Жестокеры
Шрифт:
– Ну спилили и спилили, какая разница? – она беззаботно махнула рукой. – Так вот, слушай дальше…
И продолжила рассказывать обо всем и обо всех, не смущаясь невниманием своего невольного слушателя. Маленькими глоточками отхлебывая горячий чай с медом и лимоном и заедая вкуснейшими мамиными оладушками, я лишь делала вид, что слушаю, что там стряслось у тети Глаши и у подобных ей до невыносимости скучных тань и маш. Я обвела взглядом нашу старенькую кухню, на которой все было по-прежнему, как в детстве. И мать была та же самая, в том же стареньком халате. И всегда такой будет.
«Наша застывшая жизнь… Она так и не получила хода, сколько бы ни прошло лет. Нам только кажется, что мы что-то в ней меняем… Сами мы не умеем приводить ее в движение – ни я, ни ты. Вот почему все так».
Я грустно улыбнулась.
– … цветок вот что-то жухнет, листья сохнут по краям. – Мать подошла к большой кадке
– Счастья…
***
Несмотря на то, что страх провинциального болота, так и стремившегося меня засосать, после прошлого приезда домой стал едва ли не фобией, удерживая меня от новых попыток приехать в родной город на срок дольше двух дней, я не выдержала: на следующее же утро после нервного срыва, лишившего меня последних остатков разума и сил, я отпросилась у директрисы и на две недели уехала в Город Высоких Деревьев.
В то утро после моего приезда выдалась на редкость теплая и солнечная, почти летняя погода – настоящий подарок для начала мая. В наших краях в это время обычно еще достаточно прохладно. Я шагала по знакомым улицам, по которым, несмотря ни на что, успела соскучиться, отмечая, что нового появилось здесь за время моего отсутствия. Люди, попадавшиеся на моем пути, разглядывали меня с той возмутительной провинциальной бесцеремонностью, которая напомнила мне, почему в прошлый раз я тут долго не выдержала.
«Что за дикая привычка: уставятся и смотрят до очумения! Как будто ты не человек, а картинка!»
Казалось, им было интересно во мне все: выражение моего лица, моя юбка, мои ноги, мои ботинки. Они впивались в меня пытливыми отчаянными глазами, словно вопрошая меня, приехавшую из другого города, из другого мира: «Зачем ты вернулась? Ведь ты вырвалась. Тебе повезло, а что же будет с нами, с нашими жизнями? Неужели вот это бессмысленное прозябание до самой смерти?»
На самом деле я мало чем отличалась от них. И никуда я не вырвалась. Сменились только декорации, а суть осталась та же – все то же бессмысленное прозябание. «Депрессивная девочка в черной кофте» – так, кажется, меня называли в школе. Что ж, за эти годы ничего не изменилось. Все та же бесполезная неудачница, которую никто не любит, у которой ничего в жизни не получается и у которой нет сил что-то изменить. Да разве могло что-то получиться у такой, как я? Кого я пытаюсь обмануть? Все эти временные вспышки надежды и воодушевления, как было со мной после получения диплома и по приезду в город …sk, не отменяют того факта, что мне давно уже все равно и я давно уже ничего не жду и ничему не верю. Я умерла еще тогда, той осенью. А разбитое мое сердце закопано на берегу той реки, под деревьями, которые меня помнят.
Кстати, на реку надо обязательно заехать. Давно там не была. А ведь там оно, наше с Димом дерево…
Когда я возвращалась с другой стороны дома, я с радостью обнаружила, что деревья спилили не все. На той стороне они уцелели, в том числе и раскидистая верба напротив моего окна. Она была там!
И в комнате моей все было так, как в тот день, когда я несколько лет назад в очередной раз отсюда сбегала. Я достала с антресоли «коробку памяти», а из «коробки памяти» —ту старую кассету… Ну, конечно, Дим был! Конечно, я его не выдумала! В этом я убедилась еще в городе …sk, случайно увидев мольберт, который он для меня сделал и о котором я снова успела позабыть. А вот и кассета с его песней, которую он написал для меня… Мне теперь не на чем ее прослушать. Теперь, наверно, уже ни у кого не осталось дома тех старых магнитофонов… Светлая грусть накрыла меня.
«Дим! Мой отчаянный гонщик! Мой сломавшийся сломанный байкер! Единственный, кто меня любил. Как ты живешь сейчас? Поешь ли ты наши любимые песни? Играешь ли на гитаре? Моя мелодия, боюсь, никогда больше не зазвучит – все струны порваны. На этот раз точно».
С кассетой, прижатой к груди, я подошла к окошку и отодвинула шторку. Выглянув на улицу, я улыбнулась: вдоль дома тянулась полустертая, но все еще ясно читаемая надпись, написанная белой краской, когда-то давно-давно:
«Ребенок-котенок! Я люблю тебя!»
За столько лет дожди не смыли эти слова… Я еще крепче прижала к груди кассету. Нет, никто и никогда, никакие обстоятельства, глупость и жестокость других людей и наша собственная глупость – никто и никогда нас друг у друга не отнимет. И наши чувства никуда не исчезнут – как эта надпись на асфальте под моим окном, которая так и не стерлась за эти годы.
