Замок Эйвери

– А я его знал, нас даже представляли друг другу.

– И где же?
– я стараюсь, чтобы мой голос звучал разморенно из-за коньяка, хотя с меня тут же слетает опьянение.
– Позволь, угадаю.

– Попробуй, Сев, но эта задачка - не из простых.

– Ну тебя, не буду и гадать.

– Ты знал графов Уорси лично?

– Нет, но их дочь была моей Избранницей.

– О-о, да-а, они так клеветали на тебя, но я им не верил. Да не о ней разговор. Собственно, с Малфоем меня познакомили в один из той сущей пары , когда я бывал в «весёлом замке», но мне там не понравилось - слишком грубые, некуртуазные нравы, и Драко Малфой тоже показался мне грубым и неотёсанным, а уж когда я узнал, что он спит с магглами обоих полов, я лишь больше укрепился в собственном мнении, и не его, а наша с тобой бисексуальность тому виной, как понимаешь. Помнится, он всё хотел познакомить меня с его друзьями, и я выспросил у него несколько фамилий, оказалось, все они - выросшие совершеннолетние дети Пожирателей Смерти, а моя семья так и не поддалась неприкрытому подкупу, лести и даже угрозе уничтожения, исходившей от Волдеморта с «благородной» целью, чтобы отец, а за ним - и я, тоже надели бы маски и плащи истязателей и убийц. Разумеется, на время всей этой вакханалии семья эмигрировала во Францию, а меня оставили доучиваться в Хоге, но летом за мной лично презжал отец, чтобы сопроводить наследника к матери.

На шестом курсе я стал, как и многие, совершеннолетним, и отец приказал мне жениться на заждавшейся Персуальзе. Я бросил школьную подружку Элизабет Эйвери, действительно просто подругу и, главное, своего первого возлюбленного - Эрни МакМилана из Дома Хельги Хаффлпаф, да, я не чурался связи с «барсуком» потому, что мы крепко любили друг друга.

Ну, а дальнейшее - о двух беременностях жены и прочем, ты знаешь.

– Я не знаю только, как ты попался в лапы Горту.

– Очень просто - он долго и искусно, и вежественно, соблазнял меня, около полугода или даже больше, но наутро после нашей чудесной первой ночи он полез насиловать меня, а я выдал себя, забросав его огненными стрелами, тогда он извинился за несдержанность, рассыпаясь в комплиментах моей «чрезвычайно притягательной» красоте и ссылаясь на долгое воздержание. Я наивно поверил ему, мы прожили около месяца нормально, но когда я заметил Горту, что мы не сходимся темпераментами, вместо ответа он принёс мне деликатесов, я тут же уснул, а проснулся уже в ванне, полной воды…

Ну, вот теперь ты знаешь всё, так, будь добр, переведи мне рондо «А теперь… " или как ты там это уложил в размер, прошу, Сев. Мне необходимо отвлечься, понимаешь? И сотвори мне сигарету, пожалуйста, нет, лучше две - заодно и лёгкие «прочищу».

Вместо ответа я пою, растягивая особенно длинные здесь гласные:

В сей горький час в дела любви я вник

И загрустил, ведь я давно постиг,

Что верностью не заслужить награды

И что плоды сорвать в саду услады

Скорей сумеет лжец и клеветник.

Да, женская любовь меняет лик

И тает, словно месяц - чаровник;

Повсюду вижу я следы распада

В сей горький час.

Вчера любил, на завтра изгнан в миг;

Напрасен труд, как не был бы велик -

Вот мните Вы, считая дни осады,

Что в город ворвались, пройдя преграды, -

А полк Ваш и в предместье не проник

В сей горький час.

– Да уж, вот оно как - «в сей горький час»! Ну, ты и умник, Сев, так играть словами, я бы не смог. Вот числами, цифрами, рунами - это да, я - мастер, - смеётся Блейз после, как мне кажется, вовсе не смешного рондо.
– А ведь на тебя и в моей специальности управы не найти!

Я улыбаюсь и говорю ему:

– А знаешь, Блейз, что у меня в Школе роман с дамой?

– А кто ж в Хоге не знает, что ты вылитый бабник, потому и теряешься вечно в треногах-то этих!

