Земные наши заботы

мелькнула в просвете между дальними кустами, но направлялась совсем в другую

от нас сторону. Начальник партии ринулся в этот просвет с отчаянным криком И

крик вопреки нашему неверию, достиг слуха геологов. Машина, догадались мы по

звуку, остановилась, а вскоре снова увидели ее в просвете — двигалась к нам!

Мы смотрели на машину, на которой покачивалась ферма буровой установки,

на геологов (трое в кабине один на буровом станке) и улыбались, будто родных

встретили или долгожданных гостей. Иван Иванович сразу же и представил их:

тот, что за рулем — буровой мастер, он же и шофер. Рядом с ним инженер-

геолог, он же бригадир. С ними двое рабочих.

Оказалось, они сюда и ехали, но не хотели через кусты ломиться, двинулись

в объезд Где-то здесь должна быть очередная буровая точка

— Тогда работайте, — сказал Иван Иванович.

Инженером-геологом оказалась молодая девушка, которую я принял издали за

мальчишку Забыл что перед поездкой сюда Иван Иванович подвел меня к

институтской доске Почета, указал на одну из фотографий и сказал. «Вот к ней

и поедем». Я прочитал. «Римма Нуховна Зайнетдинова, инженер-геолог». Нет, на

фотографии она была старше и не такая щуплая.

Римма вытащила из полевой сумки карту, нашла место, где мы стояли. «А

точка для бурения вон в тех кустах». И двинулась туда. За ней, как телок за

хозяйкой, тронулась и машина: через корявые кусты, растущие вовсе не на

сухом месте а на мхах. Нет, ни один шофер, привыкший к асфальту, не решился

бы сунуться в это явное болото. Однако на лицах изыскателей не

обнаруживалось никакой тревоги, хотя под ногами была не почва а моховая

податливая подушка.

Точкой оказалось крохотное болотистое «окно» среди кустарника. Здесь

справляли свои хороводы комары, голодные и настырные. Однако буровики не

замечали их, работали хоть и молча, но каждый взгляд бригадира, каждое

движение бурового мастера вызывали ответные действия членов бригады.

Действия до того слаженные, что казалось, не работают, а забавляются: без

той злости, какую испытывает человек к надоевшей, однообразной и трудной

работе, без усталости на лицах, в охотку. И что меня еще поразило, так это

отсутствие грязных пятен на одежде: чистые, опрятные, хотя бур и поднимал из

болотистых глубин текучую жижу самых разных расцветок и составов. Бур

поднимал, а они пробы брали, подавая их «к столу» геолога, на брошенную тут

же фанерку. Каждый знал общее дело так же хорошо, как и свое, поэтому

исполняли операции четко, ловко и быстро, понимая друг друга, что и рождало

ощущение забавы, а не работы.

Однако делали они трудную работу, которая требовала от каждого члена

бригады не только физических усилий (в трясине, куда машина пройти не может,

эти парни выполняют те же операции с помощью ручного бура, стоя по колено в

болотной жиже), но и душевных. И летом, в комариный разгул, и в зимнюю стужу

ходят, бродят, ездят они по трясинам да болотинам. И все время (одиннадцать

месяцев в году!) вдали от дома, от семьи, от бытовых удобств, определяясь на

постой к какой-нибудь старушке в ближайшей деревне. А у старушки, известное

дело, изба не из лучших, да и в избе не всегда уютно, не каждая и сварить,

постирать может. Хорошо еще, когда от болота до города путь близок, можно

хоть на субботу или воскресенье домой выбраться. Но чаще — не попасть,

далеко.

— Да и не празднуем мы выходных, — отвечал буровой мастер. — В непогоду

отдыхаем, когда летом ливень, а зимой пурга. — Отвечал вовсе без жалобы на

судьбу свою, без недовольства в голосе. Его, Шитова Ивана Александровича,

работающего, как он выразился, «по своей воле», никто не понуждает «кормить

комаров в болоте», да еще в воскресные дни.

— Но что-то все же понуждает? — спросил я, подумав, что таким побудителем

являются заработки.

Однако Шитов, как мне показалось, пропустил вопрос мимо ушей, начал

совсем о другом рассказывать:

— Бывало, увидят нас в болоте, смеются: мол, что вы там потеряли, лешие?

А я и сам долго не понимал, зачем эти дырки в трясине сверлим, ради чего по

болотам лазим, комаров кормим...

И однажды Шитов не выдержал, пересел с буровой машины на городской

автобус.

— И рядом с домом, — с улыбкой продолжал Шитов,— и заработок не меньше.

Однако месяца через четыре невмоготу стало по асфальту ездить, на болота

потянуло, да так, что и жена не стала спорить. Вернулся. Что потянуло,

спрашиваете? Романтика, отвечают в таких случаях. Однако вроде и романтики

тут никакой. Не знаю, может природа или воля. Что, к примеру, охотника или

рыбака из дому манит? Пусть и без добычи вернется, лишь ноги убьет, однако

все равно будет ходить.

— Но люди-то смеются, что по болотам лазите? Хуже того, ругают часто вас,

мелиораторов, за вред, который причиняете природе.

И тут Иван Александрович спросил.

— А вы были на Макеевском мысу?..

Макеевский мыс — это то широкое поле, у которого недавно мы стояли с

Иваном Ивановичем, любуясь мастерством рук человеческих.

— Я его весь излазил, когда болото там было и вот такой же чепыжник.

Бывало, по горло в трясину проваливался. А теперь лучшим полем в области

называют его. Поехал и я посмотреть недавно, не узнал: ровное поле, густые

травы, дождевалки, голубые ленты каналов. Поехал в другие места: там пруды

плещутся, водохранилища. Вот, оказывается, для чего я дырки сверлил, по

болотам лазил и комаров кормил! Выходит, и мое имя есть среди авторов того

художественного произведения, — добавил он, заулыбавшись неожиданному

сравнению.

А ведь он прав. Это действительно произведение, мастерски выполненное на