Защита Чижика

— А организатор? Тот, кто послал Сливу? — резко спросила Ольга.

Тритьяков встретил её взгляд спокойно.

— Непосредственный организатор покушения… наказан. Кем? — Он слегка развел руками. — Наказан самими же концертмахерами. По их… внутренним законам. Поскольку он поставил в смертельную опасность ваши жизни. А вы — генерал сделал едва заметное ударение на «вы», — фигуры для них… абсолютно запретные. За такое — наказание одно. Суровое. И другим… наука. Так что с этой стороны, — он заключил, — вам опасаться нечего. Дело закрыто. Официально — психически больной человек совершил нападение по бредовым мотивам. Точка.

Он встал, поправил китель. Его фигура в дверном проеме казалась монолитной и окончательной, как приговор.

— Просто… — добавил он на прощание, уже в дверях, обернувшись. В его голосе вдруг прозвучала нехарактерная, почти отеческая нота предостережения. — Будьте впредь осторожнее в выборе знакомств. Держите дистанцию. Даже здесь, в Москве, под боком у Кремля, — он чуть усмехнулся сухим уголком губ, — могут водиться тигры и драконы, знаете ли… Спокойной ночи.

Дверь тихо закрылась. Щелчок замка прозвучал громче выстрела в тишине гостиной. Тиканье часов снова зазвучало отчетливо. Но теперь оно отбивало не просто секунды, а отсчет новой, тревожной эпохи в нашей жизни, где доверие стало роскошью, а соседство с гением — смертельным риском. Тень несчастного случая, о котором говорил Тритьяков, сменилась другой тенью — более широкой, бесформенной и куда более зловещей. Тенью города, где драконы были не сказкой, а повседневностью, прячущейся за фасадами благополучия. Мы сидели втроем, слушая эту тишину, и каждый понимал: что-то безвозвратно сломалось. Простота и ясность «просто аварии» казались теперь потерянным раем.

Глава 13

24 мая 1980 года, суббота

Опытный и матёрый

Сочи — город большой. Даже огромный. Нет, сам по себе, как скопление домов, улиц и человеческих гнёзд, он, быть может, не так чтобы колоссален, но по велению краснодарского административно-территориального управления он легко поспорит и с Лондоном, и с Парижем. Площадью. Так, во всяком случае, утверждает брошюрка для гостей города-курорта, что лежит у меня на столике, рядом с недопитым стаканом боржома. На обложке — пастораль: белые домики, карабкающиеся по склонам, синева гор, увенчанных шапками не то облаков, не то снега, и лазурное море, лениво лижущее галечный берег. Надпись же гласит: «Добро пожаловать, гости дорогие!» Радушие казенное, но оттого и понятное, родное.

В брошюрке же и план Сочи. Замысловато начертанный, пестрящий названиями санаториев, пансионатов, курортных поселков, будто рассыпанных пьяной рукой вдоль побережья. Как рисунок-головоломка «попробуй, отыщи тигра в кустах». Но местоположение нашего пристанища на нём не отыскать. Как не сыскать иголку в куче металлолома. Тщетно водил я пальцем по тонким линиям, выискивая знакомые ориентиры — ничего. И на большом, подробном плане, что за сорок копеек я приобрел в киоске «Союзпечати» аэровокзала — тоже нет. Будто растворился наш санаторий в субтропическом воздухе, как мираж. Зато есть музей Николая Островского. Выделен жирным шрифтом. Выдастся время, непременно схожу. Сходим. Всей честной компанией. Хотя кто из нашей честной компании захочет идти в музей — большой вопрос. Ми и Фа предпочтут море, бабушки — процедуры, Лиса и Пантера — тишину. Но намерение благое, и это уже что-то.

Прибыли мы сюда вчера, заполдень. Самолётом. Лиса и Пантера, Ми и Фа, опять же бабушки, конечно. Ну, и я, куда ж без меня.

Встречали нас… как бы это сказать… согласно табели о рангах. Ласково, но с оттенком казенной подобострастности, которая здесь, на юге, особенно прижилась. Встретили и повезли. Колонной. Четыре автомобиля. Впереди — «Волга» ГАИ, синяя, с мигалкой, пока безмолвной, но готовой завыть в любой миг. Затем — ещё одна «Волга», где восседали я и обе бабушки, ахая и восхищаясь видами. Следом — третья «Волга», с Лисой, Пантерой и мелкими, то бишь Ми и Фа, прилипшими носами к стеклам. Замыкала шествие «Волга» санитарная. Белая, с красным крестом. Внутри — врач с озабоченным лицом, носилочное место вместе с самими носилками, и санитар в белом халате, но почему-то с автоматом Калашникова на коленях. На всякий пожарный случай. Мало ли что. Так нынче встречают в Сочи гостей. Не просто дорогих, а очень-очень дорогих. По особому распоряжению, спущенному сверху. Велено — встречать, вот и встречают, со всем тщанием и предосторожностями. Санитары с автоматами — это, знаете ли, такой специфический курортный колорит.

Андрей Николаевич, человек проницательный и заботливый (о других, разумеется), решил, что нам всем требуется отдых. Основательный. Работа работой, изрек он, а отдых должен следовать по расписанию, как поезд Москва — Чернозёмск. Место выбрали соответствующее — санаторий «Сочи». Название простое, без затей, как вывеска сельмага. Жить будем здесь, вдали от городского гомона, суеты курортной толчеи и любопытных глаз, окруженные — как гласит все та же брошюрка — «вниманием и заботой». Добавлю от себя: вниманием искренним, как улыбка стоматолога перед началом сверления, и заботой неустанной, как комариное жужжание над ухом ночью.

