Замок Эйвери

Я киваю.

– А то я думал сначала, что мне во сне привиделось.

– Ну, а теперь, - я смотрю на Блейза сверху вниз, - выкладывай, зачем в Сен-Мари-де-Обижье ловушек на магию стихов понаставил?!

– О, это очень просто, и можешь, так уж и быть, отшлёпать меня по попке, только не смотри так грозно. Это был эксперимент, давно мной запланированный. Вот только ещё прошлое лето мы провели там с Клодиусом Анри, а этим летом ловушки уже работали вовсю, и только в середине августа попался… ты. Поэтому я и не был испуган появлением развоплощённого мага, я ждал этого всё время, что находился в поместье, но вот то, что этим неведомым волшебником, с которым просто хотелось поговорить и узнать немного о природе стихийной магии, оказался ты, явилось для меня, поистине, счастьем, которого, уж не знаю, у кого из богов и выпросил. Я ведь мечтал о тебе, не как о практически всемогущем стихийном маге, но как о мужчине, безумно элегантном, сексуальном и прекрасном, да-да, не смейся. Для меня ты именно таков. С самого твоего второго появления в Хоге я отметил тебя, как волшебника, с которым готов был бы разделить долгие-долгие годы, но… у меня был Клодиус, а я - не сторонник измен…

– Так почему же ты рассказал мне о магрибинце Фаджре, тем самым вторично толкнув на измену супругу?

– Да потому, что ты сам пожаловался мне о себе, как рабе, хорошо, пусть, марионетке Судьбы.

Потому, что твой супруг либо сошёл с ума от ревности, либо окончательно стал зверем. Ты ведь знаешь - у оборотней случается так, что большую часть жизни они совершенно безобидны, но потом в них что-то ломается, и они становятся безжалостными и бесстрашными бестиями. Ты не знал, с кем скрепил судьбу? А чтобы мои слова не показались бы поклёпом на монстра, разворотившего и тебя, и меня изнутри заради звериной ненависти на почве ревности, почитай того же Йозуса Гауптманна - «Жизнь и Посмертие нелюдя» или «Новый бестиарий», действительно новый, прошлого года выпуска Оллемануса Стурлафссона.

– А чем это теперь мне поможет?

– Как это чем? Будешь знать, с кем связал судьбу. Ой, прости, мои слова так жестоки… Но ведь и мне не за что его любить!

– Ты вот ещё скажи - каким заклинанием в Ремуса запустить успел, а, может, даже черномагическим проклятьем, да ещё и на крови? Может, он только после этого стал… таким?!

– Да, это было заклинание магов Огня, длинная фраза, перевод которой с магрибинского наречия, на котором, да ещё на фарси, произносятся все специфические заклинания магов Огня, звучит, как: «Пришедший зверь, да не заберёшь ни капли крови моей отныне и до века!» Ты ведь не знаешь этот язык? Нет? Я так и думал. Просто маги Огня имеют дело со всеми огнепоклонническими религиями и верованиями, отсюда и заклинание. Ты мне веришь? Ведь лучшим доказательством стоит считать то, что зверь не укусил меня.

– Верю.

И я действительно верю Блейзу.

– Ладно, давай оправимся к тебе - покажешь родовое гнездо. Да, шучу, я же знаю, в какой глуши замок Снейпов.

Но я имел в виду другое - лондонский дом, если ты не против.

– Я - нет, но тебе придётся самому походить по нему - у меня куча дел и несколько аппараций.

– А вечером споёшь что-нибудь? А завтра - всё, в Хог.

– Хорошо.

– Только уж ты как-нибудь постарайся кровь остановить.

– Да припоминаю я один способ, мучительный правда, но раньше так магглам во время беспрестанных войн кровь останавливали, например, на отпиленной конечности.

– Отпиленной?! Жуть какая.

– А что, ты думал, им руки-ноги покалеченные или заражённые топором отрубали?

– Я, если честно, об этом вообще не думал. Так что за способ, небось, такой же примитивный, как применение пилы?

– Во-первых, пила была специальная, хирургическая, а, во-вторых, отвечая непосредственно на твой вопрос - что-то вроде того - прижигание раскалённым прутом.

– О-о, нет, это же безумно больно! Твой Люпин прижёг мне проклятием грудь наискось, и эта обгорелая полоса плоти доставляла мне больше всего боли. Спасибо, что ты с неё начал.

