Жало белого города

Альваро подошел к Бланке и, убедившись в том, что она его слышит, тихо сказал:

– Бланка, у тебя будет тройня. Ты должна еще немного потужиться, третий ребенок уже почти вышел. Осталось немного. Скоро все кончится, обещаю тебе.

Он в последний раз осторожно прикоснулся губами к ее лбу. Фелиса делала вид, что ничего не замечает.

Третий мальчик, которого никто не ожидал и даже не придумал ему имя, родился через несколько минут.

Альваро потянул его за головку, осмотрел новорожденного – и на мгновение побледнел, забыв, что он врач, что он в особняке потомка рабовладельцев и что разъяренный муж колотит кулаками в дверь, требуя, чтобы немедленно пустили внутрь.

Урбино взял на руки ребенка, все еще привязанного пуповиной к матери, и показал Бланке, не в силах ничего произнести.

Этот малыш ни капли не походил на обоих братьев.

Бланка и Альваро в ужасе замерли, не зная, что делать. У ребенка была густая рыжая шевелюра, в точности такая, как у доктора Урбины. А Хавьер Ортис де Сарате грозился тем временем выломать дверь.

30. Дом Де-лас – Хакекас

Я знаю, это один из самых сложных этапов героя: темная ночь души, самое трудное решение. #не ошибись, #Кракен.

8 августа, понедельник

Я был в скверном расположении духа. Продумав все выходные над тем, как быть с братом Эстибалис, решил действовать так, как указывает профессиональная этика, пусть даже лично мне это будет непросто. Даже если я потеряю Эсти.

Мне не хотелось проводить выходные в Витории, и я уединился в Вильяверде, убежав от шумной и фантасмагорической атмосферы, в которой чувствовал себя марсианином. Убежав от неловкости, которая не давала мне спокойно общаться с друзьями из общей тусовки. Убежав от бессонницы во время выходных, завершающих шумную праздничную неделю.

К счастью, жара отступила, температура в воскресенье упала чуть ли не до пятнадцати градусов, и все вздохнули с облегчением.

Герман и Мартина приехали к дедушке на обед под предлогом того, что хотели передать мне угощение с праздника Белой Богородицы – невероятно вкусный десерт с клубничным муссом, сливками и поджаренным безе, который я ел каждый год. Я молча поблагодарил их за эту поддержку, обещавшую хоть немного помочь мне воспрянуть духом, а Мартина рассказывала, что после химиотерапии ее наконец выписали, и ей не нужно было посещать врача в ближайшие шесть месяцев.

– Может, вам поехать куда-нибудь в августе, отпраздновать это дело? – предложил я. – Поезжайте туда, где действительно прохладно и очередная волна жары, от которой плавятся тротуары, вас не настигнет.

На самом деле мне хотелось, чтобы они оказались подальше от ежедневного ужаса, угнездившегося в Витории, подальше от праздников, от постоянной угрозы, висевшей над всеми нами, пока преступник не будет пойман.

– Возможно, мы так и сделаем, Унаи, – кивнул Герман, оценив идею. – А может, тебе тоже с нами поехать?

«Я не могу, – подумал я. – И ты отлично это знаешь».

– Неплохая мысль, – соврал я. – Можем вернуться к ней после праздников.

Я понимал, что в понедельник рано утром мне не следовало выходить на пробежку. Что улицы будут принадлежать не мне, а пьяницам и запоздалым любителям свободного секса. Но превыше прочих соображений не выносил мысли, что мы с Альбой будем разделены, не выносил холодности, к которой нас обязывала ее должность, когда она общалась со мной у себя в кабинете.

Надев легкую толстовку с капюшоном, я выбежал из подъезда на площадь. Было все еще темно и прохладно. Я бежал, готовясь к встрече зари во всех смыслах этого слова [47] .

Побегал по пешеходным улицам, обогнул Средневековый квартал, стараясь держаться подальше от мест, где днем играл оркестр, и устремился по бульвару Флорида, оставив справа от себя парк, чьи толстые стволы и густые кусты защищали от нескромных взглядов лежащие на земле пары, которые познакомились полчала назад и стремились подарить друг другу настоящую любовь.

47

Alba (исп.) – заря, рассвет (прим. переводчика).

Через полчала я почувствовал себя идиотом, достаточно пафосным, чтобы в мои годы носиться с такими глупостями, поэтому в отчаянии повернул в районе дома Де-лас-Хакекас в самом начале бульвара Фрай-де-Франсиско-де-Витория. Белые атланты, державшие балконы, воздевали руки над головами, лица же их изображали страдание. У меня тоже болела голова от бесконечных размышлений, от мозговых штурмов, от невозможности приблизиться к цели.

И тут я ее увидел. В городе все еще было темно, глубокое синее небо обещало скорый рассвет. Альба бежала в наушниках, не обращая внимания на каких-то типов, свистевших вслед и отпускавших при ее приближении неразборчивые замечания.

А потом она увидела меня.

– Что слушаешь? – спросил я, пристраиваясь к ней сбоку.

– Wonderwall, версия Эда Ширана [48] . – Альба протянула мне один наушник.

«Это ты – wonderwall», – подумал я.

– Почему ты ее слушаешь? – поинтересовался я в следующий миг.

– Стараюсь абстрагироваться. Эта неделя будет решающей, Кракен.

С меня было довольно. Я замедлил бег. Белый проводок потянулся вслед за ней, и ей тоже пришлось остановиться возле меня под одним из огромных индийских каштанов, росших вдоль бульвара. Интересно, сколько ей все-таки лет?

48

Эд (Эдвард Кристофер) Ширан – британский поп-музыкант и актер. Wonderwall – название знаменитого хита группы «Оазис». (прим. переводчика).

– Слушай, я не хочу быть сейчас Кракеном! Не хочу, чтобы сейчас ты говорила со мной о деле, интересовалась моими травмами, моей женой. И я ничего не хочу знать о твоем муже. Я хочу, чтобы между нами было нечто большее, чем несколько минут каждое утро, чтобы мы были такими, какие есть на самом деле. – Я почти кричал. Моя вспышка удивила даже меня самого: ничего подобного я говорить не собирался.

– Знаешь, что означает слово wonderwall, идиот? – спросила она, уперев руки в бока.

– Разновидность терапии, которую назначают некоторые британские психиатры, – выпалил я. – Стена, где больные вешают фотографии членов семьи, друзей или мест, ради которых стоит жить.

– Я имела в виду другое. Wonderwall – это человек, которым ты одержим, потому что он тебя по-настоящему вдохновляет. – Разозлившись, она ткнула пальцем мне в грудь, как будто речь шла обо мне.

Затем накинула капюшон толстовки мне на голову, застегнулась и тоже надела капюшон.