Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

Она наклонила голову, чтоб размыслить. «Это Морето говорил обо мне королю из ненависти к Кальдерону, которого я предпочла ему».

– Вас обманули, ваше величество! Я не люблю ни того ни другого… я только имею дружбу к Кальдерону, который добр, и совершенно равнодушна к Морето, который завистлив и зол.

– Выть может ты права, – сказал Филипп. – Оливарец!

Граф-герцог подошел.

– Завтра я буду говорить с тобой о том, что может пожелать эта милая крошка, и желай многого, слышишь Мария? Чтобы ни делали голландцы, у меня в ящиках есть еще золото для любимой женщины…

– Я буду обращаться с вами ваше величество по достоинству, – ответила Кальдерона: – как с королем.

– Да, да! насмешливо сказал король, – я также знаю, что ты способна третировать меня как короля!

«Это опять Морето сказал ему, – снова подумала Кальдерона. – Морето сказал ему, что я жадна и честолюбива».

– А теперь, – продолжал Филипп, – мы оставим тебя отдохнуть после ужина…. Ведь ты еще не ужинала, как мне кажется?

Он, улыбаясь, взглянул на стол.

– Я получаю только двадцать дублонов в месяц, государь! – сказала Кальдерона; которая прочитала эту улыбку.

– Потому то ты мне и нравишься! – быстро возразил Филипп. – Если бы ты получала тысячу, ты не была бы, тем, что ты теперь: королевским кусочком. До свиданья, моя жемчужина!.. До скорого.

Через несколько секунд, уверенная, что царственный посетитель и его спутник уже далеко, Кальдерона отправилась в залу к герцогу Медино.

Он все слышал из своего убежища.

– Ах! – вздохнул он, снова увидев молодую актрису. – Это досадно!

– На что вы досадуете, сеньор? – спросила она самым наивным тоном.

– На то, что вы нравитесь королю… Мне вы столько же нравитесь… Но чего бы мне не стоило на этот раз, я уничтожусь перед его могуществом!..

Она с изумлением смотрела на него.

– На этот раз?… – повторила она. – Так вы не всегда уничтожались?…

– Милое дитя, в том положении, в каком мы находимся, я не могу иметь от вас секретов. Недавно я совершил проступок, полюбив одну женщину с королем… и он меня застал на месте преступления в измене…

– А! что же сказал его величество?

– Ничего. Или очень мало.

– Его Величество уже не любит эту даму.

– Очень возможно. Но вот что дурно: чтоб доказать королю, что я чувствую его великодушие, я немедленно разошелся с нашей любовницей… и ищу новую, за которую он не мог бы упрекнуть меня, что я ее похищаю… И надобно же было, чтоб та, которую я нашел, самая прелестная девушка в Испании, – вы – была та же самая, с которой его величество хочет забыть неверную. Не правда ли, что я имею право роптать на судьбу!

Кальдерона кивнула головой.

– Справедливо, ответила она.– Я понимаю вашу печаль. Ибо теперь, как вы сказали сейчас, на этот раз, вы должны преклониться перед всемогуществом. Если король меня любит, – а если он не любит, то полюбит, – он не простит вам, что вы тоже любили меня. Прощайте же, сеньор. Благоразумие – хороший советник… Мы никогда не видались и никогда не увидимся снова! О, не беспокойтесь! В первый раз, как я вас встречу, я не покажу и виду, что знаю вас. Я вас не скомпрометирую.

Говоря таким образом, Кальдерона устремила на герцога шаловливый взгляд. Нужно было быть слепым и не иметь двадцати трех лет, как Медина, чтобы противиться этому вызову. Он наклонился к ней, и голосом, дрожавшим от страсти, проговорил:

– А если, не смотря на все… я скажу тебе, что все-таки люблю, что из этого выйдет?

Она пожала плечами.

– Очень обыкновенное, – ответила она.– Король явился вторым, он вторым и останется!

– Милая Мария!..

Но оттолкнув его, она сказала:

– Нет! будем благоразумны. Завтра я жду герцога Оливареца; завтра вечером, мой друг, вы получите обо мне известие.

– Ты клянешься мне?

– Клянусь! Если я прелестна, – вы красивы! Если вы меня любите, – я люблю вас. Сначала любовь… потом всемогущество… Это в порядке вещей. Прощайте!

Эту ночь, столь чреватую событиями, Кальдерон провел, прогуливаясь по берегу Мансанареса; только при начале утра он пришел домой, разбитый и физически и нравственно.

Он спал, когда Инеса, камеристка Кальдероны, разбудила его, чтобы передать ему письмо:

«Мне необходимо сегодня вечером поговорить с вами, мой друг; необходимо. Я не шучу. От девяти до десяти я вас жду у себя, и без глупостей! Вы жестоко в них раскаетесь! Мария».

Кальдерон был точен. В девять часов он явился к своей возлюбленной.

Она приняла его в спальне.

В физиономии, в движениях молодой девушки было нечто, поразившее Кальдерона. Это была смесь радости и страдания, стыда и гордости; но надо всем царило какое-то приятное выражение.

– Педро, – быстро сказала она ему: – король меня видел вчера в театре… после спектакля король явился сюда, ко мне… Он меня любит… я буду его любовницей.

Кальдерон, сидевший рядом с актрисой, поднялся с своего стула, как будто тот превратился в колючки.

– Так вы меня для этого звали! – вскричал он.

– Разве бы вы предпочли, чтоб я не говорила вам до тех пор, пока я уже не буду принадлежать себе?

– Прежде ли, после ли – все равно!

– А! вы находите!.. Я думала, что вы будете благодарны мне, когда я, готовясь отдаться другому, – и кому же! королю! – вспомнила, что обещала быть прежде этого другого вашей. Но вы презираете мои слова!.. Вы презираете то счастье, которое я сохранила для вас… Пускай! Не будем говорить об этом!..

Он слушал молодую девушку, одурелый, остолбенелый…

– Любовница короля!.. Вы будете любовницей короля! – повторял он.

Она бросилась к нему, и, опаляя его своим дыханием, сжигая взглядом, сказала ему:

– Да. Я буду любовницей короля! Да, я хочу быть богатой, могущественной, ласкаемой… Но ты все не понимаешь? ты не слышишь?… Хотя счастливая выше моих надежд, мое счастье, однако, не сделало меня ни неблагодарной, ни лживой. Я клялась быть твоею в тот день, когда мне нечего будет желать… Мне желать больше нечего… и я говорю, что я люблю тебя! люблю всем сердцем за твой гений!.. И мы одни, совсем одни… А ты остаешься немым, неподвижным… Это ты не любишь меня!