Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Кальдерону казалось, что он грезил. Никогда воображение поэта не рисовало подобного положения. Какое-то облако затмило его глаза, его мозг…
– Ах! Если бы я мог умереть в эту ночь! – прошептал он.
Но он не умер.
Уверяют даже, что эта ночь, украденная совестливой Кальдероной у будущего любовника, имела продолжение. Кальдерон часто, тайком, видался с актрисой, сделавшейся любовницей Филиппа IV. После того, что она для него сделала; было бы слишком щекотливо со стороны поэта перестать любить только потому, что не его одного любили.
Но герцог Медина?
О! Кальдерона тоже сдержала слово. Он был первым после Кальдерона, потому что ему было только обещано, что он будет первым, до короля.
Повинуясь
В глубине сада, в переулок, упиравшийся в берег Мансанареса, была маленькая дверь, наполовину закрытая бенгальскими розами и жасминами Азорских островов. Настоящая дверь влюбленных. В эту то дверь в пятницу, в полночь, входил Медина. И через нее же на другое утро, на рассвете, убегал от милой.
Филипп IV полагал, что чувствует к Кальдероне мимолетную прихоть, а она была три года его любовницей и обожаемой любовницей. В эти три года не проходило двух дней сряду, чтоб он не провел нескольких часов с нею в маленьком домике на Las Delicias. Королева не могла не знать о связи своего супруга с актрисой, ибо Кальдерона осталась на сцене; одной причиной может быть больше, почему она так долго сохраняла свою власть над Филиппом IV; она играла свои роли, и играла великолепно.
Кальдерона имела честь подарить Филиппу IV сына, Дон Жуана Австрийского, родившегося в 1629 году, и не имевшего ничего общего со своим знаменитым тезкой, сыном Карла V (кроме того, что оба они были побочными). Тем не менее он проложил себе дорогу. Очень любимый королем, который несколько раз поручал ему командование армией, в следующее царствование он наконец достиг звания первого министра.
В 1665 году, на Дон Жуана Австрийского сочинили песню, в которой между прочим Кальдерона была названа всесветной женщиной, т. е. женщиной принадлежавшей всем и каждому.
Это может служить доказательством, что в то время, когда она была любовницей короля, она не довольствовалась только Кальдероном и герцогом Медина, ибо два любовника – не весь же свет. Но несмотря на все исследования наши, мы не можем этого утверждать положительно.
Известно только то, что Филипп бросил ее столь же неожиданно быстро, как и взял, – через семь или восемь месяцев после того, как она родила. Ей еще не было двадцати лет. Не иметь двадцати лет, быть прелестной, полной жизни и страсти и быть осужденной навсегда оставить свет!.. Кальдерона плакала. Она рассчитывала на более продолжительное существование!
Но закон, роковой закон был неумолим! Тому, который получил ее первый поцелуй, – Кальдерону, – экс-фаворитка хотела сказать свое первое и последнее «прости»! Он тоже плакал.
– Да, – сказала она, выражая убеждение, которое было далеко от ее сердца: – быть может, для меня лучше бы было остаться актрисой… и только актрисой, со всеми лишениями, но и со всеми радостями моего ремесла.
Она удалилась в монастырь монахинь San Placido, – в монастырь не очень суровых правил, столь мало суровых, что через несколько лет инквизиция была должна установить там порядок, по своему способу. Монахинь San Placido обвинили в том, что они принимали в ночное время в монастырь монахов соседнего монастыря San Philippo и предавались в их обществе оргиям. Когда дело разъяснилось, то, для примера, шестерых сестер бросили в темницу, называвшуюся «In расе» (покойся с миром); настоятель же San Philippo и трое монахов были сожжены на костре.
Кальдерона, хотя компрометированная более других, была спасена королевским заступничеством и отделалась только испугом.
Но страх этот был так силен, что, страдая с того самого дня, когда она явилась перед жестоким трибуналом, она угасала, и умерла 22 ноября 1632 года.
Рассказывают, что последним словом, которое она произнесла, готовясь
испустить последний вздох, было имя: «Педро!..»Тело забывает, но душа помнит.
Портрет Кальдероны и ее наперсницы кисти анонимного автора.
Прекрасная Габриэль д’Эстре
Ее прославляли и в прозе и в стихах, и в поэмах, и в повестях и в песнях. В последнее время она была героиней большой драмы, игранной на театре Porte Saint Martin. Вольтер, – очень естественно, – упоминает о ней в «Генриаде».
«В тиши спокойного, безмолвного дворца,Вдали от шумных битв, она ждала отца,Престолу верного, увенчанного славой,Который с Генрихом помчался в бой кровавый.Ее звали д’Эстре: прелестнее Венеры;Природа все дары рассыпала без меры.Тогда она, увы! вступала в возраст нежный.В тот возраст, что страстям дает пыл неизбежный.Рожденная любить, но гордая сначала,Она еще ни чьим желаньям не внимала».Вольтер, как видите хотел сделать девственницу из той, о которой маршал де-Бассомпьер, ее современник, написал следующие строки:
«Она была дочерью мадам д’Эстре, которая без всякой застенчивости занималась продажей своих дочерей. Этой было шестнадцать лет, когда мать предложила ее королю (Генриху III) через герцога д’Эпернона, жившего с ее старшей дочерью Дианой д’Эстре, от которой он имел дочь, бывшую впоследствии аббессой Sainte-Glossine de-Metz; герцог так возвеличил ее красоту, что Генрих III пожелал ее, что было очень легко, ибо он послал через Монтиньи шесть тысяч экю, из которых Монтиньи взял себе две тысячи; когда король узнал об этом, он пришел в такой гнев, что долгое время не хотел его видеть, пока их не примирил герцог Жуайез.
«Королю Генриху III скоро она надоела; он говорил что белого и постного он довольно находил и у королевы. Вследствие чего мать продала ее Замету и другим; но немного спустя, ее видели у герцога Гиза, который влюбился в нее, и связь эта продолжалась целый год; но открыв, что мадам д’Эстре сосводничала ее г-ну де-Лонгвилю, он наконец ее оставил за три или четыре дня до баррикад. Герцог де-Бельгард (Le-Grand), бывший тогда в большой милости, нашел ее по своему вкусу; король, который только и думал о том, чтобы заставить их друг другу понравиться, был их сводником, заставлял их одеваться в платье одинакового цвета, танцевать вместе и очень был доволен, когда хвалили эту чету. Но мадам д’Эстре увезла ее вместе с ее сестрами в Кэвр, и немного спустя, взяв с собой свою младшую дочь Жульету, она оставила мужа, чтобы отправиться к Аллегру, коменданту д’Иссуара, которого она его любила; ее дочери остались в Кэвре с отцом и были любимы соседними дворянами. Между другими, Брюнет, брат Бюльера, и Станей пользовались благосклонностью Габриэли, и де-Лонгвиль видел ее, когда проезжал через Кэвр.
Эта девушка, развившись, стала совершенной красавицей и Станей, которому она сказала, что герцог де-Бельгард начинал ей рассказывать прежде, чем она оставила Париж, расхвалил ее красоту сказанному Бельгарду до такой степени, и так уверял его, что она его любит, что этот последний написал ей через Станея, и отправился увидать в Кэвре, где и оставался, запершись с нею, два дня; потом возвратившись к королю (Генриху IV) рассказал ему свое приключение и так восторженно говорил о ее красоте, что этот последний в нее влюбился».