Жемчужница

Не сказать, что все выходило прекрасно, потому что девушка путалась в ногах, постоянно запиналась и падала, прихватывая за собой и вскрикивающего от неожиданности мужчину, а потом они на пару смеялись, испачканные в траве и обдаваемые жаром, казалось, танцующего вместе с ними костра. А потом к ним присоединился ещё и Изу, смешно размахивающий руками и скачущий вокруг Аланы словно морской конёк, и Тики наблюдал за ними с таким счастливым и довольным лицом, что ужасно хотелось просто броситься ему на шею и целовать без устали — и в губы, и в щёки, и в нос.

В итоге исполнить молитву так и не удалось, потому что в неуклюжих движениях не было ничего, что могло бы содержать силу для пробуждения спящего сотни лет храма, но Микк смеялся, и душа его сияла словно маленькое солнце.

И когда Алана, запыхавшаяся и уставшая, приземлилась вновь рядом с ним, мужчина уткнулся лбом ей в плечо и захохотал в голос, словно не имея сил остановиться.

— Это было великолепно! — и великолепно это было явно в том смысле, что смешно, но девушка ни капельки не обиделась — потому что Тики горячо дышал ей в плечо и щекотал шею волосами, и от этого только больше хотелось целовать и гладить его, расслабленного и веселого, тянущегося к ней и как будто всеми силами желающего показать, что он любит и лелеет ее.

Недостойную этого, но счастливую тем, что может ощущать это.

Алана зажмурилась прижимаясь к нему, и, распахнув глаза спустя пару секунд, обнаружила, что стала частью коллективных объятий, потому что Изу весело пищал, зажатый между ними и пытался выпутаться из их рук, чтобы сбежать на другую сторону костра, где дремал в гордом одиночестве Неа.

— Он очень привязался к нему… — вдруг произнес наблюдающий за происходящим Мана. — И чего в нем такого особенного? — вдруг как-то совершенно безнадежно вздохнул он.

Тики наградил его скептическим взглядом, заставив Алану от этого вида подавить вырывающийся наружу смешок, и усмехнулся с таким всезнающим видом, что девушка всё же не выдержала и рассмеялась, пряча лицо у него на плече.

— Обидно, что сын мой к тебе не лезет? — ехидно поинтересовался Микк с лукавыми искрами в глазах и хохотнул, когда Мана возмущённо притопнул ногой, недовольно надувшись. — Просто Неа ему понравился, не дуйся, — ободряюще сказал мужчина, похлопав его по спине, и тот горестно вздохнул, никак не комментируя это.

Они с несколько минут сидели молча, и Алана вслушивалась в треск поленьев, в приглушённые разговоры караванщиков, в тихие песни и шорох взметающихся к небу огненных всполохов. Интересно, а Элайза тоже слышала все это? Тоже сидела вот так перед костром в объятиях звёздной ночи и лесного шелеста? Алана надеялась, что да. Потому что тогда она и правда стала намного ближе к сестре.

Стала понимать, почему старшая царевна полюбила сушу.

Мана вдруг неловко прокашлялся, привлекая к себе внимание, и, облизнувшись, неуверенно выдохнул, словно боялся задавать вопрос:

— Мне вот всегда было интересно, а русалки могут заниматься чем-нибудь кроме… ну… семьи и службы океану?

Алана с пару секунд смотрела на него не моргая и рассмеялась, ловя удивлённый взгляд.

— Ну просто ты говорила, что тебя не готовили для службы, потому мне… — принялся поспешно объяснять Мана, взволнованно переплетая пальцы, и его душа сконфуженно затрепетала, словно потревоженная поверхность обычно спокойного озера.

— Меня не готовили для службы Верховной жрицей, — с улыбкой пояснила девушка, глубоко вздыхая и смотря, как Изу о чём-то переговаривается с лениво отвечающим ему Неа. — Это особая должность, которую занимает самая могущественная царевна, та, кто лучше всех говорит с водой и по силе стоит сразу после царя, — она вспомнила Энку, которая вечно пропадала в главном храме, отчего виделись они с ней очень редко, но этого было достаточно, чтобы проникнуться к серьёзной и собранной сестре любовью. — Лунноволосых же никогда не допускали даже к простой службе океану, потому что считается, что мы заклинаем господина и отравляем его своими песнями, — Тики напрягся, а Алана буквально почувствовала, как гневно раздулась его душа, опаляя грудь праведной злостью, и успокаивающе провела ладонью по руке мужчины, отчего тот сжал челюсти, но всё же чуть поостыл. — Да и не особо-то мне и хотелось, — призналась она со смешком и заметила, как приподнялись в удивление брови Маны. — Я учила историю и географию, знакомилась с языками и культурами, — с улыбкой начала девушка. — Я хотела быть послом, дипломатом. Хотела налаживать связи с другими государствами, но, к сожалению, началась война и меня заперли в бухте, — закончила она, пожав плечами, и улыбнулась, прикрывая глаза и потираясь виском о плечо Тики.

