Замок Эйвери

– Да, он любит меня, это - без сомнений, а я?

Чёрт возьми, а я ведь его тоже! Да, я чувствую, как щемящая пустота, обрушившаяся на меня днём, после появления Линки как доказательства, мягко говоря, странностей моего Рема, о, Рем! наполняется чувством, имя которому - Любовь, а это значит, что я буду не просто «пользоваться» предложенным красивым телом, как это делают женщины, а любить, любить, допуская этого человека в душу, делясь с ним и телом, и духом, так, как хочет он… и как хочу я.

– Се-э-в, ещё-о-о.

– Что ты хочешь, возлюбленный мой?

– спрашиваю я, когда первый порыв страсти был удовлетворён.

– Почитай мне ещё, пожалуйста.

– Так ты всё-таки и вправду любишь лирику?

– Да, но тебя - больше.

– Так почитать?

Он кивает, я чувствую это - его голова покоится на моей груди, а ещё он закинул ногу мне на бёдра и обхватил рукой за талию, одним словом - мне не убежать от него в душ так быстро, как я делал с Ремом, о, опять Рем, мой Рем… скоро я улечу в «аль- абдeрраль», но пока могу прочесть что-нибудь не очень длинное.

– Это написал великий Птоломей, астроном, на системе небесного движения которого - эклиптиках - маггловский, да и магический миры просуществовали до Коперника. Ты знаешь что-нибудь об этих магглах?

– Немного, но достаточно, я думаю, чтобы понять стихотворение астронома, - улыбается Блейз - я вижу, как блеснули белоснежные зубы.

Знаю, что смертен, что век мой недолог, и всё же -

когда я

Сложный исследую ход круговращения звёзд,

Мнится, земли не касаюсь ногами, но гостем Зевеса

В небе амброзией я, пищей бессмертных,

кормлюсь.

– Прекрасно! Ты так… сексуально читаешь стихи и поёшь… У меня сразу возникает желание, да что говорить, при одном взгляде на тебя, брошенном как бы вскользь, незаметно, я горю, понимаешь?

– Я… так никогда не любил, - признаюсь я с удивлением скорее себе, чем Блейзу - всегда были Возгонка, Сублимация, Королевская Свадьба, но такого, откровенного желания я ни к одному из своих мужчин не испытывал, да и вряд ли испытаю, хотя мне-то казалось, что я - страстный, а Рем, о, снова Рем… быстро возбуждается.

Но, вспомнив наш дневной поцелуй, после которого Блейз сменил одежду, что тут можно ещё сказать?

– Прочти, пожалуйста, что-нибудь ещё, а потом снова перейдём к любовным подвигам, хорошо?

– Пусть будет.

Слушай. Я спою тебе, только…

– Только что?
– невинно спрашивает он, лаская мой сосок губами, языком и прикусывая его.

– Только подожди, а то, - я начинаю задыхаться, - я не смогу ни читать стихи, ни, тем более, петь, прошу - перестань… пока.

– Хорошо, но тогда пой на старо-французском - он мне понравился.

Sus toutes flours tient on la rose `a belle

Et en apres, je croi, la violette.

La flour de lys est belle, et la perselle.

La flour de glay est plaisanse et parfette.

Et li pluisour aiment moult l`anquelie,

Le pyone, le muget, la soussie.

Cascune flour a par li son merite.

Mes je vous di, tant que pour ma partie,

Sus touts flours j`aime la margheritte.

Et le douc temps ore se renouvelle

Et esclarcist ceste douce flourette.

Et si voi ci seoir dessus l`asprelle

Deus coeurs navr'es d`une plaisant sajette:

A qui le dieub d`Amours sout en a"ie!

Avec euls est Plaisance et Courtoisie

Et Douls Regars qui petit les respite.

Dont c`est raison qu`au chapel faire die:

Sus touts flours j`aime la margherite.

Я помню, это была первая баллада, спетая мною… Рему, да, eму, тогда ещё единcтвенному моему другу, с которым мы были знакомы чуть больше года.

И вот, в Большое Полнолуние, в ночь трансформации, когда он впервые произвёл её в присутствии человека и потом благодарно положил огромную волчью голову мне на ноги, я, будучи слегка, мягко сказано, нетрезв, запел ему эти строки, а он «подпевал», ухватив основные ноты. Думаю, со стороны такая сцена показалоь бы весьма странной, но ведь и дружба с оборотнем - сама по себе странная вещь.

С той ночи я ни разу не пел эту песню ни самому Рему, ни, позже, Гарри, ни, разумеется, Хоуп - ведь мы ней так и не полюбили друг друга по-настоящему…

А теперь вот спел этому красивому мальчишке, «умничке», фактичеки обручившему меня с собой… зачем?

– А переведёшь? Там очень много названий цветов, которые мне неизвестны, да и «тёмные» места есть, которых, в общем-то порядком наберётся.

Вот представь - он привстаёт на локте и убирает с меня ногу, - слова по отдельности - «два сердца», которым несут некие дары Вежество и Радость, и любовь автора к маргаритке - это я понял…

– Ты немного неправильно понял. Давай я прочитаю тебе перевод.

– А спеть его сможешь? Он ложится под размер источника?

– Разумеется, у меня же не подстрочные, а литературные переводы. Понимаешь разницу?

– Конено, монсеньор.

– Блей-эйз-з, прекрати, - я почти кричу от страстного порыва, который меня охватывает от его ласк, а вот я его почти не ласкаю.

– А ну-ка, на спину, - шепчу я, перевод будет позже - сам виноват, нечего было ласкать мой пупок.

Ложись, ложись.

– Но, Сев, ведь я не женщина. Что ты обираешься сделать?

– Овладеть тобой, войти в тебя, познать, может, хватит слов? Просто делай, как я скажу, и тебе понравится.

– Но я никогда так…

– А со мной будешь и так. Вот, ноги разведи нешироко, - я практически ложусь на него.
– Теперь давай забрасывай их мне плечи… ай, да «умничка», а сам говорил, что не гибкий - с первого раза получилось… а теперь - поехали…

Я вхожу в него с лёгкостью - так позволяет поза, доставляющая большее наслаждение партнёрам, чем классическая, и сразу начинаю двигаться быстро, то выходя из Блейза, то врываясь на полную глубину.

Он отчаянно стонет, но это не стон боли, нет, я знаю, как стонут от боли…

… Я стою в классическом чёрном одеянии слева от Лорда, скрестив на груди руки в знак того, что я - не участник кровавых, страшных пыток, что мелькают перед глазами - особенно запомнилась девушка-подросток, по моим подсчётам, пятикурсница, которую пытали слишком уж изощрённо - во время очередного рейда она посмела сопротивляться насильникам и убийцам матери-магглы и пленению чистокровного волшебника - её отца, при этом уложив Авадой - да!
– двоих Пожирателей. Самое странное, что никто из мучителей Большого Круга не изнасиловал девушку, казалось, все застыли на своих местах и не могут подойти к ней ни на шаг.