Замок Эйвери
Шрифт:
– А ты, похоже, иного мнения, Блейз?
– Я же говорил тебе, что отношусь даже к магглам, как к почти полноценным людям.
– Поверь мне, живущему всё, ну или часть лета, а также наездами на праздники, среди них - в магглах нет ни капли чести и уважения к собственному и, особенно, чужому, достоинствам.
– Тогда, может быть, я идеализирую магглов.
– Именно, равно, как и грязнокровок. Они действительно шваль.
– Странно слышать такое пошлое расхожее мнение о волшебниках, пусть и магглорождённых, и полукровках, от мага, известного независимым взглядом практически на
– Это кто же тебе так меня описал?
– Неважно, быть может, я и сам пришёл к такому выводу.
– Ты? Неужели за преподавательским столом во время приёма пищи?
– откровенно смеюсь я, но испуганно закрываю рот рукой - вдруг меня услышат из коридора.
– Ну вот ты и улыбнулся, рад за нас обоих, но не волнуйся - здесь на всех дверях Заглушающие заклинания, чтобы пациенты не мешали работе колдомедиков своими криками и стонами, - говорит он спокойно, будто бы это естественно - запирать беспомощных больных, да ещё и лишать их голоса. Видно, к Поттеру отнеслись по высшей шкале терпимости, напротив, наложив на его дверь паутину Запирающих заклинаний, хотя… я вспомнил отсутствие колдомедиков на этаже с умирающими, запах прелого, немытого тела Гарри и откровенно грязного постельного белья…
… На этот раз Блейз опять вскакивает, успокаивая мою горящую Огнём руку, но я только шиплю ему через сжытые зубы:
– Ляг! Сейчас же! Ишь герой - разбегался, сейчас ведь по ногам потечёт…
Он отрывает полосу от больничной куртки, обнажая живот, и засовывает её, свернув, между ягодицами, потом идёт в ванную, демонстративно моет руки - как будто я его брезгую!
– и возвращается утешать меня, я отворачиваюь, может, потому, что не хочу видеть его соблазнительный пупок?
Блейз разочарованно вздыхает:
– Ну, раз я уж так… противен тебе, то прости, что прикоснулся…
И хоть сейчас мне не до сантиментов, я провожу по его спине здоровой рукой и шепчу, превозмогая боль:
– Нет, Блейз, уволь старика от извинений - всё равно не принесу, но поверь, мне легче справиться в одиночку…
– Да ты никакой не старик, и тебе больно из-за меня, снова, а я хотел лишь помочь тебе объятием. Можно?
Мы садимся на кровать.
– Да можно, можно, только скоро уже я сожгу боль и… буду лечить тебя дальше.
Он осторожно, не касаясь горящей руки, приобнимает меня и… начинает гладить по груди, животу, бёдрам, потом мягко, но глубоко целует меня:
– Когда всё… это кончится, мы будем вместе?
– робко, неуверенно, ожидая какой угодно реакции, спрашивает он, не теряя, впрочем, надежду.
Я дожигаю остатки боли в кулаке, и говорю, обхватывая его за бёдра:
– Будем, Блейз, но… как же твои дети?
– О, они уже большие, и я аппарирую к ним по выходным, а ты развивай своего наследника.
– Мне сейчас нужен не наследник, но только ты. И я хочу, чтобы ты был со мною, а не где-то ещё. Ведь терять двое суток равносильно убийству любви, - я жарко дышу на его губы.
– Я, право, не думал как-то об этой строне вопроса. Дело в том, что аппарировать к детям я не мог из-за отсутствия волшебной палочки, отобранной у меня Гортом, но я очень скучал по ним,
правда. А Клодиус вместе со мной аппарировал к моим детям - своими он ещё не успел обзавестись…– То есть, на первое же моё пожелание ты отвечаешь отказом?!
– Д-да, то есть, нет, нет, я буду оставаться с тобой, пока тебе самому не надоест моя близость, и ты не отпустишь меня к ним.
– Ты ещё о-о-чень нескоро «надоешь» мне, это я тебе обещаю.
– Я… я согласен.
– Тогда ложись на живот…
…Только к рассвету следующего дня я полностью справился с проблемой Блейза, целиком исчерпав собственные силы. Да и ко всем чертям! Силы-то восстановятся - надо превратиться в ворона и утащить какой-нибудь пирожок у уличного торговца-индуса из Ист-Энда, вот только слишком рано сейчас даже для индусов, ещё только выпекающих пирожки.
Блейз, утомлённый целительством, спит.
Мне бы тоже поспать, ложусь на перестеленную, чистую койку того, умершего, хоть после смерти за больными убирают, и то какая польза им от этого, зато мне - чистая постель, приходит запоздалая мысль - я ж им всё бельё испачкаю кровью, да ещё и помну накрахмаленные просты… всё… спать…
Сплю я до завтрака, когда Блейз будит меня:
– Сейчас завтрак разносить будут, тебя могут увидеть. Вставай, Сев, прости, но это - больничные порядки.
– Да разве я-а-а-у против… - зеваю, не высыпаясь вторые сутки да какие!
– О, боги!
– Блейз смотрит на окровавленные, местами заскорузлые, а местами - со следами свежей крови, простыню и одеяло.
– Ну, что там ещё?
– Ладно, потом поговорим, а сейчас - есть ещё силы до ванной добрести?
Я встаю, меня немного пошатывает, я говорю тихо:
– Мне неудобно просить тебя, Блейз, но оставь мне хоть один тост, а лучше - кусок свежего хлеба.
Блейз еле успевает мне кивнуть и ложится в койку, делая вид, что зевает, когда открывается дверь и старушка - медиковедьма левитирует ему на столик, появившийся с её приходом, завтрак, достаточно обильный, судя по количеству тарелок и… очень аппетитно пахнущий.
– Так, хто здесь у нас? А-а, прохвессор Забини, Блейз, - уж Вы кушайте получше, у Вас сегодня по плану, вот, у меня всё записано, та-а-к, целительское э… вмешательство.
– Уважаемая мисс Джаксли, прошу кого-нибудь из колдомедиков, бывших у меня вчера на консилиуме, подойти ко мне поскорее.
– Ну уж, сначала, милый мальчик, я раздам еду остальным, а потом, может, кто и подойдёт. Кушайте с аппатитом, - и дверь захлопывается.
– Выходи, Сев, и ешь. Я бы и так оставил тебе половину, а тут, при этом известии, у меня совсем «аппатит» пропал.
Я ем, стараясь не показаться голодным.
– Да, ладно, я отвернусь, а то уж больно ты манерничаешь с овсянкой.
– Нет, я… всегда так ем, ну, или почти всегда.
– А эти пузырьки и цилиндр с поршнем и иголкой зачем?
Я, понимая, что молчать Забини почти не умеет, начинаю торопливо объяснять.
– Значит, ты меня маггловским способом лечил. Но магическими зельями, да ещё и собственного изготовления, так?
– Так, - отвечаю я, дожёвывая последний тост.
– А ты ещё магглов за людей не считаешь… А они, вон, шприц придумали.