***
Итак, я узнала, что такое нервный срыв. Это жутко, хочу вам сказать. Не хотела бы еще когда-нибудь пережить такую нервотряску. Все эти рыдания, эти разговоры с собой внутри своей собственной головы… На
следующий день после этого срыва, так неслабо меня напугавшего и заставившего всерьез переживать за свою психику, я, немного успокоившись, попыталась трезво осмыслить события последних лет своей жизни, свое настоящее. Было ясно одно: я в состоянии полной разрухи. Нелюбимая работа, отсутствие перспектив, преследующие меня неудачи, несбывшиеся мечты о любви и хроническое одиночество, жажда творческой реализации, которая так и не была утолена за эти годы из-за моей хронической занятости, а главное неспособности что-то создать из перманентного состояния выжатого лимона, в котором я все это время пребывала… Все это складывалось в картину полного жизненного тупика. Но как и почему я в нем оказалась? Почему нашла себя в столь плачевном положении?Куда разлетелись годы моей жизни? И почему за эти годы со мной ничего не произошло, ничего радостного и по-настоящему важного? Из рассказов матери за нашими вечерними чаями, из того, что я видела сама, я понимала, что с каждым годом у всех моих знакомых налаживается жизнь. У всех что-то получается, что-то происходит. У всех, кроме меня. Лишь в моей жизни не происходит ничего. Мертвый сезон. Полный штиль, затянувшийся на годы. Мне оставалось только сидеть и смотреть, как все это время что-то хорошее и важное случается с другими. А моя жизнь, моя собственная жизнь тем временем уходит, ускользает от меня, и я ничего не могу с этим сделать.
Я поняла: анализировать, как и почему все так произошло, за что ко мне так жестока Судьба – бессмысленно. Эти годы просто потеряны – и их не вернешь. Вопрос в другом: что сейчас со всем этим делать – с тем, что от меня осталось? Потому что после той бессонной и залитой слезами ночи я поняла и кое-что еще: больше так я не могу. Моя психика этого просто не выдержит. Я ясно поняла, что не хочу и дальше жить так, как жила все эти годы. Да, я не смогу разобраться с тем, почему все так. Я просто хочу вырваться из тисков этих ограничивающих обстоятельств. Я хочу стать больше, чем вся эта ситуация, в которой я почему-то оказалась и в которой застряла – на долгие годы. Я хочу – если не с чьей-то помощью, то с помощью того, что есть во мне, – просто ее перерасти. Но как это сделать? Как сделать то, чего я не могу сделать уже много лет? Как, наконец, взять свою жизнь в свои руки и направить ее в нужное, правильное, верное русло? И вообще: насколько это возможно – после стольких лет пассивного дрейфования в каких-то мутных водах, в которые меня когда-то зачем-то занесло?
Я не знала ответов на эти вопросы. Но я твердо знала одно: я хочу выбраться из ловушки «не моей» жизни. И не просто хочу – мне это жизненно необходимо, потому что так жить я больше не могу. Правда, я совершенно не представляла, как это сделать и получится ли у меня.
И тем не менее я решила попробовать это еще раз – попытаться вырваться. Твердо решив для себя, что эта попытка будет последняя.
Дома я достала кисти и краски, которые привезла с собой из города …sk. Все это время у меня не выходили из головы слова той мудрой женщины – главного редактора одного из глянцевых журналов, к которой я когда-то приходила на собеседование со своими юношескими рисунками. Писать настоящие картины, с глубоким смыслом – внутренне я давно была к этому готова, я знала это. Пользуясь спонтанным отпуском и относительным спокойствием атмосферы родного дома, я пыталась придумать и набросать эскиз для картины, идея которой у меня родилась уже давно – еще в прошлый приезд сюда, когда, сидя на бетонном ограждении возле заброшенной спортивной площадки, я думала о нас с Димом. Уже несколько лет меня не покидало ощущение ускользающей жизни. Проходящей мимо меня. Вот как я это видела: она, твоя настоящая жизнь, интересная и полная важных событий, словно проходит мимо, а ты не можешь ее ухватить. Ты слаб и беспомощен, твои руки опущены. А та жизнь, что у тебя есть, она не такая, как ты хочешь. Она серая и однообразная. Она не твоя. Она поддельная. Тебе ее просто подсунули вместо твоей настоящей жизни. Это суррогат, в котором ты никак не влияешь на то, что с тобой происходит, на все эти дурацкие события и ситуации, а лишь из раза в раз, снова и снова в них попадаешь и ничего не можешь с этим поделать.
Подобные мысли и состояния часто одолевали меня в городе …sk. Мне все время казалось, что эта суррогатная жизнь постоянно отодвигала меня и мои начинания куда-то в сторону – на обочину той дороги, по которой свободно, без препятствий, идут другие. Когда я хотела что-то для себя, что-то свое, все время что-нибудь случалось – как с моими занятиями живописью, которые я столько лет не могла толком начать. Жизнь словно говорила: сейчас не время, это ты сможешь сделать потом. Возможно. Нагло врала мне, как я теперь поняла.