Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Влияние Габриэли присоединилось к влиянию Сюлли и Крильона, и 25 июля 1593 года Генрих торжественно произнес свое отречение в Сен-Дени.
За несколько недель до этого великого события, которое должно было открыть Генриху IV ворота Парижа, Габриэль разрешилась от бремени в замке де Куси, близ Лаона, сыном, который был назван Цезарем герцогом Вандомским, и это рождение наполнило короля радостью, к которой не примешивалось ничего.
Сюлли рассказывает следующее в своих мемуарах об этом событии:
«Говорили, – что король, послал Алибура, бывшего его первым медиком, навестить г-жу д’Эстре, которая уверила его, что всю ночь
– Но разве, – тотчас же возразил ему король, – вы не хотите лечить ее?
– Государь, – возразил медик, – клянусь солнцем. которое светит, – я не сиделка. Необходимо, чтобы всё было в своё время!..
– Что вы хотите сказать, мой милый? – спросил Генрих, смеясь. – Я излагаю, что вы грезите и не в своем уме! Как она забеременеет, когда я хорошо знаю, что я ничего ей не делал. На этот раз вы плохой медик, и нужно чтобы ваш ум был направлен к этой злобе кем-нибудь злее вас.
– Я не знаю государь, что вы делали и чего не делали, – отвечал Алибур,– но знаю, что ваша уверенность окажется ошибочнее моей дерзости, и раньше семи месяцев это окажется на деле.»
«После того, прибавляет Сюлли, – король удалился от доктора и отправился к своей прекрасной больной, которой рассказал все…»
Летуаль идет дальше и увенчивает злословие постыдной клеветой. Он уверяет что Алибур был отравлен по приказанию Габриэли.
На эти слухи, дошедшие до короля, Генрих, входя триумфально в Париж 15 сентября, отвечал тем, что вводил с собой свою любовницу, которую сделал герцогиней де Монсо, признал Цезаря своим сыном и поспешил расторгнуть брак с Маргаритой Валуа.
Площадная гравюра нач XVII в., изображавшая плотские утехи короля Генриха IV и его фаворитки Габриэль д'Эстре
«В четверг 15 сентября король входил в Париж при блеске факелов, между седьмым и восьмым часом вечера. Он ехал на серой в яблоках лошади. Впереди шли гарнизоны Манта и Сен-Дени вместе с национальной гвардией. Придворные, в красных одеждах, ждали в Notre Dame, где был пропет Те Deum.
«Было восемь часов, когда его величество прошел по мосту Notre Dame, окруженный большим числом кавалерии и высшей знати. Он улыбался, когда народ кричал "да здравствует король!" и почти постоянно держал свою шляпу в руке, особенно кланяясь дамам, смотревшим из окон, и по три раза кланялся тем из них, которые были в трауре. Г-жа де Лианкур шла немного впереди в великолепных носилках так отделанных драгоценными каменьями и жемчугом, что блеск их затмевал блеск факелов.
У прекрасной Габриэли были бриллианты и жемчуг, у нее были платки, стоившие по 900 экю каждый, а Генриху IV не доставало рубашек!.. Вот сцена 1594 года, рассказанная Летуалем.
«В это время увели у короля его парадных лошадей, потому что ему не чем было кормить их. Король обращаясь к д’О, спросил у него отчего это происходит? «Государь, отвечал тот, у нас нет денег. – Положение мое очень печально, заметил король. – Вскоре мне придется ходить голому и пешком, и обратившись к одному из своих лакеев, спросил, сколько у него рубашек?» – Дюжина, государь,
да из них есть и разорванные. – А платков есть хоть штук восемь? – В настоящее время только пять, – ответил лакей. – Тогда д’О сказал ему, что заказал для него полотна во Фландрии на шесть тысяч экю. – «Хорошо сказал король; – они хотят, чтобы я походил на школьников, у которых на родине есть меховая одежда, а они умирают от холода.»Генрих был не первым и не последним любовником, которому не хватило хлеба, тогда как любовницы кушали бриоши; но народ, не понимающий этой деликатности, проклинал безумную роскошь двора.
Однажды утром, прогуливаясь с Габриэлью по берегу Сены, король заметил рыбака, который грезил с открытыми глазами, лежа на дне лодки.
Генрих, любил разговаривать с простым народом.
– Друг! – сказал он рыбаку. – О чем ты думаешь? Не ждешь ли ты, чтобы жареные жаворонки сами попали тебе в рот?
– Не так-то я глуп! – возразил мужик, отрицательно покачивая головой. – Видишь ли, покамест будут существовать у нас такие налоги, я знаю что никаких жаворонков не будет, ни жареных, ни пареных.
– Ты находишь, что налоги велики?
– Черт возьми! справедливо ли, например, чтобы я, который кормится и кормит жену и четырех детей, принужден платить за то, что закидываю несчастные сети.
– И дорого платишь?
– Очень. Двенадцать экю в год. У короля будет двенадцатью экю в карман меньше, а у меня больше – разве от этого будет хуже!
– А разве ты не полагаешь, что король уменьшит эти налоги? – продолжал Генрих.
– Король, – отвечал рыбак, – еще ничего, человек он добрый, но у него есть любовница, которой нужно столько хороших платьев и безделушек, – просто без конца! А мы за все это платим. Еще куда бы не шло, если бы она была только его, а то говорят она еще и с другими.
Габриэль побледнела.
– Как! прошептала она, – вы позволяете оскорблять меня, государь!.. Скорее скажите ему, кто вы и посадите в тюрьму.
– Полноте! – смеясь, возразил король. – Это бедняк, а к бедным должно быть снисходительным, моя красавица. Я не только не посажу его в тюрьму, а просто освобожу вовсе от налога, и посмотрите, он каждый день будет распевать: Да здравствует Генрих IV! да здравствует Габриэль!..
Генрих IV король Наваррский
Генрих продолжал любить Габриэль, она тоже любила своего царственного содержателя; но если верить злым языкам, то герцогиня де Бофор позволяла себе и после Бельгарда, который женился на девице Анне де Бйель, маленькие измены королю.
Вот одна история, сцена которой происходила в маленьком домике Пре-Сен-Жерве, о котором мы говорили выше.
Это было в 1598 году, вечером в октябре месяце; Габриэль ждала короля, уехавшего в полдень из Лувра на охоту за оленем в Венсен. Пробило девять часов. Генрих очень запоздал. Сидя в своем будуаре герцогиня прислушивалась ко всякому шуму, думая всё, что король вот-вот приедет.
В этот вечер герцогиня была сонлива. Само время, холодное и дождливое, располагало к меланхолии. Вдалеке на дороге послышался лошадиный топот. Только одной. Вероятно Генрих слал какое-нибудь известие. Было предназначено, чтобы Габриэль провела не только скучный вечер, но и такую же ночь.