Жемчужница

— Я так и думала, — произнесла она тихо; ее дрожь была следствием нездорового, почти истерического веселья, и Микк ощутил укол вины за то, что она так остро все переживает. — Но я… я думала, что надоела тебе, и поэтому ты уйдешь, а не… не потому, что ты… Я даже мечтать не смела об этом.

Она улыбнулась вновь с этой зрелой горечью на лице, с этой светлой грустью и смирением (так это было смирение, вот оно что), но тут же потянулась к нему и оставила лёгкий поцелуй на губах застывшего в неведении мужчины.

— Поэтому позволь мне… позволь мне побыть счастливой, пока мы не прибудем в столицу, — попросила Алана, и столько в этой просьбе было мольбы, словно только Тики мог дать ей то, чего она желает. Словно только он был способен подарить ей счастье.

О дракон, зачем она говорит такое? Зачем говорит так, словно до этого никогда не была счастлива? Словно даже и не надеется, что после будет счастлива?

Микк порывисто прижал её к себе, оставляя дорожку поцелуев на шее, чувствуя губами, как содрогается её горло в смехе, и закивал головой, ощущая себя таким… таким… таким широким и просторным — способным впитать эту беззащитную потерянную девушку, оградить её ото всех напастей и невзгод.

Потом будет больно. Потом ему будет непередаваемо больно и тоскливо. Наверное, Тики запрётся в комнате, будет вором пробираться в садик, обгладывать карпов из матушкиного пруда и обратно скрываться в своем убежище, предаваясь ничегонеделанию и хандре. Или же вновь сбежит куда-нибудь, но только на этот раз в горы. Да, в горы — потому что море ещё слишком долго будет напоминать о прекрасной русалке, с которой им просто не суждено быть вместе.

Но это — потом.

А сейчас Алана льнула к нему и заливисто смеялась, румяная, нежная, такая домашняя, она обнимала и неумело отвечала на невинные (пока невинные, о ветер) поцелуи, и Тики был счастлив.

— Но ты всё же заплети меня, а то, кажется, нас уже могли и схватиться, — хохотнула девушка, спрятав лицо у него на груди.

Тики кивнул в ответ и зачем-то повторил еще раз, словно хотел окончательно уверить ее в этом:

— Я люблю тебя. И я… все, что хочешь.

Алана, будто не сдержавшись, снова легко поцеловала его в губы и скользнула ладонью по грудной клетке. Остановилась напротив сердца и замерла, будто впитывая в себя его бешеный стук. А потом — вдруг взяла ладонь Тики в свою и осторожно, будто боясь или смущаясь (и ужасно краснея) положила ее на свое бедро.

Словно давала разрешение.

Мужчина рассмеялся, чувствуя себя совершенно разбитым всем этим — и необыкновенно осчастливленным, летящим — пусть даже и в пропасть.

Он доплел Алане вторую косу и помог переодеться (она все никак не могла сама справиться с узлом на жакете и очаровательно надувала губы, когда силилась понять, как это так ловко может делать сам Тики), и уже только потом они всё-таки покинули свое убежище.

Изу, как выяснилось, уже успел сводить Неа на раннюю прогулку, потому что обнаружил мужчину в отведенной ему комнате совершенно понурым и даже словно бы неспособным встать. И, в общем, завтракать эти двое, как радостно залопотал малыш (сын), только начинали, поэтому никто никуда не опоздал. Неа, правда, обжег Микка лукавым взглядом, только заметив крепко сцепленные руки мужчины и русалки, но комментировать все происходящее никак не стал.

Впрочем, если бы он сделал это, Тики не слишком расстроился бы — нужна же несчастному влюбленному хоть какая-то отрада, хоть какое-то развлечение.

Алана с радостью встретила блюдо из рыбы, счастливо скалясь и показывая свои острые зубы, отчего мужчина со стыдливым удовольствием подумал, что вполне может в скором времени о них поранить язык, и тут же мотнул головой, заставляя себя отвлечься на принесённый завтрак.

