Замок Эйвери

– Что, Сев, испугался, что это… оно?

Я едва могу дышать от испуга.

Он видит это и продолжает говорить что-то, прижав мою ладонь к щеке, опять горячей. Смерять ему температуру? Вот только отдышусь…

– … да язык ошпарил, - договаривает он.

Я понимаю, что он подавился слишком горячим чаем и… смеюсь.

– Да что же ты смеёшься, садист? А на диван… потому же положить хотел?
– спрашивает он слишком уж серьёзно.

– Да, потому, потому, что больше жизни за тебя испугался.

– Линки! Перестилай в спальне! Здесь - не надо!

– А ты так больше, Сев, не бойся за меня - рано или поздно это повторится, всё равно уж, когда.

Когда ни повторись - всё будет не вовремя, правда?

– Да, - мрачнею я, - но мы с тобой ещё поживём.

– Сколько Мерлин всеблагой отмерит.

– А за нашу любовь, может, ещё и накинет.

– Да-а, хотелось бы ещё пожить с тобой, Сев.

– Ладно, погоню Линки ужин нам готовить. Как ты насчёт ужина по-китайски?

– Я в шоке! Это лупоглазое недоразумение знает всю китайскую кухню?! Я не ослышался, Сев?

– Представь себе, знает. Ему, главное, было бы, из чего приготовить.Так что ласточкиных гнёзд не будет.

– А ну их - такая гадость! Главное - чтобы пельмени были.

– Линки! Разберись с едой! Ужин по-китайски!

– И скажи ему, Сев, побольше свинины и специй.

Я… этих заветных слов не говорил, Блейз - сказал.

– Слышал заказ от мастера Блейза Забини? Выполняй!

А хочешь, Блейз, он станет и твоим домовым эльфом тоже?

– Нет уж. Бестолков он у тебя слишком, а мне и в Англии, и во Франции своих хватает. И, вообще - не делись своим рабом ни с кем - дурная примета.

– Для кого?

– Конечно же, для принявшего дар.

– Это французская примета, наверное.

– Нет, итальянская, но я перенёс её и в Британию, вслед за отцом.

Сев, п-поцелуй меня, мне было без тебя так, словно из жизни изъяли квинтэссенцию.

Я зарываюсь в чёрные жёсткие кудри на затылке и притягиваю его, пока ещё сомкнутые, но не сжатые, губы к своему рту и целую, жаждая его сладости, языком пробегаюсь по безукоризненным зубам, выпиваю влагу его рта и посасываю язык, такой упругий, такой сладкий и желанный… Как бы я хотел, чтобы вот этим гибким языком он прошёлся по межъягодичной щели, поиграл бы с анусом, оказался бы внутри… но нет, мальчик не развращён до… такого… Чувствую, что моя плоть поднялась и трётся о шёлк белья, ещё, ещё, Блейз, ещё чуть-чуть, и я кончаю прямо себе на одежду… Нет, не прерывать этот страстный танец языков, несмотря ни на что… Мальчик, возлюбленный, что же ты делаешь со мной одними лишь поцелуями? Вот, я уже получил разрядку - не ты один теперь сможешь похвастаться, что кончаешь от поцелуя! Нет, я тоже теперь так сумел, теперь только я понимаю всю силу этой, казалось бы, невиннейших из ласк, так многократно и с усердием воспетой поэтами… «Я поцелуи не приму, что раздают по этикету», - помнится, пел я Хоуп, а потом и сам стал покрывать её лицо и тело неистовыми поцелуями, но ведь то была просто страсть… без любви… о, мой Блейз! Я стискиваю его в объятиях… Какое же счастье, что в моей жизни были Альвур, Гарри… но вот ещё одного имени я в свой разум не допускаю, ставя сильнейший блок… Прошло твоё время, так уступи свой путь иному, более… ласково и нежно любящему,более… чистому, как ни странно это звучит, ведь ты был девственником только де-юре, сколько же… грязи… да, грязи ты нафантазировал себе, а этот мальчик, отец двоих сыновей, пропадавший полтора года у маньяка, заведший себе после «слишком нормального» любовника, но при этом оставшийся безыскусным… вот это и есть истинная невинность, Рем…

– Ты что-то сказал?
– волнуется Блейз, - о невинности и… Люпине.

– Я? Н-ничего я не говорил, а только думал, да, об испорченности Люпина.

– Неужели я сказал что-то вслух?– тревожно думаю я, стараясь вспомнть, что.

– Я ничего не слышал, - кажется, убеждая самого себя, говорит Блейз.

