Затмение: Корона

На экране возникло с полдюжины человекообразных существ. Они корчились, ползали, как неловко стоящие на лапах новорождённые щенки — розовые, ещё бесшёрстные. Но у этих были человеческие черты, слегка уплощённые и сглаженные. Ладони слишком большие для коротких кистей, пальцы вдвое длинней обычных, лбы выдаются вперёд — черепа скорей могли бы принадлежать шимпанзе, а не людям, — гениталии сморщенные. Сосков не было. Немногим крупнее овчарок. Баррабас смотрел, как одно из созданий высралось под себя, затем загребло пригоршню кала и размазало спиральным узором по спине другого...

— Вот наши замечательные маленькие сублюди, — говорил Купер. — Сублюди шестого поколения, Субы-6. Я их называю Щенками. Люди-щенки. Они ведь действительно смахивают на щенков, гм?

— Что это такое?

— Это наша будущая рабочая сила. Или, вернее сказать, ранняя модель. Прототипы. Они генетически заточены под определённые характеристики... Мы ещё не все узелки старой доброй спирали ДНК распутали, но мы работаем и успешно продвигаемся. Соглашусь, что эти существа скорей уродливы. Как только мы устраним полукровок и прочую мерзость, нам понадобятся субы, чтобы занять, э-э, экологическую нишу. В определённом смысле они подобны учёным идиотам — савантам; в каких-то отношениях тупы, словно животные, ибо они так выведены, но в других — способны к выполнению определённых сложных действий, например, укладке кирпичей, конвейерной сборке, работе с пластмассами, уборке мусора, даже работе с электричеством. Они ментально купированы и так пассивны, что не причинят нам никакого вреда. Они немного понимают язык, вплоть до приказов — но использовать его сами не могут. Можно сказать, живые роботы. Эта версия в целом довольно ограничена. Рано умирают, лёгкие у них сбоят, но, если их мотивировать электрохлыстом, хорошо запоминают приказы. К седьмому или восьмому поколению, то есть, как мы надеемся, примерно через три года, сублюдям можно будет поручать умеренно сложную работу. И однажды в мире останутся только Идеальная Раса и Субы. Другие расы вымрут. А эти, сублюди, вообще лишены будут способности к восстанию — ни на йоту. Они чудесны, вы не находите?

Купер обернулся и взглянул на него.

Баррабас собрал всё самообладание и повторил, как попугай:

— Чудесны. — Он прокашлялся. — А я... гм... мне надо будет с ними работать... лично?

— Ну да, конечно! — весело сказал Купер и нажал кнопку быстрой перемотки. — Теперь вы же с ними знакомы?

Розовые человекощенки засновали по экрану, рисуя друг у друга говном на спинах, словно гиперактивные выползки о руках и ногах.

Баррабас смотрел на них, глубоко дыша. Через некоторое время он сумел сформулировать мысль: Ну ладно. Я с этим справлюсь.

Но в глубине души он совсем не был в том уверен.

ПерСт, Космическая Колония.

Межпланетное пространство

Из космоса Колония выглядела как шестимильный живой цилиндр, который проглотил нечто объёмистое... Выпуклость в центре Колонии — полутора миль в диаметре — представляла собой сферу Бернала. Вогнутая внутренняя поверхность и была основной обитаемой зоной Колонии. То был Пеллюсидар, полая Земля. Ландшафт уходил к вывернутому наизнанку горизонту, искривляясь вверх там, где полагалось бы изогнуться вниз. Продольная ось Колонии указывала на Солнце; отфильтрованный и перераспределённый колоссальными зеркалами свет лился из круглых окон на обращённом к центральной звезде конце цилиндра... Колония обращалась вокруг своей оси за пять минут, создавая не слишком высокую искусственную гравитацию, но достаточную, чтобы люди могли там жить и добывать из астероидов полезные ископаемые, перерабатывая руду в зонах низкой гравитации на особые продукты, которые можно было получить только в таких условиях, и трудиться над достройкой парящего в пространстве города — хотя задуман артефакт был таким, чтобы процесс этот никогда не заканчивался...

Увидев Уитчера и обменявшись с гостем рукопожатиями, Клэр Римплер тут же поняла: с ним что-то не так. Рука его на ощупь была точно резиновая: вроде кондома, куда крепче перчаток, почти невидимое и трудноосязаемое изделие. И даже под таким прикрытием руку Уитчер отдёрнул куда быстрей, чем могло показаться учтивым.

