, что она узнала.

– Что это с тобой? – заметив ее состояние, в легком недоумении спросила Ассель Султан.

– Видите ли, госпожа, я кое-что узнала… Правда, не знаю, как вам сообщить о таком.

– Просто скажи и все, – насторожилась Ассель Султан. – Что-то серьезное? На тебе лица нет, Фериде. Подожди… – тревога наполнила ее взгляд. – С Сулейманом что-то? Он заболел?

– Нет-нет, шехзаде здоров, хвала Аллаху, – замотала головой служанка и, вздохнув, тем самым набираясь решимости, с сожалением заговорила: – Я только что слышала, как Фаниса Султан говорила своей служанке, проходя по коридору, что…

– Да не тяни же! – раздраженно оборвала ее султанша, не в силах больше слушать этот лепет.

– Сафанур Султан беременна.

Миг звенящей тишины, и кубок с чаем выскользнул из руки Ассель Султан, после чего рухнул на пол. На дорогом персидском ковре растеклась небольшая лужица у самых ног потрясенной султанши.

– Госпожа! – испугалась Фериде-хатун, подорвавшись к той. – Вы не обожглись?

– Оставь меня! – истерично вскрикнула Ассель Султан, отмахнувшись от нее и вскочив с тахты. – Уйди!

– Успокойтесь, прошу вас…

– Я сказала – уходи! – будучи не в себе от негодования, султанша с силой оттолкнула ее от себя, и служанка, наступив на подол своего платья, оступилась и упала на пол.

Тут же поднявшись на ноги, Фериде-хатун боязливо выбежала из покоев. Ассель Султан, стоило дверям за той закрыться, со слезами на глазах подняла дрожащие руки к голове и обхватила ими свое лицо, как будто сейчас случилось самое ужасное – то, чего она боялась больше всего в жизни.

Она стояла так некоторое время, совершенно не шевелясь и постепенно приходя в себя. Отходя от полученного удара, которого так надеялась избежать.

Когда же султанша убийственно медленно убрала ладони от своего лица, им уже владело совершенно иное выражение. Это была самая настоящая леденящая ярость – холодная, безжалостная и сметающая все на своем пути, как суровая снежная буря, которой не знали эти края.

Голубые глаза Ассель Султан, полные стальной решимости и злобы, смотрели в пустоту, пока мысли хаотично проносились в ее голове в поисках того самого решения, которое уже созрело в кровоточащем от ран сердце.

Она чуть повернула светловолосую голову в сторону одного из настенных шкафов, после чего нетвердо подошла к нему, распахнула его дверцы и надсадно сглотнула.

С одной из полок на нее смотрела с виду ничем не примечательная квадратная шкатулка небольших размеров. Бледные пальцы султанши взяли ее и открыли крышку шкатулки, явив ее мрачному взору два пузырька из стекла. В них плескалась желтоватая жидкость – средство, которое ей выписала лекарша от головных болей.

Ассель Султан хорошо помнила ее предостережение. Лекарша молила ее быть очень осторожной. Несколько капель этого средства избавят от боли, но в большом количестве оно способно если не забрать жизнь, то вызвать сильнейшее отравление.

Вряд ли ребенок выживет в утробе матери после подобного.

Злорадно улыбнувшись, Ассель Султан захлопнула крышку шкатулки и с ненавистью посмотрела прямо перед собой, с наслаждением представляя муки женщины, одним своим появлением в гареме лишившей ее всего в этой жизни. Забравшей ее счастье и покой. Ставшей ее проклятием.

– Теперь я заберу у тебя все…

Дворец санджак-бея в Амасье. Гарем.

Сидя на своей кровати, Гюльбахар со сложенными на груди руками хмуро и с беззастенчивой завистью наблюдала за тем, как перед зеркалом прихорашивается самодовольная и раздражающе красивая Десен. Улыбаясь своему отражению, она с явной любовью расчесывала свои густые темные волосы, завивающиеся в естественные крупные кольца. И снова на ней было откровенное платье без рукавов, но темно-зеленого цвета, подчеркивающее ее глаза, бронзовую кожу и чувственность.