Следующие полчаса он со смехом наблюдал, как русалка все ещё воюет со столовыми приборами и недовольно ворчит, что легче есть руками, а Изу, быстро покончив в едой, сосредоточенно перелистывает книжку со сказками, шепча всё, что прочитывает. Тики словил себя на том, что ему ужасно нравится эта атмосфера, это ощущение семьи, дома, любви, дракон раздери, потому что его собственная семья пусть и была, конечно, очень ласкова к нему, но по большей части, все же в особняке царили строгость и некая отстранённость от самого воспитания: Майтра постоянно был занят своими научными исследованиями, матушка занималась тем, что искренне считала показателем благовоспитанности: читала книги, играла на инструментах, занималась разными искусствами и посещала различные приёмы (то, что ей иногда удавалось сбегать в лес и посвящать себя природе, как и полагалось заклинателям лесов, хранилось в строжайшей тайне — даже от сыновей, но, очевидно, выходило это из рук вон плохо), Шерил вечно пропадал во дворце, занимаясь политикой и принимая послов, а Вайзли усердно занимался учебой в императорском университете, отчего времени навестить родственников у него частенько даже и не было. Но Тики все равно нежно любил их всех — для этого же семья и существует, не так ли?

Под конец завтрака, часов в десять, в таверну зашёл Книжник в сопровождении Лави, который тут же кинул подозрительный взгляд на Алану, сейчас с удовольствием распивающую чай со сладостями, и сразу же направился к ним. Микк заметил на его плече походную потёртую сумку с несколькими торчащими свитками, и заинтересованно нахмурился. Не было похоже, что Панда решил просто так навестить их.

Так и случилось: Книжник предложил свернуть с основного тракта в сторону гор, чтобы найти какой-то неизвестный храм, построенный там морским народом ещё где-то с три тысячи лет назад, но сейчас затерявшийся среди водопадов и лесов, и незамедлительно разложил перед удивлённо моргнувшей Аланой свиток, на одной половине которого была начертана карта с отмеченным, видимо, храмом, а на другой, скорее всего, была изображена какая-то инструкция — несколько рядов с явно танцевальными движениями.

— Помоги, пожалуйста, найти этот храм, — чётко произнёс Панда, глядя Алане прямо в глаза. — Этот свиток я получил ещё в те времена, когда была жива Элайза, и она рассказала мне, что здесь написано, как найти и разбудить древний морской храм, но оттого, что ей самой было невозможно разговаривать ни с океаном, ни с духами, она не смогла мне помочь.

— Но что я должна сделать? — непонимающе нахмурилась Алана, осторожно проводя пальцами по рисункам танцующих девушек, и чем дольше смотрела на них, тем ярче в её глазах загоралось понимание. — Неужели древняя скрывающая магия? — с восторгом спросила она, и Тики с Неа удивлённо переглянулись.

Это было что-то новенькое, на самом деле. Впрочем, Микк не сомневался, что Книгочей выдаст нечто подобное, ибо иначе он и не был тем, кем является, разве нет?

Мужчина заинтересованно всмотрелся в карту и с удивлением заметил, что вообще-то очень часто сам следовал по этому маршруту, если ему нужно было срезать путь. Дорога была горная, и по пути было очень много водопадов с озерами различной степени глубины.

Именно об этом он и сообщил старику и русалке, тут же загоревшейся глазами еще ярче прежнего. И — погладившей его под столом по ноге. Это Тики заставило слегка зарумяниться с самым что ни на есть довольным видом (из-за чего девушка прыснула) и ответить на ее прикосновение так ласково, как вообще только мог.

Кажется, ум за разум у меня зайдет очень скоро, подумал он мимолетно — и смачно плюнул на это все. Потому что если у него была возможность прикасаться к этой девушке хоть какое-то время, хоть когда-то, хоть как-то — он не собирался отказываться.

Мари предсказывал ему счастливую семью и бытность хорошим отцом, верно? Что ж, это все будет, конечно — и не потому что Тики подчинялся пророчествам или что-то вроде, а просто потому, что так, исходя из нравов и принципов самого мужчины, скорее всего, и произойдет.

Но пока этого нет, и он гладит Алану по ноге поверх тонкой ткани ханбока, а на столе перед лежит карта, которая явно приведет их всех к какому-нибудь приключению, поэтому не стоит об этом думать.

========== Четырнадцатая волна ==========

Чем больше Алана проводила времени на суше, тем больше ей здесь нравилось.

Путешествие на лошадях до Медового Луга, конечно, не привело её в особенный восторг, но то была радость от свободы, наполнявшей её лёгкие подобно порывам ветра, а сейчас она наконец-то начала понимать, отчего же Элайза так любила поверхность. Правда, это были всего лишь крупицы по сравнению с тем, что обязательно ощущала сестра во время своих странствий и блужданий по дорогам человеческих королевств, но даже так Алана с восхищением и трепетом позволяла себе думать, что теперь она хоть на шаг приблизилась к ней — к той, из-за кого началась война.