Уитчер казался сорокалетним, но был, ясное дело, куда старше, как об этом свидетельствовали слишком гладкие черты — плод работы множества косметических хирургов и железопротезистов, энзимологов, РНК-ремонтников, тормозивших процессы старения. Длинные, аккуратно остриженные каштановые волосы и маленькую, идеально правильной формы бородку Уитчер позволил расцветить парой мазков седины. На компактном теле его идеально сидел баснословно дорогой костюм из мягкой мареновой кожи.

Клэр Римплер нельзя было в строгом смысле назвать малышкой, но почти; крупные ореховые глаза и короткие рыжие волосы, губы непропорционально большие для кукольного личика. Такая внешность многих вводила в заблуждение, заставляя заподозрить в Клэр мягкого и изнеженного человека. На самом деле она была крепче стали. Слыхал я, что к ней теперь без пушки лучше не лезть, сказал кто-то за её спиной, когда Клэр, вернувшись в Колонию, официально вступала в Админские полномочия; ей довелось убивать и видеть, как гибнут другие, она повидала столько, что трём генералам хватило бы, и вступила в Новое Сопротивление; её отца, который спроектировал Космическую Колонию и долго управлял ею, сперва убили, а затем надругались над его трупом, вырезав фрагменты мозга и приспособив, с катастрофическими результатами, для управления Станцией через биокомпьютерный интерфейс.

Если верить файлам Уитчера, Клэр рассталась с любовником (оперативником НС по имени Дэн Торренс, которого Уитчер смутно помнил), оставила того на Земле ради власти над Колонией. Палец в рот ей не клади.

Такое вот прошлое и близость смерти наложили лёгкий отпечаток на её язык тела и выражение лица.

Но стоило ей усмехнуться, как вокруг словно солнечный зайчик принимался плясать.

И сейчас, улыбнувшись Уитчеру, она сказала:

— После привычных вам апартаментов здешние каюты хибарами покажутся. Когда Расс вернулся с Кауаи, у него глаза на лоб лезли.

— Мне как раз будет приятнее побыть немного в замкнутом пространстве, — ответил Уитчер. — После того, как мой дом разнесли боеголовкой, есть повод для самоограничений. — С отсутствующим видом он добавил: — Да и гравитация в моей каюте пониженная, мне приятно. — Глаза его не отрывались от двери, через которую вошёл Расс Паркер в сопровождении Лестера, Стоунера и Чу.

Я была права насчёт Уитчера, думала Клэр, наблюдая за ним. Этот человек явно параноик. Находясь с ним в одном помещении, лучше сидеть спиной к стене. Он не знает, как уязвимо это место...

Расс Паркер, коренастый краснолицый человек средних лет, носил настоящие синие джинсы и синюю принтерную рубашку. Наверное, смешивать настоящую ткань и распечатку неправильно, но для Расса типично было пренебрежение подобными условностями.

Лестер, делегат от техников, сел и принялся вполголоса переговариваться с Чу и Стоунером. Он был крупный, чернокожий, как космос, и носил серый прыжкостюм техника на молнии. Жена Лестера, Китти, белая женщина, казалась непримечательной, но проявляла необычайную силу духа. Чу, резкая, порывистая китаянка, числилась теперь Админ-секретарем, а раньше, как глава НС Колонии, выяснила, что Китти и Дэн Торренс — родные брат и сестра; брат и сестра! Совпадение это немного пугало Клэр. Но, пожалуй, тут всё логично. Китти боец. Она сражалась за Лестера. Она сражалась за своего ребёнка. Она сражалась за чувство долга Расса Паркера. И победила.

Дэн стал дядей несколько недель назад. Надо бы ему как-то весточку передать, вспомнила Клэр, садясь. Но пробиться в Париж сложно. Моссадовские линии связи иногда в этом полезны; а может, Уитчер что-то придумает.

Клэр жаждала с кем-то поговорить о Дэниеле «Остроглазе» Торренсе. Каждое утро, просыпаясь для нового рабочего дня, она твердила себе, что пора его забыть, умертвить чувства к нему. Он партизанит в самом логове неофашистов. Всё равно что в гитлеровском Берлине. Шансы выжить — особенно при учёте экстракторов — у него микроскопические. Вероятней всего, они никогда больше не увидятся. А мысли о нём, тревога за него, выводили Клэр из равновесия.

И каждое утро начиналось с: Ну всё, сегодня я о нём забуду.

Но по ночам она лежала, свернувшись в позе эмбриона, объятая болью, что имела форму его имени.

Она не только скучала по нему, но также испытывала вину за то, что вынуждена была его покинуть ради нынешнего поста. Ей одной раскрывал Дэн душу. Без неё он останется одинок в своём панцире. Эмоциональной клаустрофобии...

Если, конечно, не нашёл себе другую. В Сопротивлении есть и другие женщины — они терять времени зря не привыкли и своего не упускают.