Жало белого города

– А еще хорошо разбирается в наркотиках и умеет их доставать. Это упрощает его доступ к рогипнолу. У него магазин в самом центре, внизу башни доньи Очанды. Оттуда на своем микроавтобусе, который знает вся Витория, он мог запросто перевезти тела в Старый собор, в Дом веревки и на галерею Сан-Мигель, не вызывая ничьих подозрений. И наконец, он рыжий. Или был таким раньше. Такой же, как подмастерье масона. Дон Тибурсио подозревал, что отец бьет его смертным боем. Прости, что поднимаю эту тему, Эстибалис, но столько совпадений мы не можем игнорировать. Ты не знаешь, не работал ли твой брат когда-то летом в Сан-Висентехо?

– Я не могу этого утверждать, но и исключить тоже не могу. Брат начал зарабатывать на жизнь очень рано. Отправлялся в окрестности Лагуардии собирать урожай, ремонтировал крыши в соседних деревнях… Я не поспеваю за тобой, Унаи. Правда, не поспеваю. Ты и правда считаешь, что он мог совершить эти убийства двадцать лет назад, когда ему было всего пятнадцать?

– В свои пятнадцать твой брат уже был ростом со взрослого мужчину, а жертвами становились младенцы и дети пяти, десяти и пятнадцати лет, но и последние были маленькие и худые. Он бы с ними справился. Кто, например, мог бы заподозрить, что пятнадцатилетний ребенок может хакнуть всю страну?

Она вновь отрицательно покачала головой.

– Но у тебя нет ни единого материального свидетельства, ни следа, ни улики – ничего, что реально связывало бы Энеко с убийствами. То, что ты сейчас мне сказал, всего лишь цепочка случайностей, которые ты стараешься как-то подогнать под свою версию.

Я вздохнул и откинулся на спинку скамейки.

– Подумай, ты же специалист по криминальной психологии, дай мне хоть какой-то факт, – настаивала Эсти. – Ты же всегда говорил, что мотивация преступления – очень личное дело, очень интимное. Какой мотив мог быть у брата, чтобы убивать детей, а теперь и людей нашего возраста, а?

– Рыжий парень наслушался рассказов масона, вот и забил себе голову всяким оккультизмом, а барельефы в часовне Сан-Висентехо так поразили его воображение, что он сочинил целое магическое путешествие по разным векам развития человечества. То, что мы с тобой каждый раз наблюдаем на месте преступления, не что иное, как физическая проекция запутанных образов, населяющих его голову.

– А близнецы? Какое место занимают они в твоей – теории?

– Твой брат хотел отомстить Тасио. Быть может, его разозлило то, что тот не стал его партнером в занятиях оккультизмом. Они отправились в Сугаррамурди с двумя девушками. Одна из них была девушкой твоего брата, а другая – наверняка та самая несовершеннолетняя. Твой брат знал о проблемах Тасио, вот и убил Лидию Гарсиа де Викунья. Это был идеальный способ его подставить и противостоять обоим близнецам.

– Не получается, Кракен. Твои построения слишком безосновательны. Чтобы делать то, что он делает, то есть подстроить все так, чтобы разрушить жизнь близнецов, Энеко должен смертельно их ненавидеть. Слишком много лет, слишком много хлопот для такой слабенькой мотивации.

Я задумался. Ее слова заставили меня усомниться.

– Ты ни в чем не уверен, правда? – спросила Эсти, ущипнув меня за подбородок. – Смотрю тебе в глаза и вижу, что в тебе шевелятся сомнения, что на сто процентов ты не уверен… Унаи, я знаю, ты не согласишься с тем, что я тебе скажу. Ты не любишь, когда кто-то режет правду-матку, я знаю, что тебя это раздражает. Но поверь: Тасио Ортис де Сарате промыл тебе мозги. Ты стал легкой добычей, а твой собственный стокгольмский синдром не позволяет тебе этого увидеть. Они не должны были доверять тебе это расследование, у тебя всегда была нездоровая страсть к Тасио. Ты ведь и в полицию пошел из-за него: в свои двадцать лет вообразил, что способен распутать это дело. Мне про это рассказывала Паула, это была одна из твоих причуд, которые не слишком ее радовали. Боюсь, Тасио внушил тебе, что выбрал тебя не случайно, и в итоге ты движешься в том направлении, куда он тебе указывает. У него было двадцать лет, чтобы все хорошенько обдумать. Неужели ты правда думаешь, события этой недели – случайность?

