Земные наши заботы

хозяйству хоть одно такое поле, осушенное «по-рязански»!

Вот и решил я дознаться, почему в одной и той же зоне, в одинаковых

условиях так разно работают мелиораторы: у одних ошибка на ошибке (примеров

тому много), у других, как говорится, ни сучка ни задоринки — рязанцев я

имею в виду. И стремятся они не только к тому, чтобы сделать все на «хорошо»

и «отлично», чтобы каждый гектар мелиорированной земли давал максимальную

отдачу, вознаграждая за труд высокими урожаями, но и чтобы при этом не

ухудшить, а улучшить природу этого красивого, но болотистого края.

Однако, и так во всяком деле, легче разобраться в причинах плохой работы

и виноватых найти — назовут их и сами исполнители, и заказчики, потому что о

недостатках и на рабочих собраниях говорят, и в кулуарных беседах, и со

страниц газет. А когда недостатков нет, во всяком случае крупных, видимых,

то даже сами исполнители не могут сказать, в чем причины хорошей,

качественной работы. Одно отвечают: делаем как надо, вот и получается все

хорошо.

Не знал, почему у них получается, а в других местах нет, и Иван Иванович.

Он давно привык к тому, что первыми на мелиоративный объект приходят

изыскатели. Приходят, чтобы изучить природу. И участвуют в этих изысканиях

геологи и почвоведы, ихтиологи и лесоводы, топографы и гидротехники,

ботаники и химики. Все они работники института, который возглавляет Иван

Иванович.

Так вот, затраты на изучение природы (только на изучение природы!)

составляют здесь 60—70% от стоимости проектно-изыскательских работ.

Я попросил Ивана Ивановича свозить меня в одну из работающих

изыскательских партий.

— Это сложно, но... можно, — ответил Дорофеев, подумав минуту. И добавил:

— Партия — это несколько бригад. Начальника партии разыскать — невелика

проблема. Думаю, завтра разыщем. Ну, а с ним мы и какую-нибудь бригаду

найдем...

На другой день, свернув с шоссе и миновав деревню, не имевшую ни порядка,

ни дороги, мы выехали на проселок. Ночью прошел сильный дождь, и поэтому

директорский рафик, напоминавший машину «скорой помощи», продвигался

преимущественно юзом, норовя сунуться в колдобину. Шофер яростно крутил

баранку то влево, то вправо, ругался и говорил, что напрасно едем, так как

дальше будет еще хуже, болота пойдут.

И действительно, скоро дорогу обступили заболоченные низины, поросшие

чахлым мелколесьем, среди которого петляли клочковатые полоски полей,

засеянных гречихой. Гречиха уже цвела, но стебли были какими-то хилыми, а

цветы мелкими и блеклыми. Видно было, что взять здесь гречихе нечего, пашня

тощая, в плешинах- вымочках, что мучат ее те же грунтовые воды, которые

застаиваются и в заболоченных низинах. Не богатый будет урожай.

Однако не в укор земледельцам я это говорю. На больной этой земле ни

удобрениями, ни заботой большего и не добиться, хоть расшибись. Но людям

надоедает расшибаться, надоедает изнурять свои силы на этих тощих почвах.

Оттого-то и пустых дворов в деревне много. Местный совхоз, не дожидаясь

мелиораторов, пытался хоть чуть-чуть упорядочить пашню — выкорчевал на

пятачках-болотцах кустарник, чтобы хоть среди поля помехи не было. Но только

силы зря потратил. На блюдцах этих росли лишь хвощи, да и те редкие, тонкие

и уже желтые. Вот так иногда и мелиораторы поступают: очистят заболоченные

поля от кустарника и считают дело свое завершенным.

Словно уловив мои мысли, Иван Иванович проговорил:

— Уборкой кустарника здесь не обойдешься. В основательном лечении земля

нуждается.

— И какой ваш диагноз?

— Диагноз ясен, избыточное увлажнение всей территории. А вот способ

эффективного лечения найдем лишь после того, как геодезисты дадут нам

необходимые топографические данные, а изыскатели изучат физическое строение

подстилающих грунтов, режим поверхностных и подпочвенных вод, их химический

состав.

Предупреждение шофера сбылось: машина села, и, кажется, прочно. Не

помогла и раскачка, лишь глубже загрузли колеса в податливый грунт. А от

деревни-то мы далеко отъехали. Одно теперь утешало — свежий след вездехода.

Это, по утверждению начальника партии, ехавшего с нами, след буровой

установки, которую нам и нужно разыскать где-то в этих болотах. Что ж, пошли

своим ходом. Надеялись, что геологическая бригада где-то рядом и мы скоро

услышим гул бурового станка.

Но след уводил нас все дальше и дальше, а вокруг — тишина, не нарушаемая

даже птичьим писком Видно, и пичуги избегают таких мест, не селятся.

Иван Иванович все чаще спрашивал начальника партии о местонахождении

бригады, а тот, смущаясь, говорил виновато

— Они же долго не стоят на одной точке, двадцать — тридцать минут — и

дальше едут.

Вскоре след вывел нас на выкошенную косами поляну, по которой машина

проехала не один раз, и все в разные стороны. Дорофеев высказал

предположение, что буровая упиралась вовсе в непроезжее болото,

возвращалась, чтобы в другом направлении через кустарник пробиться. Но куда

теперь нам податься?

Начальник партии оставил нас и скрылся в кустарнике, пообещав найти и

вернуться вместе с бригадой. Вернулся, но один, вовсе виноватый Иван

Иванович молча посмотрел на него, потом сказал:

— Пошли в деревню, трактор просить...

И вдруг за кустами зародился неровный звук мотора. Прислушались. Где-то

шла, буксуя, машина. Она явно приближалась к нам. Так и есть, машина