Записки нечаянного богача 4

Слава подошёл, когда на площадке мы остались вдвоём, глядя в тёмное ночное зимнее небо, полыхавшее рыжим заревом со стороны Москвы и черневшее непроглядной синевой с редкими звёздами с севера и запада. Там, под этим мраком, лежала земля, ставшая моей.

— С возвращением! — прогудел Слава, обнимая нас по очереди. — Баня топится, Васильич разогнал домработников, оккупировал кухню и сказал, что если мы опоздаем к ужину, то столоваться и ночевать можем готовиться за периметром, в сугробах.

— Сколько запас? — кажется, угрозу начальника охраны посёлка, которую я счёл шуткой, Головин принял всерьёз.

— Сорок три, — отозвался здоровяк.

— За мной бегом, — чувствовалось, что стальной вождь приключенцев возвратился в свою стихию, где не было вещих снов, монастырских кладов и опасных переговоров.

— Что с пробками? — на бегу бросил он подхватившемуся следом Славе.

— Пятница, вечер, всё бордовое вчернь, девять баллов, — ответил тот, умудряясь не сбивать дыхания, будто не бежал, а в кресле сидел.

— Первой машине — сигналы включить. Аллюр — три креста, парни! — сообщил он уже в гарнитуру, полученную от громилы на ходу, утопив в ухо невидимую пуговку наушника и разместив на вороте тонкий стержень, видимо, микрофона.

С парковки три машины сорвались со свистом по бетону: впереди летел чёрный двухсотый Крузак, за ним почти вплотную — Раджа, выглядевший со стороны, наверное, так, будто готовился отгрызть у впереди идущей машины задний бампер, и замыкающим — микроавтобус с трёхлучевой звездой на решётке радиатора и крышке багажника, чёрный, тонированный наглухо, с крышей, увешанной и уставленной всякими антеннами и прочими непонятными мне приборами, напоминавшими большие таблетки активированного угля. Выйдя на шоссе, первая и третья машины начали крякать и моргать синим так, что сомнений не оставалось — эти спешат страшно, и на пути их стоять очень рискованно.

Ветеран неизвестных мне сражений, человек, которого опасались, наверное, оба Головина, начальник охраны посёлка Василий Васильевич помешивал в кастрюле на плите какое-то варево, даже по запаху казавшееся огненно-острым.

— В душ и переодеваться, потом к столу, мухой. Успели, молодцы, — продолжал он нам уже в спины.

Из разных ванных комнат в противоположных концах коридора мы с Тёмой вышли одинаково румяные, с мокрыми головами и в одинаковом оливковом нижнем белье, которым, кажется, мой дом начали снабжать централизованно. По лестнице спустились друг за другом, и к столу подошли с некоторой опаской. Я так вовсе неожиданно ощущал себя так, будто не домой пришёл, а в гости, причём к кому-то опасно важному. Во главе стола сидел Васильич, придавая идеальную ровность ряду из трёх лафитничков, замерших перед ним по стойке «смирно» или «равняйсь» — мне, как сугубо гражданскому, было без особой разницы, но торжественность момента я оценил.

— Позволь, Дим, похозяйничаю малость. Вам, ребята, после рейда отдыхать надо, а не про харчи да сервировки всякие думать. Но для начала — за встречу!

Мы опустились на стулья, старик набулькал и подал пример того, что греть напиток — хамство. Мы поддержали.

Под крышкой кастрюли, накрытой клетчатым полотенцем, обнаружилась разваристая картошечка, тут же очутившаяся в наших тарелках. Васильич щедро посолил, сдобрил постным маслом из бутыля, которого я раньше, кажется, не видел, и сыпанул рубленого укропу. Дух от тарелок поднялся сказочный. А подрумяненные на сухой сковородке толстые ломти ржаного, натёртые чесноком для аромату, его только удачно подчёркивали. Основным блюдом оказалась жареная колбаса ассорти — никогда такого не встречал. Приличные шайбы варёной чередовались на большом блюде с какими-то не то шпикачками, не то купатами и кусками, вроде бы, краковской, но и это смотрелось украшением. Плачьте, пекинские утки, устрицы, гребешки и прочие сыры с плесенью! Вот он, тот стол, глядя на который становилось понятно, что жизнь у присутствующих конкретно здесь и сейчас удалась. Сыр, кстати, тоже был, плавленый, «Дружба». Но, по-моему, выступал больше в части элемента декора.

— Так! Не вовремя выпитая вторая — это насмерть загубленная первая! — Васильич отточенным, тренированным движением мелькнул бутылкой над лафитничками и они волшебным образом наполнились. — А теперь — за дружбу!

Кто-то когда-то очень давно говорил мне: «споришь с тамадой — сам тамади!». Поэтому в части тостов и их очерёдности я никогда не лез с комментариями и замечаниями.

Некоторое время жевали молча. А потом начальник охраны, откинувшись на спинке стула, спросил:

— Федя сказал, у вас там чуть замятня не вышла, Тём?