– Они называются монтировками, - произношу я серьёзно, - а вообще, - я всё-таки не удерживаюсь и прыскаю от долго сдерживаемого смеха, - это единственное, что я выучил после школьных С.О.В. по астрономии, имея в приятельницах саму Элизу Синистру!

– Да, значит, астрономия - не твой удел, - чуть поперхнувшись, важно заявляет Блейз, я потом опять срывается на хохот.

Я беззаботно смеюсь вместе с ним оттого, что он всего лишь поперхнулся, и этот уже становящийся прохладным вечер не закончится тем страшным кашлем и мелкими капельками крови на одеяле и платке. Ничего, Блейз, ты только сам не сдавайся, а так, глядишь, протянешь, нет, проживёшь ещё, - моё веселье угасает вместе с вечером, - ещё… сколько Мерлин, а лучше маггловский Бог даст…

– Зато я люблю смотреть на ночное небо в августе и загадывать желания на падающие звёзды, - тихо говорю я, мечтая, нет, умоляя, чтобы небо прочертила бы одна из таких, а желание, оно уже готово, только не балует лондонское небо с неоновой подсветкой такими звёздами.

– Сев, на траве роса выпала, разве такое может быть в таком огромном мегаполисе?!

Я слетаю с дерева и беру Блейза на руки, как отец взрослого сына.

– Это… чтоб ты… ног не… замочил, - пыхчу я.

Я ставлю его на нижнюю ступень вычурной, с коваными чугунными решётками по бокам, почему-то в виде сирен, какими их представляют магглы, лестницы в дом.

– Мы и так слишком засиделись на деревьях. Идём.

– А посуда, коньяки?

Прикрываю входную дверь поплотнее и говорю:

– Призову из кухонного окна.

А ты - в душ и…

– Но я уже там был сегодня.

– Хорошо. Жди меня в библиотеке, можешь сделать себе чай или кофе. Я аппарирую за едой туда же, где мы были. С собой не беру - холодно.

– Сев, а можно всё-таки?..

– Нет, профессор Забини, не забывайте так скоро вчерашней ночи! Поэтому - нет, Блейз, - говорю я уже мягче, но Блейз смотрит мне в глаза и видит, что я непреклонен.

– Чёрт, чёрт, чёрт! Чёртова болезнь! Чёртов оборотень!

– Не заводись, а лучше согрейся чашкой чая и возьми какую-нибудь лирику на французском - в библиотеке её множество. Ну, я пошёл.

Я аппарирую, едва сойдя со ступеней и заблаговременно притаиваюсь в зарослях чей-то живой изгороди, откуда - вон он - перекрёсток с супермаркетом, всего в одном небольшом квартале отсюда.

Иду и думаю: «Когда же мне выкроить время, чтобы хоть заглянуть в эту чёртову книжку?» По всему выходит - сегодня, когда утомлённый любовью Блейз заснёт. Э-эх, - я с хрустом выгибаю спину, - самому бы не заснуть… нет, разумеется, если я ставлю себе целью не заснуть, этого и не призойдёт.

Я уверенно шагаю внутрь гастрономического рая. Выбравшись минут через двадцать к кассе и пройдя обратно до места, куда я аппарировал, замечаю совсем неподалёку старушку, выгуливающую с бумажным пакетиком и совочком на длинной ручке - обычными для каждого британского любителя собак атрибутами городской жизни, крошечную, всю трясущуюся, левретку.

Думаю громко, залезая в скисшие старушечьи мозги: «Пошла прочь, шваль, да побыстрее!», старушка бросает совочек и пакет и, прижимая к груди кусающуюся левретку, пробегает с визгом мимо меня, в следующий момент я уже стою на ногах перед домом и в полуоткрытое окно слышу, как задыхается от кашля Блейз.

– Линки! Блейз! Подожди секунду, я иду!
– сваливаю пакеты на руки Линки, а сам, уж как был, в дорожном сюртуке бросаюсь к Блейзу и стучу его по спине, хотя прекрасно осознаю, что он не поперхнулся без меня чаем…

– Линки! Стели Блейзу на диване! Быстрее!

Пока Линки суетится, я глажу Блейза по спине, а кашель (о, чудо!) утихает сам, не оставив ни единого кровавого росчерка. Вдруг я замечаю рядом, на столе, чашку ещё дымящегося чая. Блейз совсем успокоился и спрашивает севшим от долгого кашля голосом: