Жало белого города

К этому Игнасио был готов. Он пристально посмотрел в веб-камеру, на лице его не отразилось никаких чувств.

– Мой клиент не будет отвечать на этот вопрос.

– Повторяю, Игнасио: ты боишься, что твой брат-близнец тебе отомстит?

– Думаю, встречу можно считать завершенной. Как я и говорил, запись вы получите сегодня же утром, она придет на имя инспектора Унаи Лопес де Айяла. Это пакет с компакт-диском. С этого дня вы ежедневно будете получать записи о двадцати четырех часах пребывания моего клиента на принадлежащей мне территории. Он не выйдет отсюда, пока дело не прояснится. И позвольте мне попросить вас, чтобы вы как можно скорее справились со своей задачей; никому не понравится сидеть слишком долго под домашним арестом, как бы ни хороши были пейзажи Доностии. У клиента своя жизнь, и моя работа состоит в том, чтобы вернуть ее в прежнее русло.

– Хорошо, сеньоры, – поспешила Альба. – Благодарю за сотрудничество в деле, не требующем отлагательств. Если у нас появятся новости, которые мы можем обсудить вместе, мы свяжемся с вашим кабинетом.

– С вашей стороны это будет очень любезно, – отозвался адвокат. – Всем хорошего дня.

Связь прервалась, на этот раз окончательно.

– Ваши выводы. – Альба повернулась к нам.

– Можно исключить Игнасио как фактического исполнителя преступления, – сказал я.

– Но нельзя исключить как автора идеи. – Эсти покачала головой. – Он мог заплатить наемнику, чтобы тот расправился с жертвами, и таким образом попытался оправдать себя и вынудить нас снять с него подозрения.

– Слишком сложно, – произнес я.

– В этом деле все слишком сложно, – отозвалась Эсти.

– В настоящее время он у нас под контролем и находится в ста километрах отсюда. Пока все складывается неплохо. Но ты права: юридическая уловка не исключает Игнасио как подозреваемого в преступлениях, совершенных двадцать лет назад, а также в первых двух нынешних, – вынужден был согласиться я.

– И нельзя забывать, что у него нет алиби на двадцать четвертое и двадцать пятое июля, – сказала Эстибалис.

– Отсутствие алиби не делает его подозреваемым, – возразил я.

– Ага, приехали! Ты сам не веришь в то, что говоришь. Он жутко общительный тип. До вчерашнего дня все только и делали, что приглашали его на официальные мероприятия. И что, именно в День блузы и накануне он ни с кем не назначал встреч, даже со своей тусовкой?

– Быть может, видя предательство давних друзей, он не хотел называть нам их имена, потому что опасается, что его обманут или подставят, – вслух размышлял я.

– Считаю наше собрание завершенным, – сказала заместитель комиссара. – У всех нас запланирована тысяча неотложных дел. Если наметится какое-то продвижение в расследовании, немедленно сообщите мне.

Мы оба кивнули, и Эстибалис встала вслед за мной.

Оставшись в кабинете один, я открыл почту и прочитал имейлы, пришедшие за день.

Среди десятков писем, ожидавших ответа, одно привлекло мое внимание: отправитель опять был Fromjail. Я открыл письмо и обнаружил сообщение от Тасио:

«Кракен, кажется, я обнаружил совпадение, которое может тебя заинтересовать. Я бы хотел, чтобы это было последним моим вкладом в это дело.

Приезжай немедленно; боюсь, что времени у нас мало».

27. Башни Ондураса

Витория,

октябрь 1970-го

Тот, который с ножом, встал у него за спиной прежде, чем доктор успел повернуться и убежать.

– Не вздумай вякнуть, – прошептал он.

Альваро выронил увесистый врачебный саквояж и осторожно поднял руки над головой в знак капитуляции. Он чувствовал острие ножа, воткнувшееся в шею слева, в нескольких сантиметрах от аорты.

– Я не буду сопротивляться. Я отдам вам все ценное, что у меня есть.

Тот, который с ножом, был одет в темное, как и остальные. Они знали, что делают. Ничего заметного, ничего узнаваемого, за исключением того, что самый толстый из них страдал брахицефалией: затылок его был сплющен.

– Сначала часики, – сказал самый высокий, прибли-жаясь.

Альваро снял часы, стараясь дышать спокойнее и унять дрожь в руках.

– Теперь бумажник, – приказал тот, что с ножом. – Быстрее, у нас мало времени.

Доктор протянул бумажник, вздохнув с облегчением: как раз на днях он выложил газетную вырезку с фотографией Бланки, которую много месяцев всюду носил с собой во внутренней подкладке кошелька. Это была ясная, трезвая мысль, за которую он уцепился в этот момент слепого ужаса.

Когда Альваро уже решил, что ограбление позади, на него обрушились удары. Его били в грудь, ни разу не попав по лицу. Два удара он принял стоя, они пришлись на верхнюю часть груди. Толстый бил, двое других держали. Апперкот в ребра согнул его пополам.

Альваро упал, его начали избивать ногами. Он накрыл голову обеими руками и съежился, как эмбрион, стараясь уменьшить силу ударов. В спину было не так больно, но когда попадали в промежность, у него перехватывало дыхание, темнело в глазах, к горлу подкатывала тошнота.

Тот, который с ножом, нагнулся и поднес лезвие к его лицу. Альваро подумал, что это конец, что у него не будет тридцати лет, которые он потребовал у «Банка Витории», чтобы выплатить ипотеку, висящую над семьей как дамоклов меч.

Затем нож вонзился в левое бедро, прорвал фланелевые брюки, веснушчатую кожу, несколько кровеносных сосудов и добрые десять сантиметров мышечного волокна.

– Не трогай того, что тебе не принадлежит, засранец. – Ему показалось, что эти слова произнесла тень, которая наблюдала всю сцену издалека. Наконец грабители исчезли за колоннами.

Альваро почти ничего не видел и не доверял в эти мгновения своим чувствам, но готов был поклясться, что узнал развязную походку Улисеса, шофера Хавьера Ортиса де Сарате.

Когда они исчезли, он попытался остановить кровотечение. Отполз в сторону, спрятался в кустах, растущих вдоль тропинки, открыл саквояж, который предполагаемые грабители не удосужились прихватить с собой, достал бинт и затянул вокруг бедра со всей силой, на которую был способен. Пару часов он пролежал в кустах, прикинув, что Эмилия должна уже спать. Его супруга была паникерша и если он ей расскажет, что несколько человек напали и обокрали его возле подъезда, она больше не выйдет одна за дверь.