Жемчужница

— Нет! — Алана как-то странно дернулась, словно Микк ее обидел или оскорбил, и вскинула голову, глядя ему в лицо. И — зажмурившись и густо покраснев, провела раскрытой ладонью по его бедру. — Я…

Тики тут же замер, ощущая, как горит от прикосновения кожа и как шумит в ушах кровь. Этот шум был похож на морской прибой почти до боли в висках, и мужчине снова пришлось бороться с почти неудержимым желанием… поцеловать девушку. Прижать к себе и не отпускать. Целовать, гладить — ее руки, губы, плечи…

Ее ноги.

Ей понравится, если он будет целовать ей ноги? От бедра и до кончиков пальцев.

— А у нас… — выдохнул он едва слышно вместо того, чтобы просто сделать то, чего ему хочется, — это выражается поцелуем. Только… другим. Не таким, как… как…

В горле запершило, во рту как будто пустыня разверзлась.

Как же так. Он же не… он не… не…

Он ей скажет. Он должен сказать.

Будь что будет.

Алана улыбнулась ему дрожащими губами и облизнулась, как будто… будто… приглашала?

— А… какими тогда?

О ветер и море, ну почему это внезапно оказалось так сложно? Почему признаться в своей симпатия, в своей влюбленности внезапно оказалось так сложно?

Тики как раз доплел одну косу, аккуратно опустив её замершей в ожидании девушке на плечо, и медленно, боясь напугать, боясь и одновременно желая того, что сейчас произойдёт, шепнул:

— Разными. Например, такими, — он мягко прижался губами к её щеке, ловя счастливую и неверящую улыбку, и, приободрённый этим, продолжил: — Или такими, — мужчина повернул Алану к себе, видя, как она трепетна, как она отзывчива и воздушна, и коснулся губами теперь уже линии челюстей, едва не сползая на шею и с восторгом чувствуя, как девушка дрожит и коротко выдыхает. — Но чаще, — Тики улыбнулся, прикоснувшись лбом к девичьему лбу и заглянув в искрящиеся глаза, — такими.

И — прижался своими губами к её.

Девушка шумно выдохнула ему в рот, когда он скользнул по ее нижней губе языком, и вцепилась пальцами в ткань его рубахи. И — отпрянула. Тики зажмурился на секунду, стараясь успокоить головокружение, и, открыв глаза, тут же встретил ее взгляд. Алана сияла и в какой-то странной задумчивости водила кончиком пальца по своей них ей губе. И Микк откровенно уставился на нее, неотрывно следя за медленным движением и совершенно не представляя, что дальше.

Что она ему скажет? А он ей?

Он любил ее, но она была царевной, абсолютно незаменимой у своего народа, и так ведь… так было нельзя.

— Так это… и есть настоящий поцелуй, да? — наконец выдала русалка, закусив губу. И — зажмурившись в закрасневшись в ответ на осоловелый кивок, попросила: — Тогда поцелуй меня еще раз.

И Тики, повинуясь нежному голосу, снова поцеловал ее. Прижал к себе, скользнул ладонью по спине, скрытой только тонкой тканью сорочки, по шраму, и легонько втянул губу девушки в свой рот. Алана задрожала, откровенно льнущая к нему и ласкающая его шею кончиками пальцев, и притерлась бедром к его бедру.

Она действительно… она хотела… она его… была в него… влюблена…

Это казалось таким невероятным, таким потрясающим, необычным, чем-то за гранью обыденного, потому что Тики никогда не смел желать, чтобы в него могла влюбиться русалка, морская царевна, чуть ли не божество в глазах самого мужчины.

Но Алана и правда была влюблена. В него — в Тики Микка, в непутёвого принца, сбегающего в море, того, кто всеми силами отнекивается от престола, того, кто пытается искупить свой грех помощью всем нуждающимся.

И это кружило голову.

Девушка судорожно вздохнула, отстранившись от него, и на её лице сияла сконфуженная глупая улыбка, и эта улыбка, о небо, была самой прекрасной, что Тики когда-либо видел. Он аккуратно заправил несколько прядей ей за ухо, любуясь искрами в глазах, любуясь кротким смущением, радостью, благодарностью в этом сером взгляде, и лукаво поинтересовался, проводя губами по скуле (он чувствовал себя таким свободным сейчас, дракон раздери):

— А что за касания приняты у вас?

Алана длинно выдохнула, затрепетав, такая тонкая и хрупкая, напоминающая чем-то сейчас морскую пену, и аккуратно, словно чего-то боясь, положила ладонь чуть выше колена Тики, принявшись медленно рисовать круги поверх ткани.

— Такие, — шепнула она. — Ноги… хвост у нас слишком чувствителен, отчего и… только семье разрешается прикасаться к нему, — тихо проговорила она, крепко зажмурившись, будто признавалась в чем-то ужасно личном, сокровенном; в том, что раскрывать ни за что не захотела бы.

Мужчина выдохнул как-то почти испуганно — понимая, что теперь не сможет уйти, сбежать, скрыться, оставить ее одну — и улыбнулся, чувствуя такую удивительную робость в себе, что снова стало страшно.

— Тогда… если только… только семье, почему же ты… — выдавил он растерянно, — позволяешь прикасаться мне. Я ведь думал… думал, это знак доверия.

Девушка погладила его, поднимаясь по бедру выше и заставляя судорожно вздохнуть — потому что он хотелхотелхотел ее всю, и…

— Потому что я люблю тебя, — полыхая щеками, произнесла она. — И я… я не должна была… делать так, но это выше меня. Поэтому позволь мне любить тебя хотя бы еще… еще недолго, пожалуйста.

Ее глаза сияли непролитыми слезами, и отказать ей даже после целой ночи тяжелых и сложных мыслей и решений было просто… просто невозможно.

Тики кивнул, чувствуя, что его прорывает — вот прорвет сейчас, и он все-все ей расскажет. И про то, как сидел на рее, и про то, как мучительно хотел прикоснуться к ней все те дни, что перевязывал, и про то, как мечтал поцеловать ее, и про то, что хотел сбежать от своего чувства, что думал об этом и думаю долго… Про все.

И он действительно рассказал. Говорилговорилговорил — и сжимал Алану в объятиях, то и дело гладя по спине и целуя щеки, лоб, глаза, плечи… Целуя ее всю, желанную и по-прежнему недоступную, но такую… более близкую.

— Я хотел сбежать, — выдохнул он под конец, устроив голову у нее на плече — с той стороны, где коса еще не была заплетена, — думал, зачем тебе это нужно, я же ведь… не тот. И это неправильно. Но ты такая… такая потрясающая, о ветер. И я… я думал, что любовь будет для меня оковами, цепью. Но она… окрыляет. И от нее очень больно. Но я так хочу остаться с тобой хотя бы пока мы не доберемся до столицы, что…

Спина девушки задрожала, но как-то странно — как будто от рыданий или от лихорадочного смеха. Алана чуть отстранилась и заглянула Тики в лицо.