Старшей царевной, первой после Элайзы, была Энка. В общем-то, Верховной жрицей она стала после того, как Зиргена прокляла Элайзу, лишив ее возможности говорить с океаном и петь ему. Саму же Алану к этому не готовили никогда хотя бы потому, что она была самой младшей сестрой. Мог ли кто-то подумать, что когда-нибудь наука быть жрицей — и не простой жрицей, а той, что стоит над всеми — ей может пригодиться?

Тики, совершенно не стесняясь присутствия Маны и наблюдающего за ними искоса Неа, легко чмокнул ее в уголок губ и улыбнулся. Как будто заметил, что мрачные мысли снова обуяли ее, и поспешил спасти.

Мана спрятал улыбку в зевке, явно не желая смущать их, и ничего не сказал, только засветился, радуясь, и девушка ощутила, что краснеет.

Впрочем, это был приятный румянец. Какой-то словно бы согревающий. Когда краснеешь от смущения, но знаешь точно, что тебя не осудят и над тобой никогда не засмеются, а если и засмеются, то беззлобно.

Когда ты… часть семьи?

— Ну… — Микк легко погладил ее по боку, сползая ладонью ниже, к бедру, словно для него это был какой-то новый знак, какой-то намек. Возможность… сделать что? Может быть, показать, что он хочет поцеловать ее? Ведь он не мог ощущать того же, что ощущала она, если кто-то задевал его бедра. Значит ли это, что для него этот жест означал скорее не сам поцелуй, а возможность сказать о нём?

«Я хочу поцеловать тебя».

Ты меня целуешь, Тики. Спасибо, что согласился со мной остаться и позволил любить тебя.

— Не думаешь, что это в какой-то степени исполнение твоей мечты? — улыбка у мужчины получилась горькая, и девушка легонько ткнула его в бок локтем.

Не стоило отравлять виной их… отношения.

Не дружбу. Отношения.

Любовь.

«Я люблю тебя».

Она снова ощутила, что краснеет, и обнаружила, что чем больше вечереет, тем сильнее становится над ней власть этих мыслей.

— Если мой первый опыт в качестве посла увенчается успехом, то, возможно, отец пересмотрит своё желание вновь запирать меня где-нибудь, — рассмеялась Алана, пытаясь избавиться от смущающих мыслей, которые заставляли её трепетать в ожидании чего-то совершенно потрясающего. Они же будут спать в одном шатре, и Тики будет рядом, и он… он же сможет поцеловать её хоть украдкой? Или же девушка могла и сама ухватить момент и украсть поцелуй с его губ, не так ли? Для неё же любое его нежное прикосновение к ногам было подобно ласке, но доставляло ли самому мужчине это столько же удовольствия, сколько и ей? И если нет, то что мешало Алане, манта раздери, взять и поцеловать его?

…и то, что она просто не умела этого делать как люди, уж точно не было оправданием.

— Главное, чтобы он хвост не увидел, — хохотнула девушка, развеселившись и сощурив веки от смеха, и замерла, когда услышала, как никто в ответ её веселье не поддержал. Она подозревала, что её чувство юмора было странным, но раньше как-то не обращала на это внимания, потому что и не шутила особо, но теперь было как-то немного неловко. Мана виновато закусил губу, уткнув взгляд в землю, Изу непонимающе моргал, а Тики тяжело смотрел в костёр, и Алана мысленно дала себе по лбу. Была бы возможность, она бы сейчас их всех водой облила, но воздух был слишком жарким, земля — сухой, а близрастущие травинки — выжженными, отчего магией воспользоваться было просто невозможно, но прервать затянувшуюся тишину, оказавшуюся слишком давящей и неудобной, хотелось прямо сейчас же. Из-за чего девушка и постаралась перевести тему как можно мягче и незаметней: — А что бы ваши отцы сделали, если бы вы сбежали из дома?