— Было дело, — буркнул Головин, покосившись на меня со странным выражением лица.

— Такое случается. Получил ты приказ охранять объект. А в ходе работы выяснилось, что охранять его надо от того, кто приказ отдал. В твоём случае, как я понял, совсем худо могло выйти — напротив Фёдора стояли? — глаза старика из-под кустистых седых бровей смотрели на Артёма с какой-то мудрой печалью.

— Да. Первый раз такое, Васильич. Даже мыслишки не всплыло, что брат передо мной. Случись заваруха — мы бы с Волком до последнего там работали, — хмуро кивнул Головин.

— Песня такая есть у Визбора: «Ну что же, каждый выбрал веру и житьё»*. Так что не казнись, Артём. И лишнего не думай, не надо, да и бестолку. Ты всё верно сделал, верно поступил. А брат на тебя не в обиде. У него служба такая же самая. Да и одна она у вас, если вдуматься…

При словах о брате Тёма вскинул глаза, недоверчиво и жадно вглядываясь в старика. Но тот, пожалуй, и не такие взгляды выдерживал, поэтому только еле заметно кивнул.

А потом мы сидели молча, заводя по очереди музыку, которую считали подходящей. И в словах и нотах самых разных времён и исполнителей было что-то одно, общее, главное. Про дружбу и дело всей жизни. Про готовность идти до конца. Васильич ушёл через час примерно, напоследок похлопав нас по плечам одновременно. А когда за ним щёлкнула дверь, стальной приключенец поднялся, обошёл стол и протянул мне ладонь. Я встал и крепко пожал её. А потом мы так же крепко обнялись.

Проснулся я от того, что внутренний фаталист в голове голосил песню из вчерашнего вечернего репертуара, и опять Визбора, которого начальник охраны явно высоко ценил: «Вставайте, граф, уже друзья с мультуками / Коней седлают около крыльца!»**.

Внизу раздавался голос Тёмы, и ещё два, кажется, женских. Вот тебе и доброе утро! А ведь ложились-расходились вчера в одно время, и вариантов продолжать посиделки не было ни одного. К лестнице вниз я подходил, борясь с самыми неожиданными предположениями, что накидывал скептик. Навстречу неслись бодрый бубнёж друга и заливистый дамский смех.

— Всем привет! Это чего тут происходит, Тём? А если жёны узнают?! — начал я с самого верха, едва только увидел босые ноги Головина, что шли от Бормана к столу.

— Сам у них и спроси, — пожал плечами тот, усаживаясь и подтягивая к себе здоровенную плошку с гренками, аромат которых тревожил меня не меньше женских голосов ещё на втором этаже.

Оказывается, технически подкованный Тёма как-то вывел на экран большого телевизора изображение с телефона, и теперь наслаждался благами цивилизации в виде конференц-связи. Из квадратиков на меня смотрели Надя с Анютой, от которой, правда, видна была только макушка, Бадма и Мила с Серёгой. Если примерно представлять пейзаж — они сидели возле бассейна на базе Умки, с одной и той же стороны от него. И хохотали над бдительным нечаянным мной, что так вероломно заподозрил друга в возможных вольностях.

— А ты кого тут планировал встретить поутру, родной? — весело прищурилась на меня жена.

— Доброе утро, солнышки мои! Как же я рад вас видеть! А после вчерашних путешествий — даже не знаю, что и ответить. Пожалуй, даже дедушке Морозу не удивился бы, — честно признался я.

— Да Тёма рассказал уже про ваши приключения! На минуту одних оставить нельзя! — погрозила пальцем Надя, а Бадма кивнула, соглашаясь, в соседнем окошке большого экрана.

С их слов выходило, что матёрый диверсант поутру позвонил своей жене, чтобы та узнала у моей жены, где в этом доме сахарный песок. Ну да, лёгких путей Головин не искал, а трудностей, тягот и лишений не страшился. В результате простой вопрос вылился во внеочередной бенефис и историю «а мы вчера с Волковым…», которые собрали у бассейна всю ахавшую группу наших близких. Красок Тёма снова не жалел, поэтому вчерашние раскопки обросли деталями вроде кровожадных привидений, злокозненных древних католиков и вселенских заговоров. Лес и берег реки наполнились смертоносными ловушками, которые заставили бы заикаться Джона Рембо и даже Кирилла Мазура. В монастырских кельях засели масоны и вурдалаки. В общем, спустился я почти к самому финалу, по которому выходило, что «твой, Надька, бессеребренник-муж, святая простота и валенок, нашёл золото партии, Колчака и Монтесумы, личную переписку папы римского с Керенским, оборотно-сальдовые ведомости Ивана Калиты и любимую коллекцию марок и значков хана Батыя. А потом всё это богачество широким жестом взял и поменял на один-единственный крест, который какой-то еврей давным-давно подарил его дальней родственнице. И за ним теперь надо будет ехать на польско-эстонскую границу, чтобы там, в ночи, среди медленных, но опасных контрабандистов, обнаружить тайные хранилища янтаря!».