– Да ты, ты и не мог ничего слышать - я думал!
– взрываюсь я на ни в чём не повинного парня.

– Хорошо, ну не заводись - не люблю, когда на меня кричат, - болезненно морщится он.

– Я не прав с тобой, - это всё, что я могу выдавить из себя по отношению к тому, от коего поцелуя мне было… так хорошо.

– Я - скотина, – думаю, всего один раз за полмесяца извинился перед тем, кого люблю всей душой, кем дышу, - и вхожу в ванную - ополоснуться и переодеться.

Какое уж тут - хвастаться перед обруганным ни за что Блейзом, что я тоже смог кончить от поцелуя… всё лазилю под хвост - и вечер, и ужин - у меня не хватает сил признаться, что дело в раздражении на собственную вспыльчивость. Отчего я с Ремусом не был таким?! Отчего именно с этим влюблённым в меня по самую макушку молодым (ах, каким же молодым!) мужчиной, который и слова-то поперёк сказать не смеет! Ишь, «не люблю, когда на меня кричат» - и это с его-то страшным прошлым?! Ну наорал бы на меня, сделал бы хоть что-то в свою защиту, а то я чувствую себя тем маньяком-насильником, разве, что ног ему не ломаю!

– Хватит, Северус, сейчас же пойди, пока не залез под душ, и извинись перед Блейзом!

– Да, я виноват, но просить прощения не умею!

– Мог же ты и с Гарри…

– Не приплетай сюда его светлый дух!

– Хорошо, с Люпином…

– Это было не всерьёз, мы оба были одинаковы - и по возрасту, и по развращённости, правда, это больше было в его компетенции…

– Целуясь, ты превозносил качества нынешнего избранника.

– Не употребляй этого слова даже в мужском роде!

– Да ты цепляешься к словам, буквоед! Я же о сути! Так вот, я не устану повторять - ты уже извинился единожды перед мальчиком, так просто повтори это!

– Но я не помню, при каких обстоятельствах я в тот раз просил у него прощения! Помоги!

– При интересных. Теперь это уже не важно. Ты ли не превозносил своего любовника выше тех, кто был до него?!

– Да, я. Можно я просто промолчу, а он и так простит меня? Или это не вежественно?

– Я промолчу.

– А я, я обойдусь. Уговорил, пошёл извиняться.

Глава 18.

… Стол накрыт и уставлен множеством блюд - так было и в том доме, и в этом. И будет вновь.

Я подхожу к Блейзу, всё в той же, уже с засохшими пятнами и каплями, одежде и встаю перед ним на колено, целую ладонь и прикладываю к своей, холодной щеке, говоря твёрдо:

– Прости меня, возлюбленный Блейз за то, что вместо благодарности за твой чудесный поцелуй, - я торопливо расстёгиваю сюртук снизу, жалея, что не сделал этого раньше, но я так спешил… не передумать, - вот, смотри - я тоже сумел… благодаря тебе, - он смотрит то на размытые пятна, то мне в глаза, правда, тотчас отводя взгляд, - стесняется, - думаю я, но вслух доносятся слова, сказанные моим голосом.
– я пришёл просить прощения у тебя, мой Блейз, за то, что после поцелуев… имел наглость накричать на тебя, ни в чём не повинного.

Всё, сказал, и… ничего страшного не случилось, кроме:

– О-о, Сев, умоляю, встань с колена, мне так неудобно.

– Сначала прости, - твёрдо.

– Да ты уж давно прощён, я привык…

– Блейз, ты… привык, что я не извиняюсь?

– В общем-то, да.

– Тогда почему ты, более чистокровный волшебник, чем я, терпишь такое надругательство над своей честью и,более того, над честью бесчисленного сонмища душ твоих предков?
– искренне недоумеваю я.

– С предками я договорюсь там, в Посмертии, и уже скоро, - он поднимает ладонь, чтобы договорить, - а со своей честью у меня уже давно проблем нет… начиная с лорда Горта и мёсьё де Номилье, которые оба, правда, на свой собственный лад, использовали меня, а вот от тебя, лю-би-мый, получать окорбления дважды, нет, двунадесятеро тяжелее, чем от них обоих вкупе. Но ты… - он приподнимает мою голову за подбородок, - ты - горд, я никогда прежде не встречал мага, обуреваемого такой гордыней, как ты, потому и перестал ждать извинений - дела говорят вместо тебя, Северус Снейп! Быть может, с другими ты и вёл себя по-иному, но со мной, лишённым чести…