Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

И так прежде, чем принадлежать Генриху IV, Габриель была не слишком скупа на свои ласки, и если Беарнец укололся о шипы, то сделал это по доброй воле. И не один только Бассомпьер представляет эту женщину в таком свете, как женщину легкого поведения; Сюлли в своих мемуарах и Этуаль в своем журнале Генриха IV также изображают ее, как куртизанку.

Наконец, каким образом молодая девушка могла остаться честной и невинной в замке де-Кэвр, истинном пристанище волокиты, «в этой конуре для б…ей, как энергично выражался старый д’Эстре, муж Франсуазы Бабу де-ла-Бурдьер, – матери Габриэли, которая, была убита в Иссуаре во время возмущения и сохранилась в истории, как тип знатной дамы, – куртизанки утонченного разврата…

О Генрихе VIII, короле Англии, говорили, что он всю свою жизнь только и делал что женился да разводился; о Генрихе IV могли бы сказать, что он все лишь перебегал от любовницы к любовнице.

В эту минуту Беарнец был в одно и то же время счастливым любивником и Марии де-Бовильер, дочери графа де-Сент-Аньяна, и Катерины де-Вердюн, которой впоследствие он дал аббатство, что, однако, не мешало ему ухаживать за графиней де-ла-Рошгюйон, маркизой де-Гертевилль. Маркиза де-Гертевилль была, быть может, единственная женщина, которая имела честь отказать Генриху IV в его исканиях. Это она сказала ему: «Я слишком бедна, чтобы быть вашей женой, и слишком благородна, чтобы быть любовницей»!

Слишком занятый своими удовольствиями, Генрих IV не заботился о своей славе. Через несколько недель после убийства Генриха III, Генрих IV, который намеревался удалиться в Дьепп, а в ожидании посещал города в окрестностях Парижа и между другими Мант, был в восхищении, встретив в этом городе столько молодых и прелестных женщин, который стеклись туда изо всех окрестностей, под защиту крепости и провел в нем целых восемь дней, кокетничая и волочась, как будто кроме этого ему нечего было делать.

Однажды вечером, в отеле, в котором он жил, – Генрих разговаривал с некоторыми дворянами из своей свиты о прелестях Мантских женщин. Он хвалил глаза одной, волосы другой, белизну кожи или маленькую ножку третьей.

– Ах, все равно! – закончил он тоном, который, между прочим, не был лишен некоторой надутости, – пусть эти дамы прелестны, о не одна из них не стоит мизинца мадам де-Бовилльер… Я говорю, что ни одна!.. Она, только она имеет все, что есть у них у всех!.. Игрушечка, настоящая игрушечка, подобной которой не существует нигде!..

– Нигде! – хором повторили дворяне.

Все, исключая одного, который молчал и улыбался, презрительно покачивая головой. Его звали Рожер де Бельгард. Герцог и пэр, великий конюший Франции, осыпанный милостями Генриха III, этой навеки закатившейся звезды, – Рожер де Бельгард явился развлечься при блеске восходящего солнца.

Молчание и улыбка, также как и покачиванье головой великого конюшего не ускользнули от Беарнца.

– О! о! – вскричал он, несколько оскорбившись, – ты не согласен с нами Бельгард, что мадам де Бовильер одна из прелестнейших женщин Франции и Наварры.

– Извините, государь, я согласен, что она одна из прелестнейших женщин. Но вы не то сказали сейчас; вы сказали, что ей нет подобной.

– Ну?

– Я не того убеждения, государь.

– Ты знаешь женщину, которая может сравниться с Мари де Бовильер?

– Я не только знаю; но люблю ее и любим ею.

– Право? А имя этого чуда?

– Габриэль д’Эстре.

– Габриэль д’Эстре? А где она живет?

– В замке своего отца, в Кэвре?

– А! это далеко отсюда?

– Семь лье, государь.

– Семь лье – безделка! Ventre-saint-gris! [25] ты задеваешь мое любопытство, Бельгард. Ночь великолепна; если вместо того, чтобы спать, давай мы отправимся с тобой вдвоем отдать визит твоей любовнице?

Великий конюший поклонился, по-видимому совершенно готовый подчиниться капризу своего повелителя, но в душе сожалея, что он возбудил этот каприз. По счастью один дворянин заметил, что было бы неблагоразумно для короля проехать семь лье по стране, которая почти вся была занята неприятелем. У Лиги было два гарнизона между Мантом и Кэвром.

25

Ventre saint-gris (шуточн.) – Клянусь животом святых серых (монахов). Любимая поговорка Генриха IV, намекавшего на орден серых монахов, учрежденный Св. Франциском Ассизским (St. Francois d’Assise). (Прим. ред.).

– Э! если Бельгард, один проходит под носом у двух гарнизонов, – возразил Генрих, – почему он будет менее счастлив в моем обществе?

– Позвольте, государь, – сказал Бельгард, – уже несколько времени я не осмеливался явиться в Кэвр, а когда я это делал, то всегда с хорошим конвоем.

– Хорошо!.. У нас тоже будет конвой. Ventre-saint-gris! Это не трудно!

– Но…

– Но сделав наступление, ты теперь пятишься назад, трусишка! Признайся же сию минуту, что ты боишься, что если я увижу твою любовницу, так похищу у тебя?..

– О, государь! как вы могли предположить?

– Ну, хорошо!.. Сегодня ночью мы не отправимся… мы будем спать… Но мы с тобой не квиты. Бельгард!.. Тем хуже для тебя!.. Ты уверяешь, что твоя д’Эстре также прекрасна, как Мари де Бовильер… Я хочу ее видеть и увижу!.. И скоро… Может быть, завтра…

* * *

Но на другой день Генрих должен был ехать в Санлис, куда призывали его дела, и где жила Бовильер; он провел там три или четыре веселых дня, затем он посещал другие города в течение двух недель… Бельгард успокоился; король больше не думал о мадмуазель д’Эстре.

Увы! Бельгард еще не знал своего нового повелителя!.. Он забывал то, что ему нужно было забыть, но помнил все то, что засело у него в уме. Вернувшись в Мант, однажды утром, когда он готовился сесть за завтрак, король увидал великого конюшего, который явился просить у него позволения отлучиться на двадцать четыре часа. Эта просьба, хотя не имела ничего необыкновенного, по-видимому удивила короля.

– О! о! Двадцать четыре часа!.. – воскликнул он. – А что ты хочешь сделать из этих двадцати четырех часов, Бельгард? Куда ты хочешь отправиться на целые сутки?

– К одному из моих друзей, государь, которого я давно уже не обнимал.

– А? А не будет нескромностью спросить имя этого друга?

– Нимало, государь!

– Ты, понимаешь, для меня будет трудно не видать тебя целый день и целый вечер, мой милый Бельгард!.. Если известная тебе особа питает к тебе уважение, мое уважение не меньше ее, ты не сомневаешься, полагаю я? Двадцать четыре часа не видать тебя, – это слишком долго… Ах! это очень долго! Мы говорили, что эта персона называется?..