Зелёная земля
Шрифт:
и уже через миг с высоты
раздаётся вздох каменистый:
«Мои мониста!..»
Полосатая Птица
Полосатая Птица расписная
в пустом перелеске
размышляла о вечном, не зная,
для чего ей полоски.
Будь она арбузная корочка
или тигровая лилия…
но она была обычная дурочка,
каких везде в изобилии.
И большого в ней не было смысла:
её жизни узкое русло
в ширину простиралось на два
каких-нибудь
и была её голова
полна ветра.
Её даже иногда порицали -
особенно всякие полицаи.
И было невдомёк этим неучам,
что есть план у небесного зодчества,
что по птичьим полоскам, по линеечкам,
тоже пишут историю человечества.
Треребристая Птица
Треребристая Птица
не желала водиться
ни на небе, ни на воде -
нигде:
ни в садах, ни в домах,
ни в мучных закромах,
ни в посудной лавке,
ни на острие булавки,
ни в пробирке,
ни в табакерке,
ни в пудренице,
ни в сахарнице,
ни на глади покрывала,
ни там, где она не бывала,
а уж там, где она находилась,
она и совсем не водилась -
нигде не водилась и ни с кем не водилась,
и где родилась – там не пригодилась,
а где зажила потом славно… -
там и подавно.
Скарбузная Птица
Скарбузная Птица не пряталась в листве,
Скарбузная Птица не таилась в полутьме -
она жила у нас в голове:
она была в уме.
Ещё там имелась старая ветла -
и птица над нею летала, как метла,
летала и очень красиво
на все лады голосила:
«Как хорошо мне живётся в голове,
как хорошо мне живётся в уме:
в голове как в синеве,
а в уме как в кутерьме!»
И многие относились к ней
как к мысли или в этом роде,
а многие относились к ней
как к зажжённой лампаде -
а многие относились к ней
как к далёкой планете -
и все были правы до конца своих дней.
А неправых нету на свете.
Всё закончилось мятным ликёром
да измятым одним разговором
с без пяти до семи десяти.
Со стола подхватили монетки,
резко встали, собрали манатки -
и затеяли было идти.
А не шлось – и игравший на банджо
всё подглядывал грустно и нежно
в наши карты, качал головой
и одною струной золотою
перечёркивал нашу затею -
и одною звенел тетивой.
И – не шлось, и арабики запах
на тяжёлых, на бархатных лапах
пританцовывал в лунке следа,
хоть его вообще не касалось
ничего из того, что казалось
завершённым уже навсегда.
И –
не шлось, и печальная кронапокатилась без звука и крена
в направленьи другого стола,
словно всё вообще понимая, -
и легла на ковре, как немая,
и помочь ничему не могла.
А табачная глупая лента
льнула к локтю, твердила ну-ладно-
посидите-зачем-вам-домой,
будто знала – и знала, наверно, -
для чего полыхает латерна
у порога, над уличной тьмой.
Между тем как за дверью снаружи
собрались уже полчища вражьи,
приготовили всю свою злость -
и две смерти обнялись, болтая…
Но звенела струна золотая -
и не шлось, и не шлось, и не шлось.
Не при этой погоде капризничать у бистро,
на витрины глазеть или медлить на переходе
и часами болтаться по мокрому Vesterbro -
не при этой судьбе, не при этой плохой погоде.
Нам пора научиться отказу от лёгких благ,
от внезапных поездок и слишком далёких планов -
и пора научиться пореже вздымать свой флаг,
а тем паче в присутствии прочих достойных кланов.
Не при этой погоде носить белоснежный плащ
или следовать новой – неверной, как кошка, – моде
и гадать, отчего вдруг пиджак твой уже блестящ -
не при этой судьбе, не при этой плохой погоде.
Тут ведь дело обычное: хоть и идут бои,
но всегда не твои – это где-нибудь там, в России,
между тем твоё войско – синички и воробьи,
да и сам ты не генерал, а Франциск Ассизи.
Не при этой погоде настаивать на правах
и стоять в оцепленьи при прочем честном народе,
нападать на дракона – о трёх ли, двух головах -
не при этой судьбе, не при этой плохой погоде.
Все права твои – птичьи, и птичьи – твои мозги,
и живёшь ты при птицах, и птицы тебя помянут,
раз уж в небе твои товарищи и враги,
раз уж только крупа в ненадёжных твоих карманах!
И когда от тебя останется лишь дымок,
присягни лишний раз прихотливой своей свободе,
той, которую ты на земле ублажить не смог -
ни при этой судьбе, ни при этой плохой погоде.
У меня остаются две песенки:
это две пограничные песенки -
очень, правда, короткие песенки
по сравнению с… нынешним днём,
но их можно твердить и вынашивать,
перевешивать и перемешивать,
раз завещаны песенки… мне же ведь?
–
поздним вечером в кресле одном.