Железный Ворон 2

А затем, на глазах у всего Совета Родов, у самых могущественных людей Империи, я просто… сел. Прямо на холодный мраморный пол, скрестив ноги. Как будто я пришёл в парк на пикник.

Мой поступок произвёл эффект разорвавшейся бомбы.

Мой отец и Голицын: Они застыли с открытыми ртами. Их грозная, обвинительная речь была прервана этим абсурдным, унизительным жестом. Члены Совета: Они не знали, как реагировать. Князь Полонский с трудом сдерживал усмешку. Отец Дамиана смотрел на меня с нескрываемым интересом. Глава Рода Оболенских прикрыла лицо веером, но я видел, как смеются её глаза. Ректор: Он провёл рукой по лицу, как будто у него разболелась голова. Он пытался сохранить серьёзность, но у него плохо получалось. Лина и Дамиан: Они стояли за моей спиной. Лина кусала губы, чтобы не рассмеяться. А Дамиан… Дамиан просто смотрел на меня, и в его глазах было то самое выражение — смесь ужаса и восхищения.

— Воронцов! — прорычал мой отец, придя в себя. — Встать! Немедленно! Ты позоришь наш Род!

— Сидя, — ответил я, похлопав по полу рядом с собой, — слушать удобнее. Присаживайтесь, нянюшка.

Агриппина, растерянная, но доверяющая мне, неловко опустилась на пол рядом со мной.

Теперь картина была полной. Я, наследник Великого Рода, и простая нянечка сидим на полу посреди зала, как два простолюдина, а весь Совет вынужден смотреть на этот цирк.

Я полностью уничтожил их авторитет.

— Так, значит… меня обвиняют? — я посмотрел на всех с видом невинной, оскорблённой добродетели. — Мой собственный отец? Ужас. Это просто ужас! Как же такое возможно?!

Я театрально схватился за голову.

— Это просто верх безумия, уважаемые члены Совета! Да ещё и мой… «тесть»… к нему присоединился! В голове не укладывается!

Я рассмеялся. Громко, истерически.

— Сначала меня решили женить без моего согласия! Я это принял! Проглотил! А теперь меня уже обвиняют! В том, что я в сговоре с «Химерами»! Что я проклятье какое-то! Ужас!

Я резко замолчал, и мой взгляд стал серьёзным. Я повернулся к князю Голицыну.

— Кстати, — спросил я с подчёркнутой вежливостью. — Как там Анастасия? Она, наверное, сильно переживает, что наша помолвка расторгнута?

Мой вопрос был как удар под дых. Я не просто напомнил ему о помолвке. Я напомнил ему, что это он и мой отец сейчас её разрывают своими обвинениями, а не я.

Князь Голицын побагровел.

— Не смей произносить имя моей дочери, щенок! — прорычал он.

— Ой, — я испуганно прижал руки к груди. — Кажется, кто-то в ярости. Всё-всё. Молчу. Кто я, в конце концов, такой, верно?

Я сделал паузу, а затем развёл руками.

— Нет! Не получается. Язык сам говорит, ну просто остановить его не могу.

Я снова стал серьёзным, и мой голос заполнил зал.

— Значит, я и «Химеры», да? Интересно. Интересно, что на это сказал бы Родион. Ваш сынок, князь, — я посмотрел на Голицына, — которого я поймал в усыпальнице Шуйских.

— Пардон, сразу оговорюсь, — я повернулся к Совету, — князь Шуйский к этому не имеет отношения. Их усыпальницу нагло превратили в лабораторию «Химер». И вот там я и застал Родиона. Представляете?

Я обвёл их всех взглядом.

— А знаете, с кем? С Магистром! Ваш сынок ему прислуживал, чтобы получить силу! Завидовал, понимаете… ну, право, с кем не бывает.

Я сочувственно покачал головой.

— Магистр хотел его убить, а я его спас. Этакий я мерзавец, да?

Я посмотрел на Голицына.

— Не верите? Пожалуйста. Подключите менталистов. Проверьте память вашего сына. Это же не проблема, верно? Или… проблема? Ай-ай-ай, какая неудобная ситуация получается. Меня обвиняют, а я вдруг спаситель. Ну и дела!

Я расширил глаза, изображая искренний шок от собственных слов.

В зале повисла мёртвая тишина.

Князь Голицын стоял, и его лицо было цвета мела. Он смотрел на меня, и он не знал, что сказать. Я предложил ментальную проверку. Это был ход, который невозможно было отразить. Если он откажется, он признает вину своего сына. Если согласится — правда вскроется.

Мой отец смотрел на меня с… ужасом. Он понял, что я знаю всё. И что я не боюсь говорить.

Ректор Разумовский закрыл глаза и потёр переносицу. Этот «суд» превратился в его личный кошмар.

— Это… — пролепетал Голицын. — Это ложь! Провокация!

— Возможно! — я с готовностью кивнул. — Возможно, я всё это придумал. Да. Я определённо наглый лжец. А знаете, — я посмотрел на своего отца, — мне есть в кого.

Я снова обвёл взглядом Совет.

— Но на самом деле… всё-таки проверьте на всякий случай Родиона. Ну, вдруг, знаете… бывает.

Я сделал вид, что закончил, а затем, словно вспомнив что-то, добавил:

— Кстати. Все знакомы с нянюшкой Агриппиной?

Я указал на женщину, которая всё это время сидела рядом со мной на полу, испуганная, но решительная.

— Она меня выхаживала, когда я только пришёл в себя со своим «новообретённым даром». В ту самую ночь, когда на меня напали и хотели убить.

В этот момент мой отец понял, что проиграл. Окончательно и бесповоротно.

Я видел, как он побледнел. Он понял, что я привёл сюда не просто служанку. Я привёл свидетеля его приказа.

Ректор Разумовский выпрямился. Он понял, что у меня на руках все козыри.

— Нянюшка Агриппина, — обратился он к ней, и его голос был официальным и твёрдым. — Прошу вас, встаньте. И расскажите Совету всё, что вы знаете о событиях той ночи.

Агриппина, поддерживаемая моим взглядом, медленно поднялась.

— Да, магистр-ректор, — сказала она, и её голос, хоть и дрожал, но звучал отчётливо.

Она начала говорить.

И с каждым её словом лицо моего отца становилось всё более каменным. А лицо князя Голицына — всё более растерянным.

Они проиграли. Полностью.

Нянюшка Агриппина закончила свой рассказ.

Она говорила просто, без прикрас. О том, как двое в масках ворвались в палату. О том, как они сказали, что пришли с «приветом от князя Дмитрия». О том, как один из них ударил её.

Когда она замолчала, в зале повисла мёртвая тишина.

Никто не сомневался в её словах. Простая служанка, которая всю жизнь служила Роду, не стала бы лгать перед лицом всего Совета.

Ректор Разумовский обвёл всех тяжёлым взглядом.