А без этого прижигания обойтись никак нельзя?

– Ну, тут уж на выбор - либо черномагическое прижигание, либо - ходить под себя после этой чёртовой диссольвации.

Я, разумеется, выбираю первое. Обезболивающего зелья у меня здесь, в Лондоне, да и в Школе, в лаборатории, множество.

– Но ведь и мне мадам Помфри давала много Обезболевающего - меньше, чем здесь, конечно, зато я не чувствовал себя в Хоге тряпичной куклой.А на меня до сих пор волнами накатывает это ощущение здесь.

– Скоро тебя выпишут?
– я перевожу разговор на другое, менее болезненное.

– Обещали сразу принести, когда будут готовы, пергаменты и одежду, но вот что-то не несут. Придётся пойти немного потрясти из них пыль.

– Что?! Что ты сказал?!

– Сев, ну я же не матом ругаюсь - это всего лишь достаточно безобидный эвфемизм.

– Никогда! Слышишь?! Никогда! Не говори при мне этого… эвфемизма.

– Он что-то означает для тебя, а, Сев?

– Скорее уж, означал. В прошлой жизни.

– У тебя, что, с каждой новой любовью начинается la nova vita? Э-э, так, не пойдёт.

– Не смей мне указывать!
– я понимаю, что ору, как сумасшедший, и говорю уже спокойнее, взяв себя в руки:

– Эх, Блейз, просто я вторые сутки сплю часа по три, и это не простые сутки, поверь.

– Да уж, вспомни, хотя бы, сегодняшнюю ночь.

– Прежняя была ещё хуже…

– Это, когда он… тебя?

– Да, началось-то всё с позапрошлого вечера, а потом мне спасли жизнь наши дамы - Минерва, Элиза и, только представь себе, Ирма Пинс.

– Вот уж на кого бы не подумал, и что это было за заклинание - простой Stupefy или что-нибудь позаковыристее? Хотя, вряд ли, они же стронницы Белой магии… Впрочем, могли бы и Tormento, если уж речь шла о жизни и смерти.

Ладно, пойду, пошебуршу там, у дежурной - не век же нам здесь сидеть.

– Иди, иди, - говорю я, а сам думаю о Прижигающем проклятье.

– Оно и так-то болезненно, а уж если применять его на слизистой, да ещё и представляющей собой месиво… похоже, мне придётся очень… сильно потерпеть. А этот запах - даже я, практически лишённый брезгливости, вскрывавший протухшие трупы, а после этого спокойно и с аппетитом евший за ломящимися от яств столами, не касался, да и старался вообще не работать в одном помещении с трупами, к которым применяли это проклятье, из-за одного лишь запаха горелой плоти, но, по странному стечению обстоятельств, не ощутивший этот запах палёной плоти, исходивший от Блейза, видно, только, из-за большой любви к нему,– я качаю головой и улыбаюсь, - конечно, нет, просто Рем что-то напутал либо в прочтении проклятья, либо, что более вероятно, в пассах к нему.

Но, всё равно, Блейз - многотерпеливец, как говорится в Новом Завете - закричал только во сне, когда перестал контролировать себя, а днём… днём я спал и не знал наверняка… до какой степени мой супруг обработал беднягу.

Поэтому надо будет заранее изложить Блейзу все неприятные, как для меня, так и для него, последствия чёртова проклятья.

– Лучше бы он согласился потерпеть, - молю я кого-то незнаемого, - у меня, наверняка, будет болевой шок, и останься я один, некому будет даже поднести нюхательную соль.

Хотя, вот ещё - унижаться, сам прийду в сознание, только отлежусь несколько часиков, ничего худшего прижигания и его возможного последствия со мной уже не случится.

Вот и мужские шаги. На всякий случай, если это вдруг целителю что-то потребовалось, спрячусь-ка я в ванной, чтобы не подводить Блейза.

– Э-эй, Се-э-эв, выходи из укрытия, это я, - по голосу слышно, что Блейз доволен.

– Они не хотели отдавать мне одежду - у неё, постовой медиковедьмы, написано, что у меня сегодня запланировано целительское вмешательство, и она - ну, ни в какую, говорит, куда это Вы собрались, профессор Забини? Ну, я и объяснил популярно, куда.