Санаторий, признаться, оказался на редкость тихим местом. Теперь понятно, почему его не найти на карте. Для постороннего человека отыскать эту обитель — задача почти невыполнимая. До ближайшего населенного пункта, поселка с экзотическим, будто из романа Стивенсона или Джека Лондона, названием Лоо, — семь вёрст. И все это пространство — густой, почти непроходимый лес. Горный лес, с запахом хвои, прелой листвы и чего-то ещё, влажного и древнего. Нет, по прямой, конечно, рукой подать. Но прямая здесь — понятие условное. Дорога вьется змеей, петляет, взбирается на увалы и ныряет в ложбины, извиваясь прихотливо, как путь шахматного коня. Смотришь в окно — казалось, только что проезжали этот поворот, а вот он снова возникает, но уже с другой стороны. Голова кружится.

Роскоши, о которой так любят трубить западные газеты и перешептываться отечественные знатоки, описывая жизнь наших вождей, здесь не наблюдается. Скромно живут руководители, в трудах праведных. Разместились мы в отдельном домике. Уютном, деревянном, пахнущим сосновой живицей и сандалом. Веранда увита каким-то цветущим плющом. Но сравнивать домик с ливийской виллой не стоит. Иное измерение. Впрочем, зачем сравнивать? Не в стенах суть, не в метрах и не в бассейнах. Зато телефонов — целых три штуки. Выстроились в ряд на полированном столе в кабинете, будто волшебные слуги из сказки — что, новый хозяин, надо? Один — обычный сочинский. Жёлтый. Другой — прямой московский, для важных разговоров без помех. Зелёный. Третий… третий — кремлёвский. Красный. Такой особенный аппарат, с лаконичным номером и, должно быть, особым тембром звонка. Ну, понятное дело — место предназначено для людей серьёзных, занятых непрерывными государственными заботами даже в моменты поправки здоровья и набора сил. Им без связи — как без воздуха. Как без пульса. Ну, у нас тоже найдётся кому звонить и куда звонить.

Первым делом, едва расположившись, бабушка Ка, особа бдительная и обладающая солидным медицинским стажем, отправилась с инспекцией на детскую площадку. Цель — удостовериться, нет ли среди присутствующих отпрысков знатных семейств лиц с подозрительным кашлем, насморком или, не дай бог, ветрянкой. Вердикт был вынесен быстро и категорично: «Чисто! Инфекций нет!». Только после этого Ми и Фа получили долгожданную свободу и помчались заводить новых друзей. Под присмотром. Они у нас общительные до невозможности, Ми и Фа. Любят быть в центре, верховодить, устанавливать свои, зачастую весьма странные, правила игры. И что удивительно — друзей у них повсюду заводится видимо-невидимо. Будто флюиды особые излучают. Дети чуют властную породу. И многие любят подчиняться. Это же так удобно — подчиняться.

Но все это было вчера, в день заезда, суетливый и утомительный. Сегодня же началась та самая, размеренная и предсказуемая, жизнь курортника. Утро открылось визитом курортологов. Явились врач Смирнова — женщина средних лет, с умными, чуть усталыми глазами и безупречно белым халатом. И две медсестры с ней: Анюта, румяная, пышущая здоровьем, и Верочка, хрупкая, тихая, большеглазая. Обследовали нас очень мило, с той профессиональной ласковостью, за которой скрывается привычка и лёгкая скука. Измерили давление, послушали стук наших молодых и не очень сердец, постучали молоточками по коленкам, заставили глубоко дышать и не дышать вовсе. Взяли всякое разное на анализы — кровь, прочее. Назначили режим: подъём в семь, отбой в десять. Мелким в девять. Диеты: стол номер пять для бабушки Ка, номер восемь для бабушки Ни, а остальным — пятнадцатый, как завещал великий Певзнер. И, конечно, процедуры. Море их. Ванны хвойные и жемчужные, душ Шарко и циркулярный, ингаляции, грязи, массаж. Целый ритуал. И непременное предупреждение, произнесенное с серьезностью пророчества: «Помните о вреде длительного пребывания на открытом солнце! Особенно с одиннадцати до четырёх!»

Бабушкам все это безумно понравилось. И вежливое, почтительное обращение врача Смирновой, и список назначенных процедур, длинный, как сказка про белого бычка, и сам факт заботы о их драгоценном здоровье. Они обожают лечиться, наши бабушки. Для них санаторий — не отдых, а священнодействие, возможность с новой силой ухватиться за бразды правления домашним хозяйством по возвращении. Каждая процедура — кирпичик в фундамент их неувядаемого долголетия и бодрости духа.

Утром же Лиса и Пантера взяли мелких и отправились гулять по пляжу. Пляж здесь особенный. Для чужих — категорически закрытый. Огорожен, охраняется. Да и неоткуда, в сущности, взяться этим самым чужим. Санаторий «Сочи» — место на отшибе, глубоко запрятанное. Приезжие обычные о его существовании и не ведают. А местные… местные знают. Знают очень даже хорошо. И потому — не суются. Никогда. Здесь с нарушителями спокойствия, границ или режима не церемонятся. Реагируют быстро, решительно и — по всей строгости закона. Так мне сегодня утром, в порядке ознакомления с правилами внутреннего распорядка, обстоятельно разъяснил начальник охраны. Мужественный мужчина с непроницаемым лицом и цепким взглядом. Ознакомился, да. Принял к сведению. Ощущение, будто отдыхаешь не на берегу ласкового моря, а на острове, окруженном невидимыми, но очень острыми скалами. И солнце, такое ярко, кажется чуть холоднее от этого знания. Здесь вообще не сказать, чтобы жарко.