– Не вмешивай Паулу во все это, – заметил я. – Она не имеет ничего общего с этой историей.

– А ты не вмешивай Энеко, он тоже не имеет с этой историей ничего общего.

– Похоже, все-таки имеет, Эстибалис. Твой брат как раз очень даже имеет.

– Неужели ты не понимаешь? Через двадцать лет ситуация повторяется: мне предлагается сдать моего брата. Так поступил Игнасио. Но я не Игнасио, и я этого не сделаю; я не сдамся, как он, перед первыми же доказательствами. Я постараюсь следовать по другим линиям расследования, как и следует поступить сестре.

Я встал, посмотрел вверх, чтобы глаза хоть немного отдохнули, и увидел пышную крону секвойи.

– Я все обдумаю в эти выходные, Эстибалис. Мне нужно немного передохнуть и сосредоточиться. Я откладывал наш разговор, но боюсь, что хороший следователь не станет и дальше тянуть резину. Я еще раз поговорю с твоим братом. Только поговорю. Но я обязан сообщить все эти сведения заместителю комиссара. Если бы подозреваемым был Герман, ты поступила бы так же. Мы не имеем права позволять личным пристрастиям себя ослеплять.

Эстибалис тоже встала, посмотрела себе под ноги, поддела ногой камешек, который отлетел далеко в сторону.

– Как ты сказал – личные пристрастия нас ослепляют? Любопытно, Кракен$/// Любопытно, что именно ты произнес эти слова.

И умчалась, стремительно, как ласка.

Интересно, она догадывается о том, что у нас с Альбой?

29. Дворец Унсуэта

Витория,

февраль 1971-го

Виторианцы надолго запомнили тот день первого февраля: подобных снегопадов не было с начала века.

Снегоуборочные машины не успевали расчищать главные артерии города. Автовладельцы вставали на час раньше обычного, выходили с лопатами на улицы и выкапывали свои «Рено-12» и «Рено-600» из-под слоя снега толщиной в девяносто сантиметров. Затем, вооружившись бутылками со спиртом, пластмассовыми скребками и терпением, отскребали лед с ветровых стекол.

Доктор Урбина сидел у себя в кабинете, листая учебник по патологии молочной железы, довольный тем, что с утра было мало пациентов: многие отменяли визиты, не имея возможности добраться до клиники. Фелиса уже в третий раз перемывала свои инструменты; вынужденное бездействие сбивало ее с толку.

Внезапно чтение прервал телефонный звонок, и Альваро сам рассеянно поднял трубку.

– Кабинет доктора Урбина, слушаю вас.

– Доктор Урбина! – проревел голосище Хавьера Ортиса де Сарате. – Немедленно приезжайте! У жены начались роды.

«Тридцать две недели», – мысленно прикинул Альваро. Ему необязательно было сверять даты, вот уже многие месяцы он только об этом и думал.

– Именно сегодня? Боже… Рановато, даже для близнецов. Привозите ее в клинику, мы подготовим операционную, – ответил он, стараясь унять напряжение нервов.

– Вы меня не поняли, – отозвался промышленник. – Говорю вам: приходите срочно сюда, машины не могут проехать от бульвара Сенда, на дорогах метровый слой снега, грузовики из мэрии до сих пор ничего не убрали.

– Не беспокойтесь, я сам закажу машину «скорой помощи». Медицинский персонал подготовлен для таких ситуаций.

– Я им уже звонил, они все заняты. Много вызовов: кто-то поскользнулся, кто-то застрял… Вы обязаны приехать и помочь моим детям! – рявкнул Хавьер.

«Хорошо, – подумал Альваро. – Я согласен».