Жизнь и учение св. Григория Богослова

Итак, Боговоплощение стало поворотным пунктом в судьбе человечества: по своему значению оно превосходит даже сотворение человека. Из всех сотериологических теорий Григорию, как кажется, наиболее близко учение св. Иринея Лионского о" "рекапитуляции" ", согласно которому существует параллелизм между жизнью Адама и земной жизнью Иисуса Христа как" "второго Адама" ", [1167] причем каждому событию из жизни Христа соответствует аналогичное событие из жизни Адама. Основная идея Иринея заключается в том, что всякая ошибка Адама была исправлена Христом, всякий грех уврачеван и исцелен. Христос прошел последовательно через все этапы человеческой жизни для того, чтобы на каждом этапе уврачевать грех. Благодаря этому все человечество" "соединяется под главою Христом" ": [1168] Искупитель собирает воедино и включает в Себя всех потомков Адама, становясь главой нового, искупленного человечества. [1169]

1167

Против ересей 5, 16, 3.

1168

Ср. Еф. 1:10.

1169

Против ересей 3, 22, 3–4.

Развивая ту же идею, Григорий говорит об искупительном подвиге" "второго Адама" ", Который" "расплатился" "за каждый долг Адама в отдельности:

…Все сошлось воедино ради всех и ради единого праотца: душа — за (душу), ослушавшуюся (Бога); плоть — за (плоть), покорившуюся душе и осужденную вместе с ней; Христос, Который сильнее и выше греха, за Адама, попавшего (под власть) греха. Ради этого новое пришло на смену ветхому и через страдание (Христа) воззван (ко спасению) пострадавший (Адам); и за каждый наш (долг) воздано особо Тем, Кто превыше нас, и человеколюбивое снисхождение (oikonomia) к падшему через неспослушание стало новым таинством. Ради этого рождение и Дева, ради этого ясли и Вифлеем: рождение вместо сотворения, Дева вместо женщины, Вифлеем вместо Эдема, ясли вместо рая, малое и видимое вместо великого и сокровенного… Ради этого дерево вместо дерева и руки вместо руки: вместо дерзко простертой — мужественно распростертые, [1170] вместо своевольной — пригвожденные (ко кресту), вместо извергшей Адама (из рая) - соединяющие воедино концы света. Ради этого высота за падение, желчь за вкушение, терновый венец за обладание злом, смерть за смерть, тьма ради света, погребение за возвращение в землю, и воскресение (Христа) ради воскресения (Адама). [1171]

1170

Т. е. вместо руки Адама, дерзко простершейся к запретному плоду, руки Христа, распростертые на Кресте.

1171

Сл. 2, 23, 8–25, 9; SC 247, 120–122 = 1.32–33. PG 37, 534–535 = 2.136–137.

Таким образом смерть Спасителя на кресте стала воссозданием всецелого Адама, всего человечества. Григорий подчеркивает универсальный характер крестной жертвы Спасителя: Он стал" "всем для всех, чтобы спасти всех" "; [1172] принесенная Им жертва очищает не малую часть вселенной и не на малое время, но весь мир и навечно. [1173] Все человечество соединено под единой Главой–Христом:

Распростерши святое тело (соответственно) концам света, Он собрал воедино со всех концов

1172

Сл. 37, 1, 7–8; SC 318, 270 = 1.510. Ср. 1 Кор. 9:22.

1173

Сл. 45, 13; PG 36, 640 = 1.669.

Всех смертных, соединил их в единого человека

И положил в недрах единого Божества,

Очистив кровью Агнца всякую нечистоту,

Преграждавшую смертным путь от земли к небу. [1174]

Искупительный подвиг Спасителя имеет прямое отношение к каждому человеку. Христос умирает не за абстрактные массы, не за отвлеченного и собирательного" "Адама" ", но за всякого человека, за каждого конкретного Адама начиная с самого Григория. Христос, — говорит он, — "принял образ раба, вкусил смерть и вторично встретил жизнь, будучи Богом, чтобы избавить меня от рабства и от уз смерти" ". [1175] Григорий рассматривает все события, связанные со страданиями и смертью Христа, как имеющие непосредственное отношение к его собственному спасению:"Привожу тебе (на память) Христа и Христово истощание ради нас, страдания Бесстрастного, крест и гвозди, которыми я разрешен от греха, и вознесение… и образы моего спасения…" [1176]

1174

PG 37, 535 = 2.137.

1175

PG 37, 1355 = 2.67.

1176

Сл. 17, 12; PG 35, 980 = 1.261.

