Бор. Опушка. Первый рядМощных сосен, что наклонноВ синем воздухе парят,Как колонны Парфенона,—Чуть откинувшись назад.Но о том не знает взгляд.
Магнит
Что нам в опыте чужом!Не особо много толкуНамагниченным ножомНа полу искать иголку.Ведь в ближайшие часы,Топоча неверным кругом,Намагнитятся часы,Стрелки склеятся друг с другом.
«Воспоминанья женщины одной…»
Воспоминанья женщины однойО
нашем замечательном поэте,Пронизанные смутною виной,Усиленные общею войной,—Я их прочел, воспоминанья эти.Не для печати и не для родных,А для себя она их написала,И веет бескорыстием от нихИ искренностью с самого начала.Срок действия не только не истек,Но словно устремлен еще куда-то,Как в почве угнездившийся росток,Как в треугольник сложенный листок,Что в дымных безднах ищет адресата.
Строчка
Поверил вашей строчкеИ даже не одной, —Как верят малой дочкеИ женщине родной.Иное в бездну канет,И вообще вранье…А эта не обманет,И верится в нее.
«Милый Митя Голубков…»
Милый Митя ГолубковПоднял взгляд, что синь и ярок.Книжечку моих стиховПопросил себе в подарок.И никак я не пойму,Сам с собою в долгом споре,Для чего она емуТам, куда ушел он вскоре.
«Эту гулкую землю покинув…»
Эту гулкую землю покинув,В светлых водах оставил свой ликЛеонид Николаич Мартынов,Наш последний любимый старик.…Как же много и щедро нам далиОт пути, от стиха своего…Я смотрю в эти хмурые дали:Впереди уже нет никого.
«Ветер порывами. В небе темно…»
Ветер порывами. В небе темно.Сосны за дачей.Ночью проснулся. Открыто окно.Холод собачий.Днем было столько событий и дел,—Жизнь-то большая.Днем этот мир полнокровный гудел,Все заглушая.Днем укололась душа или грудьТоненьким жалом.Памятью близкой боясь шевельнуть,Ночью лежал он.И сквозь остатки разодранных дрёмЯвственно где-тоСлышался поезд, не слышимый днем,Знающий это.
«Показалось, что окликнули…»
Показалось, что окликнули.Оглянулась — ни души.Лишь березки шеи выгнулиВ вечереющей глуши.И ни капельки не боязно,Хоть и смеркнется вот-вот.Но отчетливо и горестноКто-то сызнова зовет.
«В спешке годов…»
В спешке годовИ свои утешения есть.После трудовХорошо у порога присесть.Камень прогрет.Дело к вечеру. Ноги в пыли.Чистый просветМежду соснами виден вдали.Три стрекозыНа шершавой наружной стене.Отзвук грозы,Долетевший из мира, извне.
«Не снимала с пальцев кольца…»
Не снимала с пальцев кольцаНа короткий даже срок,Чтоб случайно муж-пропойцаНе нарушил свой зарок.Не снимала на ночь перстни…А снаружи, где темно,Все накатывали песниНа закрытое окно.
В купе
В
купе три девушки со мною,И словно здесь они одни,Своей похожею судьбоюДруг с другом делятся они.Я слышу эти разговоры,Я понимаю этот пыл.А оживленные их взорыНе верят, что я молод был.
«Ветер — по кронам…»
Ветер — по кронам.Спрятались тетерева.Низким поклономКланяются дерева.Время рассвета.Спятила роща с ума:Кем-то раздетаИли разделась сама.Мнилось: престижнаКаждая желтая прядь.СкоропостижноЭто пришлось потерять.Как от махорки,В сизом дыму бересклет.Да от моторкиВдоль по воде белый след.
«…Стоите в людной тишине…»
…Стоите в людной тишине,Не в силах шевельнуть рукою.И ладно, если хоть во снеОпять случается такое.Близки —беспомощностьИ страх:Терпящий бедствие над намиКорабль в свинцовых небесахИли на наших же глазахПловец, затоптанный волнами.
Гадание
— Белокурая инфанта,Посмотри смелей вперед:Не от шпаги — от инфарктаТвой возлюбленный умрет.Не вонзится в лошадь шпора,А в соседстве с парикомВ мирном доме и не скороОтойдет он стариком.Отойдет он на рассвете,Не обидев никого.Ваши внуки, ваши детиБудут около него…Но уже с гадалкой в ссоре,Смотрит юная в упор,И в ее монаршем взореИзумленье и укор.
Термометр
Как если бы работой дельнойБыл занят я в начале дня,—Термометра сосуд скудельныйОпять под мышкой у меня.Опять из утреннего долаВстают березы в сотый раз.Я не отвык еще от дома,Как здесь случается подчас.Баюкая свою разлуку,Смотрю с восьмого этажа,Как бы на перевязи рукуГоризонтальную держа.
После болезни
Ах, жизни скорлупка!Куда же нас жребий занес?На сердце зарубка,Совсем еще свежий затес.По этому следу,Коль нужно, отыщут меняВ четверг или в средуВ туманах осеннего дня.Над вспыхнувшим кленомОткрытый холодный зенит.То ль ветер по кронам,То ль сердце негромко шумит?Все прямо и прямоИду среди белого дня,И кардиограмма,Как карта, в уме у меня.
Таксист
В. Ф. Негоде
— Федосеич, Федосеич,Ты не пашешь и не сеешь,И, однако, жизнь твоя…— Полно, Яковлевич! ЯВыезжаю спозаранку,Без конца кручу баранку,По проулкам, по росе,По гудронной полосе.В Шереметьево! В Быково!Передыху никакого.Хуже, если передых.Дай ворочать за двоих!Каждой, Яковлевич, клеткойС этой связан я креветкой(Так машину мы зовемИногда в кругу своем)…— Федосеич ты, Негода,Ты какого будешь года?Знаю, не был на войне,Но войну напомнил мне.