Земные наши заботы

наши не очень этому верили, однако осмеять наивное поверье не решались, как

не решались срубить и выкорчевать березку, выросшую во поле, среди пашни.

Впрочем, решиться-то они могли, но знали, что тем самым обеднят родимое поле

и себя, на нем работающих: скучно будет в поле и неуютно, тоскливо будет на

душе, лишенной возможности созерцать эту высшую красоту, сотворенную

природой.

Еще недавно такая березка росла и на поле подмосковного хозяйства, вокруг

которого преобладал индустриальный пейзаж: трубы, мачты, краны, камень и

бетон. И только одинокая березка среди поля, одна-единственная, делала его

прекрасным и каким-то покойным среди этого технического могущества. Что-то

былинное было в этом поле, вечным покоем и красотой веяло от березки,

опустившей вдоль ствола свои плакучие ветви — словно она задумалась о чем-то

непостижимом.

И вдруг в какой-то день березки не стало. Пришел я на поле — и не сразу

понял, что сталось с ним, почему оно такое унылое и однообразное. А когда

понял, то не мог догадаться, за что обошлись с белоствольной так жестоко —

лишь корни из земли торчали порванные бульдозером. На пути тракторов чтобы

не мешалась? Чтобы пятачок земли от поля не отнимала? Нет стояла она у края

проселочной дороги, так что хоть и среди поля красовалась, но не среди

пашни, и никому, ничему не мешала.

Оказалось, хозяйство претендовало на высокую культуру земледелия. Но

проверочная комиссия, которая должна была подтвердить это, заколебалась:

мол, какая же тут культура, если торчат деревья на полях? Вот и

выкорчевали...

— И почти повсюду так. С русского поля исчезла самая поэтическая часть

пейзажа, — проговорил Иван Иванович согласно с моими мыслями. Помолчал,

добавил: — Нет, не тут экономим пашню. Лучше бы подумать, как столбы убрать,

которые шагают по пашне от села к селу, между городами, и все — напрямик

через поля, отнимая куда больше земли, чем одинокие березки. Напрямик, от

столба к столбу едут через ниву и монтеры в случае обрыва или ремонта линии.

О столбах, шагающих по пашне, Иван Иванович сказал не ради красного

словца. Они действительно основательно мешают земледельцам. И поэтому на

участках, где выполняется мелиорация, а тем более орошение планируется, Иван

Иванович, как руководитель проектной организации, решительно идет на перенос

всех линий (местных, конечно) с полей к дорогам. Расчеты показывают: затраты

на перенос несравнимо меньше тех убытков, которые приносят столбы полю,

мешая дождевальным установкам, посевным и уборочным агрегатам, оберегая у

своего подножья сорняки, семена которых потом разлетаются по всему полю.

— Выгоднее при переносе, требующем дополнительных затрат! Значит,

выгоднее вдвойне вести все новые линии вдоль дорог, а не напрямую.

— К сожалению, энергетики и связисты считают другую выгоду. Им чем

прямее, тем меньше опор ставить, меньше проводов тянуть. А что уйму земли

они отнимают — этого никто не считает.

— Пора все линии под землю спрятать.

— Тоже правильно... Кстати, про валы на осушенных землях, о которых мы

говорили, да отвлеклись. Мелкую растительность мы тоже вычесываем и сгребаем

в кучи. Часть потом сжигаем, а все остатки закапываем и заравниваем. Все это

тоже предусматривается проектом.

Признаться, такую культуру в работе мелиораторов, такую грамотную работу

мне доводилось видеть лишь в Прибалтике. И я подумал: здешний земледелец не

представляет даже, как облегчают его труд мелиораторы. Только там знают, как

сильно мешаются валы, где они есть, где они громоздятся противотанковыми

завалами, мешая пахать и сеять, убирать урожай, служат рассадником для

сорняков.

Однако когда я говорю о культуре, то имею в виду не только валы. Недавно

один агроном на Смоленщине жаловался на ученых, а заодно и на химиков: нет

гербицидов, убивающих камыш, который «так и прет» на осушенных землях, и

ничего с ним поделать нельзя. И действительно, камыш ярко зеленел на полях,

возвышаясь над всходами и угнетая их.

— Не по адресу обращается агроном, — проговорил Иван Иванович, когда я

рассказал ему об этой жалобе. — Виноваты мелиораторы. Или проектировщики —

они должны были предусмотреть все необходимые агротехнические приемы. Или

те, кто проект воплощал в натуре - плохо вычесали корневища, верхний слой не

измельчили как следует дисками. Если все правильно делается, то никакого

камыша не будет, не будет и нужды в специальных ядохимикатах.

Он имел право так говорить. На здешнем поле не увидишь ни одной

камышинки!

Вспоминаю и другой разговор, тоже на Смоленщине. Директор совхоза с

огорчением и досадой рассказывал о несбывшихся надеждах и погубленном

болоте: «Раньше на озерках хоть дичь тут разная водилась и лесочки по болоту

росли, пусть и не ахти какие добрые. Жалко было трогать, но надеялся, что

после осушения и раскорчевки травы здесь пойдут в пояс. Ничего теперь нет —

ни озерков, ни зелени, одни хвощи растут. Однако и претензий мелиораторам не

предъявишь — делалось все по проекту».

Его коллега, директор псковского совхоза, побывав на Рязанщине, сказал с

трибуны так: «Раньше, пока я сидел в своем хозяйстве, в родном районе, то

думал, что мелиорация везде одинакова — затрат много, а толку мало. Но

поездил, посмотрел — и обнаружил, к своему удивлению: есть мелиорация «по-

псковски», от которой действительно не много толку, и есть «по-рязански»,

когда все делается добротно, и можно лишь позавидовать вот бы нашему