Боговоплощение для Григория — величайшее таинство, неподвластный человеческому разуму парадокс, чудо соединения несоединимого — Бога и человека. Спасение Адама, происходящее в результате Боговоплощения, есть тоже таинство:

Обновляются природы, и Бог делается человеком. Восшедший на небо небес на востоке собственной славы и светлости [1177] прославляется на западе нашей бедности и нашего смирения, и Сын Божий принимает то, чтобы быть и называться сыном человеческим, не изменяя того, чем Он был, — ибо это неизменяемо, — но восприняв то, чем не был, — ибо Он человеколюбив… Ради этого несмешиваемое смешивается — не только Бог с рождением, ум с плотью, вневременное с временем и неограничиваемое с мерой, но и рождение с девством, бесчестие с тем, что превыше всякой чести, бесстрастное со страданием, бессмертное с тленным. Ибо поскольку умудрившийся во зле (tes kakias ho sophistes) [1178] надеялся быть непобедимым, обманув нас надеждой на обожение, то сам обманывается препятствием плоти (sarkos problemati), чтобы, приступив к Адаму, встретить Бога. И таким образом новый Адам спас ветхого, и разрешено осуждение плоти, когда смерть была умерщвлена плотью. [1179]

1177

Ср. Пс. 67:34 (по LXX).

1178

Т. е. диавол.

1179

Сл. 39, 13, 8–27; SC 358, 176–178 = 1.539.

В этом тексте нельзя не узнать отголоска теории искупления Григория Нисского, согласно которому диавол попался на" "приманку" "плоти, под которой не сумел увидеть Бога. Григорий Богослов использует похожий образ, [1180] однако, в отличие от Григория Нисского, не развивает на его основе сотериологическую теорию, которая пыталась бы объяснить тайну искупления. Выкуп действительно был принесен, диавол действительно обманулся, человек действительно спасен воплотившимся Богом; но дальше этих утверждений Григорий Богослов идти не хочет:"большее пусть почтено будет молчанием" ". [1181] Мы опять убеждаемся в том, насколько осторожным богословом был Григорий, с каким благоговением подбирал он каждое слово, когда речь шла о догматических истинах, о" "таинствах" "христианской веры, выходящих за пределы разума и слова. Пространным рассуждениям и теологуменам Григорий Богослов предпочитал прославление чудес Божиих языком хвалебного гимна, предельно лаконичным и предельно ярким, максимально сдержанным и в то же время вдохновенным и восторженным. Не случайно его проза нередко звучит, как высокая поэзия, и многие его выражения целиком вошли в богослужебную гимнографию Православной Церкви.

1180

Ср. PG 37, 460 = 2.36: Христос явился,"прикрывшись отовсюду завесой.., ибо нужно было, чтобы змий, почитающий себя мудрым, приблизившись к Адаму, неожиданно вместо него встретил Бога и о крепость Его сокрушил свою злобу…"

1181

Сл. 45, 22; PG 36, 653 = 1.676.

Таинство Боговоплощения — не объект для построения богословских теорий: оно больше подходит для молитвенного созерцания. Искупление человечества умершим на кресте и воскресшим Христом есть величайшее чудо, которое следует не столько обсуждать, сколько воспевать:

Нам, чтобы ожить, необходим был Бог воплотившийся и умерщвленный. Мы умерли с Ним, чтобы очиститься, с Ним воскресли, потому что с Ним умерли, с Ним прославились, потому что с Ним воскресли. Много было в то время чудес — Бог распинаемый, солнце помрачающееся и снова возгорающееся.., завеса разрываемая, кровь и вода, излившиеся из ребра.., земля колеблющаяся, камни разрушающиеся ради Камня, мертвецы восставшие.., знамения при погребении и после погребения, которые воспоет ли кто по достоинству? Но ничто из этого не сравнимо с таинством моего спасения! Немногие капли крови воссозидают весь мир.., собирая и связывая нас воедино. [1182]

1182

Сл. 45, 28–29; 661–664 = 1.680.

Глава IV. Мистическое богословие

Для восточно–христианской традиции был не характерен тот разрыв между духовностью и богословием, между мистицизмом и догмой, которым ознаменовалось развитие христианства на средневековом Западе. [1183] Именно поэтому говорить о" "мистицизме" "того или иного Отца Церкви в отрыве от его богословия вряд ли возможно. Если мы и попытаемся в настоящей главе рассмотреть несколько тем в качестве" "мистических" ", это будет сделано лишь в методических целях — для того, чтобы выделить их среди прочих богословских тем Григория и осветить с возможно большей полнотой. Мы сочли необходимым представить мистицизм Григория в отдельной главе еще и ввиду того, что современная патристическая наука не уделяет, на наш взгляд, достаточного внимания его мистическому богословию. Говоря о Великих Каппадокийцах, обычно указывают на Григория Нисского как" "мистика" ": что же касается Григория Богослова, то его рассматривают в лучшем случае как выдающегося догматиста и церковного ритора.

1183

Ср. Louth. Origins, XI-XII.

В настоящей главе мы рассмотрим учение Григория Богослова о Божественном свете, после чего будем говорить о молитве и боговидении в понимании Григория. В заключение будет рассмотрена тема обожения, которая, как мы уже могли убедиться, является сердцевиной всей богословской системы Григория.

1. Божественный свет

«Бог есть свет»

Св. апостол Иоанн Богослов был первым христианским писателем, у которого встречается утверждение о том, что Бог есть свет. Эту истину, по его словам, он услышал от самого Иисуса Христа:"И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в нем никакой тьмы" ". [1184] Последняя фраза представляет собой, вероятно, одно из logia 'Iesou — афоризмов Иисуса, которые запомнились ученикам Христа и частично вошли в новозаветный канон, частично в апокрифические писания, частично же сохранялись в течение долгого времени в устном предании. О Себе Самом Иисус говорил:"Я свет миру" ". [1185] Для Иоанна Богослова Иисус был Светом, Который" "во тьме светит" "и Который" "просвещает всякого человека, грядущего в мир" ". [1186] Учение о Христе как" "Свете от Света" "вошло в Никейский Символ веры; оно также нашло отражение в богослужении Православной Церкви. [1187]

1184

1 Ин. 1:5.

1185

Ин. 9:5.

1186

Ин. 1:5, 9.

1187

См., например, песнопение" "Свете тихий святыя славы" ", а также многие другие. Тема света особенно развита в богослужениях праздников Пасхи, Преображения и Крещения Господня.

Тема Божественного света была лейтмотивом всего творчества Григория. [1188] По справедливым наблюдениям ученых, сама природа Божества в произведениях Григория чаще всего характеризуется термином" "свет" "(fos), причем" " "терминология света" " "остается одним из основных элементов богословского языка Григория в течение всей его литературной деятельности. [1189] Эта терминология появляется уже в Слове 2–м, произнесенном после священнической хиротонии, где Григорий говорит о том, что ангелы" " "едва вмещают сияние Бога, Которого покрывает бездна, Которого скрывает тьма, ибо Он есть чистейший и для большинства тварей недоступный свет, Который во всем и вне всего, Который есть всецелая красота и выше всякой красоты, Который просвещает ум…" [1190] Тема света развивается и в Слове 9–м, произнесенном после епископской хиротонии: здесь Григорий, сравнивая Бога с солнцем, говорит о том, что для одних Он является светом, а для других — огнем; тот, кто не готов к встрече с Богом, бывает ослеплен Его светом, подобно детям, ослепленным светом молнии. [1191]

1188

О видении Божественного света у Григоря Богослова см. Љpidlik. Grйgoire, 1–48.

1189

См. Moreschini. SC 358, 63–64. Ср. Moreschini. Luce.

1190

Сл. 2, 76, 3–8; SC 247, 188 = 1.52.

1191

Сл. 9, 2, 6–3, 4 (2, 6–9; 3, 1–4); SC 405, 302–306 = 1.189–190

Образ солнца — один из любимых образов Григория, когда речь идет о Боге. [1192] Григорий пользуется этим образом, в частности, в Слове 21–м, посвященном св. Афанасию Александрийскому, где он говорит о врожденном стремлении человека к Богу как наивысшему благу:

…Из многих и великих (даров).., которые мы получили и еще получим от Бога, величайшим и более всего (свидетельствующим) о человеколюбии (Божием) является наше стремление к Нему и родство с Ним. Ибо что солнце для существ чувственных, то Бог — для умственных; [1193] оно освещает мир видимый, а Он — невидимый; оно делает телесные взоры солнцевидными, а Он умственные природы — боговидными. И как солнце, давая возможность видящему видеть, а видимому быть видимым, само несравненно прекраснее видимого, так и Бог, сделавший, чтобы существа мыслящие мыслили, а мыслимые были осмысливаемы, Сам есть вершина всего мысленного, [1194] так что всякое желание останавливается на нем и далее никуда уже не простирается. Ибо нет ничего выше Него, и даже вовсе ничего не находит ум самый продвинутый в философии, возвышеннейший и любопытнейший. Бог есть предел желаемого: в Нем находит упокоение всякое созерцание. [1195]

1192

Этот платоновский образ использовался Григорием в Словах 21, 1; 28, 30; 40, 5; 40, 37; 44, 3. Об образе солнца в произведениях Григория см. Kertsch. Bildersprache, 203–204; Gottwald. De Gregorio, 40–41.

1193

Ср. Сл. 28, 30, 1–3; SC 250, 168 = 1.411. Ср. Платон. Государство 6, 508 с.

1194

Ср. Плотин. Энн. 6, 7, 16:"Как солнце — причина того, что чувственные вещи существуют и доступны созерцанию, а также того, что существует зрение и способно видеть, хотя само солнце не есть ни эти вещи, ни зрение, точно так же Благо — причина и всего сущего, и самого ума, как бы свет, от которого зависят все созерцаемые сущности, так и созерцающий их ум, хотя само оно не есть ни эти сущности, ни ум, а только их причина: оно обуславливает мышление тем, что от него истекает свет и на сущности, и в ум" ".

1195

Сл. 21, 1, 9–26; SC 270, 110–112 = 1.305–306.